— У человека, который медленно умирает от димаутрианской горячки всё в порядке со здоровьем? Гвидо, ты был прав! – ответов от других товарищей кавальеро уже не ждал. Их не будет.
Возможно, они еще живы. Возможно, не ответили, перестраховывались. Из них из всех Лука был, пожалуй, самым отчаянным. Он осмелился ответить, подтвердить подозрения ди Одетарэ. Судя по всему, Лука серьезно опасался за свою жизнь. Возможно, все кроме Луки, уже перебиты или схвачены.
Едва сдерживая нетерпение, кавальеро вызвал слугу.
— Венедикто, я уезжаю, — кавальеро глянул на письмо от Луки у себя в руке. — Послезавтра. Я оставлю тебе небольшую сумму, ее должно хватить на месяц. Полагаю вернуться к этому времени. Ты уже завтра с утра можешь неспешно начать готовиться к моему отъезду. И пригляди за Ромашкой, это хорошая кобыла, стоит приличных денег.
— Хорошо, сеньор. Тут еще одно письмо, — слуга аккуратно положил бумажный конверт со множеством печатей на стол и вышел, прихватив холодный чайник.
Кавальеро в недоумении взял конверт в руки. Судя по печатям, письмо было из колоний. Точнее – из Димаута.
В этих присоединенных к Доминату землях кавальеро ещё не был. Его участие в Восточном походе восемьдесят третьего года завершилось во время майской кампании в Шайгере. Палаточный лагерь для раненых в баталии при Ревонвисте стал, пожалуй, самой восточной точкой земель Карфенака, которую он посетил.
Гвидо ди Одетарэ чаще бывал на западе. Там в основном были дела, связанные с полем действий его службы. На востоке работали другие люди, которым он иногда завидовал. С обветренными лицами, морщинками вокруг вечно смеющихся глаз, с едва уловимым, подхваченным на востоке говором. Даже в уютных кабинетах службы тайных легатов они выглядели так, словно еще вчера впитывали жаркое восточное солнце, грелись у костров холодными степными ночами и готовились применить во внезапном бою кривые клинки и длинные сотторменнахские пистоли.
— Романтика, Гвидо, сплошная романтика. Не то, что к западу от Санторума. Сплошь грязь, нищие деревни и грызня одичавших псов вокруг трупа некогда великой страны, — криво ухмыльнулся кавальеро и быстрым движением кинжала вскрыл пакет.
Спустя полчаса изучения присланных из Димаута бумаг кавальеро налил себе в кубок неразбавленного вина.
— Что за Преисподняя, Гвидо? Западня или правда?
На всех бумагах подписи нотариусов. Печати судей. Печати канцелярии Альтегранде. Печати фельдъегерской службы на конверте. Пять штук — письмо прошло долгий путь.
— Нет, это не западня. Тебя проще убить или бросить за решетку здесь, в Санторуме, — кавальеро сделал долгий глоток. – Это промысел Единого, так и есть! Он отвечает на молитвы.
Письмо и приложенные к нему документы извещали доблестного кавальеро, сеньора Гвидо ди Одетарэ, флаг-гиованте конноегерского эскадрона, о том, что его добрый дядюшка, сеньор Сергио Лорка, тяжело болен и желает оставить ему в наследство часть дома, приобретенного им в Порто Нуово, что в восточной части Карфеннакского Димаута. А еще извещали они кавальеро о том, что в Порто Нуово надлежит ему быть не позже последнего дня зимы, ибо дольше дядюшка боится не протянуть.
— Ну положим, Гвидо, дядюшку Сергио ты смутно помнишь. Десять, нет, двенадцать лет назад… Кузен матери… А сколько их, наследников? И сколько стоит дом в одном из крупнейших городов колонии, нетронутом Конкистой? – кавальеро еще раз перепроверил бумаги.
Речь шла о здании оценочной стоимостью в четыреста тысяч серебряных марок Домината и всего четырех наследниках.
— Сто тысяч марок, Гвидо. Скажи, мечтал ли ты о такой сумме? – кавальеро хлебнул еще вина и вытер пролившееся с длинных усов.
— Мечтал, — констатировал он и вскочил с табурета.
Этих денег беглецу, изгнанному со службы, хватит на то, чтобы начать новую жизнь. Купить небольшой постоялый двор в колониях, и до смертного одра забыть о политике.
— Синьор Лик тоже так считал, Гвидо. И к чему его это привело?
Спустя десять минут он был готов к путешествию. Деньги, бумаги, оружие, одна смена исподнего. В лошади не было смысла, ибо до порта четверть часа прогулочным шагом, да и не бросать же ее там. Временно укрыться можно будет на любом судне, отправляющемся завтра или послезавтра в Димаут.
— Лучше бы завтра, — промолвил кавальеро и, кроме спады, кинжала и пистолей, прихватил с собой еще и эсток.
Ди Одэтаре поглубже нахлобучил широкополую шляпу с длинным пером, оправил куртку, смахнул пыль с сапог и в последний раз взглянул на своё пристанище в Санторуме. Большую грязную комнату закоренелого холостяка с военным прошлым и неизвестным будущим.
— Сорок три года, Гвидо, демоны тебе в ребро. Что же ты творишь!.. — рассмеялся кавальеро и распахнул окно.
За окном была ночь. Холодная зимняя ночь Санторума, ясная под светом луны и звезд. К утру в город придет туман с моря и развеется только тогда, когда солнце встанет достаточно высоко. Вот тогда суда и поднимут якоря, чтобы отплыть на запад или восток из Священного города.
Кавальеро перемахнул через подоконник, зацепился за раму перевязью спады, чертыхнулся, поправил её и спрыгнул на черепичную крышу стоявшего впритык соседнего здания. Скользкая из-за изморози черепица едва не подвела его. Но кавальеро, опытный наездник и фехтовальщик, удержал равновесие.
На узкой улице Серых Праведников его ждали те, кто следил за домом. Уходить надо было дворами, пусть даже ждали его и там. Кавальеро осторожно, балансируя с помощью тяжелого эстока, прошел по коньку, спустился на устланную соломой крышу сарая и столь же тихо и осторожно, придерживая рукой спаду в ножнах, по старой ветхой приставной лестнице спустился в обширный двор постоялого двора. Пути отхода были продуманы еще полгода назад, когда ди Одэтаре только снял апартаменты.
Он не успел порадоваться своей предусмотрительности, потому, как увидел человека с лохматой рыжей бородой, уже выхватывающего из ножен спаду. Только помянул в очередной раз демонов, а бородач уже несся на него с клинком над головой.
Кавальеро прихватил поудобнее эсток второй рукой за четырехгранный клинок. Направил его острие на противника. Сделал два быстрых шага тому навстречу и произвел выпад с прямым уколом. Вложив в удар всю силу и ненависть.
Незнакомец, как и предполагал кавальеро, попытался отбить удар эстока значительно более легкой спадой. Ему бы удалось, не цель отставник чуть правее правого плеча противника. Тяжелый эсток, подправленный неудачным блоком вражеской спады, вонзился в левое плечо бородоча и прошил его насквозь. Издав жуткий вопль, противник выронил оружие, схватившись обеими руками за вошедшую в тело сталь. Кавальеро обнажил кинжал.
— Не кавалерист, — спокойно проговорил он миг спустя, вытирая лезвие об одежду убитого.
Он торопливо осенил себя и тело напавшего на него бородача священным знаком. Дернул эсток, но тот крепко засел в суставе негодяя. Ди Одэтаре бросил тяжелый меч и припустил по дворам. На предсмертный крик должны сбежаться другие, а он не хотел давать им шанс догнать его и связать боем.
Улица Всех Кошек, изогнутая как кишка. Улица Святого Йона, со множеством церквушек. Улица Кузнеца Мартина, на которой не было ни одной кузни. Безымянные переулки и заросшие вербой пустыри. Кавальеро плутал как мог, сбивая преследователей со следа. Он понимал, что перестраховывается, но жизненный опыт не давал отбросить вбитые за годы правила.
Ближе к рассвету, с наступлением тумана, окончательно оторвавшись от погони, ди Одэторе отогревался в маленькой корчме в квартале Террогато. Горячее вино и горячий же суп с рыбой и устрицами. Раскрасневшись, он то и дело утирал платком нос, так уж его прошибла горячая еда после пробежки по ночному морозцу.
— Так и заболеть недолго, Гвидо, — приговаривал он, вычерпывая последние ложки густого острого варева.
К порту просто так не пробраться, это он уже понял. На всех перекрестках, на всех улочках, что спускаются к морю, патрули корабельной пехоты, верного Доминатору полка. Ловят таких как он, тех что пытаются, перепугавшись проскрипций, покинуть город.
Закутавшись в теплый плащ, кавальеро устроился в удобное кресло и прикорнул у большого камина, затопленного по его просьбе хозяйкой заведения. Он не знал её, она не знала его, а это значило, что тут пока вполне безопасно.
— Час сна, Гвидо. Час, не больше, — прошептал мужчина и накинул капюшон плаща на изрядно поседевшие волосы.
Он умел спать в любых обстоятельствах, даже когда на него велась охота. Особенно, когда на него велась охота. Было бы тепло и сухо, да и это, в принципе, не обязательно.
Он проснулся от звука голоса хозяйки. Потянулся, разминая затекшие от сна в кресле члены, и прислушался к разговору за дверью. Подумал спросонья — с чего бы ей шептать в своем доме. Когда е ней присоединился и пропитый бас незнакомого мужчины, все стало понятно.
— Как пить дать, за него дадут хорошую награду, братец Юно. Он из беглецов!
— Вооружен?
— Меч у него длинный, но он сейчас спит, возьмёте тепленьким.
— Где он?
— В кресле у камина.
Когда дверь отворилась, кавальеро был уже готов. На пороге возник дородный мужик в кирасе и мундире гиованте Ирманского корабельного полка. Шлем с высоким пучком перьев он держал в левой руке, правая спокойно лежала на эфесе кортоспады. За его спиной маячило еще двое солдат.
Кавальеро выстрелил из пистоля. Пуля угодила мужику в брюхо, прикрытое кирасой. Его отбросило в дверь, шлем лязгнул об пол, сминая красивые перья.
С диким рёвом ди Одэторе прыгнул к двери. Уколол в лицо пузатого гиованте — клинок пробил щеку и вышел на палец из затылка. Сделал сделал длинный шаг назад, выдергивая спаду из медленно оседавшего на пол толстяка, и приготовился к сражению с товарищами убитого.
В комнату ворвались двое солдат. Обнажив свои корабельные кортоспады, излюбленное оружие абордажной пехоты, они бешено крутили ими, пытаясь оттеснить кавальеро к камину. Но комната была слишком мала, чтобы взять его с двух сторон.