Остальные высказывали подобные замечания и, очевидно, страстно хотели продемонстрировать, насколько они меня поддерживали. Я, однако, пребывал в молчании, чтобы никто не заметил радости от столь успешного хода моего плана. Маркиз снова ко мне обратился:
«Пока мы ожидаем других секундантов, которые найдут нас здесь, – сказал он, поглядывая на часы, – мы с Фречча продумали некоторые условия дуэли. Сейчас около полуночи. Мы предлагаем решить это дело ровно в шесть утра. Вас это устроит?»
Я кивнул.
«Как оскорбленная сторона, вы имеете право выбирать оружие. Скажем…»
«Пистолеты», – ответил я кратко.
«Отлично! Тогда, полагаю, мы можем встретиться на открытом месте прямо позади холма, слева от Дома Гирлянде – как раз между ним и Виллой Романи – там тихое и удаленное место, и можно не бояться, что кто-нибудь помешает».
Я снова кивнул.
«Тогда решено, – дружелюбно продолжал маркиз, – время – шесть утра, оружие – пистолеты, количество шагов определим, когда прибудут секунданты».
Я выразил свое полное удовлетворение этими условиями и пожал руки моим любезным помощникам. Затем я оглянулся на остальных собравшихся, улыбнувшись их серьезным лицам.
«Джентльмены, – сказал я, – наш праздник был прерван весьма неприятным образом, о чем я весьма сожалею, и особенно мне жаль, что это заставляет меня отвлечься от вашей компании. Примите мою благодарность за поддержку и за то дружелюбие, что вы проявили ко мне! Я верю, что это не последний раз, когда я имею честь вас развлекать, но если случится так, то я в любом случае унесу приятные воспоминания обо всех вас в мир иной! Если же, напротив, я переживу утреннее сражение, то надеюсь вновь увидеться с вами в день моей свадьбы, когда уже ничто не омрачит нашу встречу. А сейчас я желаю вам, спокойной ночи!»
Они обступили меня, горячо пожимая мне руки и уверяя в своей искренней симпатии ко мне в этой злосчастной ссоре. Герцог проявил особенную сердечность, давая мне понять, что даже если бы все остальные отказались от своей задачи, то он сам, невзирая на достоинство и миролюбивость, добровольно выступил бы в роли моего секунданта. Наконец я сбежал от всех и добрался до тишины моих комнат. Там я оставался в одиночестве более часа в ожидании возвращения Винченцо, которого отправил следить за Феррари. Я слышал шаги расходящихся гостей, когда они покидали отель по двое или трое; я слышал ровные голоса маркиза и капитана Фречча, просившие, чтобы им подали горячий кофе в отдельную комнату, где они ждали секундантов моего соперника; то и дело я ловил отдельные слова взволнованных официантов, которые активно обсуждали ссору, когда убирали остатки феерической вечеринки, где – хоть никто и не знал об этом, кроме меня, – сидела сама смерть. Тринадцать человек за столом! Один из них был предателем и должен умереть. И я знал кто. Никакого дурного предчувствия не возникало у меня по поводу результата грядущей дуэли. Была не моя очередь пасть – мое время еще не пришло, и я был в этом абсолютно уверен! Нет! Все судьбоносные силы вселенной будут помогать мне остаться в живых, пока моя месть не завершится. О, что за горькие глубины отчаяния раскрывались в этот момент в сердце у Феррари, думал я. Как он изменился, когда я произнес слова о том, что она никогда его не любила! Несчастный негодяй! Я жалел его, даже когда наслаждался его мучениями. Сейчас он страдал так же, как когда-то я, был так же обманут, как и я, и каждое движение его дрожащего лица и мучимых членов отзывалось во мне радостью! Каждая секунда его жизни служила теперь укором и мукой для него. Что ж! Скоро все это прекратится, по крайней мере в этом я был милосерден. Я достал ручку и бумагу и начал писать несколько последних распоряжений на тот случай, если результат сражения окажется для меня фатальным. Я изложил все очень кратко и четко, поскольку знал, что в написанном не будет нужды. И все же, ради соблюдения обычая, я написал и, запечатав документ, направил его герцогу де Марина. Я смотрел на часы – было уже больше часа ночи, а Винченцо все еще не возвращался. Я подошел к окну и, раздвинув шторы, смотрел на прекрасную сцену, открывшуюся взору. Луна все еще стояла высоко и ярко светила, и ее отражение делало воды залива похожими на кольчугу воина, набранную из тысячи блестящих звеньев полированной стали. Тут и там на высоких мачтах стоявших на якоре кораблей и на рыбацких лодках мерцали красные и зеленые огоньки, неясно просвечивавшие, как упавшие и догоравшие звезды. Повсюду стояла тяжелая, неестественная тишина, которая давила на меня, так что я распахнул окно настежь, чтобы воздух вошел внутрь. Затем послышался мягкий звон колокольчиков. Люди засновали туда и сюда тихими шагами, кто-то останавливался, чтобы обменяться дружескими приветствиями. Я вспоминал сегодняшний день с какой-то болью в сердце. Ночь закончилась, и хотя рассвет еще не забрезжил, но уже настало Рождественское утро!
Глава 25
Звук открывшейся комнатной двери пробудил меня от размышлений. Я повернулся и встретился глазами с Винченцо, который стоял передо мной со шляпой в руке – он только что вошел.
«Итак, – весело сказал я, – какие новости?»
«Ваше сиятельство, я исполнил ваш приказ. Молодой синьор Феррари сейчас в своей студии».
«Вы оставили его там?»
«Да, ваше сиятельство», – и Винченцо поспешил рассказать мне историю своих приключений. Покинув банкетный зал, Феррари взял экипаж и погнал прямиком на Виллу Романи. Винченцо незаметно запрыгнул на заднюю подножку кареты и таким образом последовал за ним.
«Прибыв на место, – продолжал мой слуга, – он отпустил извозчика и неистово зазвонил в дверной колокольчик раз шесть или семь. Ответа не было. Я же спрятался за деревьями и наблюдал. В окнах виллы не было видно огней – все темно. Он снова зазвонил и даже начал трясти ворота, как будто намеревался их выломать. Наконец подошел старый Джакомо, наполовину одетый и с фонарем в руке, он выглядел испуганным и так сильно дрожал, что фонарь дергался вверх и вниз, как пламя могильной свечи.
«Я должен видеть графиню», – сказал молодой синьор, и Джакомо заморгал, как филин, и закашлялся, словно сам дьявол сдавил его горло.
«Графиня, – отвечал он, – она уехала!»
Тогда синьор набросился на Джакомо и начал трясти его, словно мешок с мукой.
«Уехала! – и тут он закричал как сумасшедший. – Куда? Скажи мне куда, болван! Идиот! Осел! Пока я не свернул тебе шею!»
По правде сказать, ваше превосходительство, я бы бросился на помощь бедному Джакомо, но, помня о вашем распоряжении, продолжал сидеть тихо. «Тысячу извинений, синьор! – прошептал он, задыхаясь от тряски. – Сейчас я вам скажу, сейчас скажу. Она в Благовещенском Монастыре в десяти милях отсюда – видит Бог, я говорю правду! – она уехала два дня назад».
Синьор Феррари тогда оттолкнул несчастного Джакомо с такой силой, что тот упал на край дорожки и разбил свой фонарь вдребезги. Старик издал жалобный стон, но синьору не было дела до него. Он был безумен, полагаю. «Отправляйся спать! – кричал он. – Иди спать и спи, пока не умрешь! Скажи своей хозяйке, когда увидишься с ней, что я приходил, чтобы ее убить! Я проклинаю этот дом и всех, кто здесь живет!» И после этого он побежал столь быстро через сад на дорогу, что я с трудом за ним поспевал. Затем, после непродолжительной и неуверенной ходьбы, он вдруг осел вниз без чувств».
Здесь Винченцо остановился. «И что, – сказал я, – что же было дальше?»
«Ваше сиятельство, я не мог так оставить его без всякой помощи. Я натянул свой плащ на подбородок и спустил шляпу на глаза, чтобы он не смог признать меня. Затем принес воды из ближайшего фонтана и побрызгал ему лицо. Вскоре он пришел в себя и, приняв меня за незнакомца, поблагодарил за помощь, сказав, что с ним случился внезапный шок. Потом он отпил воды прямо из фонтана и пошел дальше своим путем».
«Вы последовали за ним?»
«Да, ваше сиятельство, на коротком расстоянии. Он затем зашел в таверну на одной из мрачных городских улочек и вышел оттуда с двумя мужчинами. Они были хорошо одеты и имели вид джентльменов, потерявших благоволение фортуны. Синьор переговорил с ними некоторое время и выглядел крайне взволнованным. Я не смог расслышать всего разговора, кроме последних слов, когда эти два незнакомца выразили согласие выступить секундантами синьора Феррари, после чего сразу же оставили его, чтобы явиться прямиком в отель. И они уже прибыли, насколько я видел через полуоткрытую дверь, когда заходил, и сейчас разговаривают с маркизом де Авенкортом».
«Что ж! – сказал я. – А что же было с синьором Феррари, когда он остался один, без своих новых друзей?»
«Особенно не о чем рассказывать, ваше сиятельство. Он поднялся вверх по холму к своему дому, и я заметил, что шел он, словно старик с опущенной головой. Однажды он даже остановился и потряс кулаком, будто грозя кому-то. Он открыл свою дверь собственным ключом, и я больше его не видел. Я чувствовал, что он еще долго не появится снаружи. И когда я двинулся прочь, чтобы возвратиться сюда, то услышал чудовищные рыдания».
«И это все, Винченцо?»
«Это все, ваше превосходительство».
Я молчал. Было что-то такое в этом простом повествовании, что затронуло меня, хотя решительность меня и не покинула. Спустя несколько минут я сказал:
«Вы все правильно сделали, Винченцо. Вы были свидетелем того, насколько серьезно этот молодой человек меня оскорбил, и его страшная угроза может быть смыта лишь одним способом. Для этого уже все подготовлено. Вы можете достать те пистолеты, которые начистили».
Винченцо подчинился, но когда поднял тяжелый кейс с оружием и поставил его на стол, он отважился скромно заметить:
«Ваше сиятельство помнит о том, что сегодня Рождество?»
«Я прекрасно осведомлен об этом факте», – отвечал я несколько холодно.
Нисколько не смутившись, он продолжил: «Возвращаясь только что, я видел большого Николу; ваше сиятельство, несомненно, часто его видит? Он – винодел и, как говорят, самый важный человек в Неаполе; три месяца назад он чуть не убил своего брата, Бог мой! Сегодня этот самый большой Николо пил кьянти с этим же своим братом, и оба они кричали, проходя мимо меня: „Привет! Винченцо Фламма! У нас все отлично, потому что сегодня день рождения Христа!“», – Винченцо остановился и задумчиво на меня посмотрел.