– Давным-давно.
Лейтенант ждал… Продолжения или чего-то еще… Все-таки маркиз объявил, что хочет поговорить. Ничего не происходило. Ветер свистел, проникал сквозь щели в стене под бархатные шторы, задувая пламя свечей. Жюстиньен вынул из жилета часы и критически осмотрел их.
– Вы ждете подкрепления? – спросил лейтенант, снова насторожившись.
– С приближением бури? – пошутил Жюстиньен. – Не совсем.
– Буря?..
– Равноденствие, – лаконично пояснил маркиз.
– Ну и что? Чего же вы ждете? – нетерпеливо спросил Жан.
– Этого.
Маркиз поднял руку.
Словно по сигналу, у подножия башни послышались крики. «Мои люди», – мгновенно понял Жан. Его люди звали на помощь. Жан кинулся к лестнице и торопливо отслонил одну из бойниц. Внизу прилив полностью закрыл проход. Солдаты толпились на лестнице, ведущей к башне, уже облизанной морской пеной. Небо в сумерках становилось серо-голубым. Вдали волны пропахивали океан и спадали, не достигнув пляжа.
– Прикажите им войти, лейтенант, – повелел маркиз. – А затем пусть они забаррикадируют дверь. Там внизу они что-нибудь найдут.
Жан бросился на первый этаж. Голос старого дворянина за его спиной прозвучал как удар хлыста.
– Разместите своих людей, а затем возвращайтесь сюда, лейтенант. Один. Не забывайте, я слежу за вами.
Позже, когда отряд расположился внизу на ночь, Жан со смешанными чувствами вернулся в кабинет старого аристократа. Он организовал дежурство, хотя в душе понимал, что изможденные и голодные бойцы вряд ли смогут сохранять бдительность. Впрочем, в этом не было необходимости: этой ночью ничто и никто не сможет проникнуть в башню или покинуть ее. Достаточно, чтобы Жан присматривал за маркизом, и тогда все будут в безопасности. По крайней мере до тех пор, пока буря не обрушит здание. И лейтенант, и его солдаты испытывали некоторое беспокойство по этому поводу.
Сначала он колебался, стоит ли возвращаться наверх, но затем любопытство взяло верх. И еще некий прагматизм: оттуда будет легче следить за стариком. «За нашим пленником», – тут же поправил себя Жан. Потому что технически, когда на первом этаже расположился вооруженный отряд, этот «бывший» действительно находился в их власти. И все же… И все же Жан не мог избавиться от неприятного ощущения, будто это они, солдаты Революции, находятся здесь в заточении.
Вердье не был наивен. Он подозревал, что маркиз специально всё подстроил так, чтобы «синие» застряли здесь до рассвета. Но с какой целью? Даже если бы он дождался подкрепления, «синие» успели бы застрелить его раз двадцать, прежде чем до него добрались освободители. К тому же де Салер заверил Жана, что не ждет никакой помощи. И хотя это могло показаться неразумным, Жан был убежден, что здесь старик сказал правду.
Именно потому молодого лейтенанта так манил луч света, выбивавшийся из-под двери там, на верхнем этаже. Ему хотелось узнать, ради чего они здесь оказались. Несколько бойцов попытались остановить Жана, но не слишком настойчиво – им просто не хватило сил.
Когда Жан вернулся в кабинет, маркиз поставил разогревать на печку трехногий кофейник. Пистолет, заткнутый за пояс, отчетливо просматривался под полами довольно широкой куртки. Едва лейтенант вошел, маркиз указал тростью на штору.
– Если хотите… Закройте сзади ставню.
Без лишних вопросов Жан отодвинул бархатное полотнище. Его лицо тут же обжег холод. В царившем снаружи хаосе лишь пенные гребни отличали волны от небосклона. Валы накатывались и разбивались о подножие башни. Брызги долетали через окно. Жан поспешно закрыл ставню, с трудом задвинув щеколду, и отпрянул от окна. Его пульс забился сильнее. В те дни, когда бушевал океан, Жан обычно находился где-то в глубине суши. Он решительно не понимал, что толкает людей выходить в море. Кроме бедности, конечно. К этому всё всегда сводится. Лейтенант попытался восстановить дыхание. Голос маркиза за спиной заставил его вздрогнуть.
– Вы их услышали?
Жан обернулся:
– Услышал кого?
– Вы побледнели, мне показалось, что в этом причина. Колокола и крики тонущих… Они до сих пор иногда доносятся в такие штормовые ночи, как сегодня.
Жан покачал головой. Маркиз закинул в кипящую воду две ложки кофе. Новый аромат смешался с запахами йода и соли, пыли и затхлости башни. Аромат, который Жан часто вдыхал на улицах Парижа около «Прокопа»[9]. Хотя ему самому никогда не доводилось пить кофе.
Маркиз размешал жидкость и продолжил так непринужденно, будто беседовал в столице на философские темы:
– Когда-то здесь был целый замок. Деревня, церковь. Задолго до наших времен. Океан всё смыл.
Жан фыркнул, словно пытаясь избавиться от брызг, осевших на коже. Он не выносил бури. Ненавидел сказки и легенды, которые рождались здесь почти в каждом уголке побережья. Он прислонился к стене. Холод камня проникал сквозь бархат драпировки, сквозь многослойную униформу и добирался до костей. И всё же лейтенант стоял неподвижно. Холод держал его в боевой готовности.
Маркиз приготовил две чашки кофе и сильно удивил Жана, предложив ему этот горячий напиток.
– Я думал, вы собирались меня напоить, – произнес Вердье, отходя от стены.
– Я хочу поговорить, – напомнил маркиз. – Будет намного интереснее, если вы не заснете. Держите, – добавил он, протягивая чашку.
Жан принял угощение и согласился сесть в довольно низкое кресло. Маркиз же вернулся за письменный стол и снова положил перед собой пистолет. Абсурдность ситуации вопреки воле Жана обезоруживала его. Он позволил вовлечь себя в игру, поддался атмосфере салона, перенесенной в старую башню. Согревая сложенные руки о фарфор чашки, он заметил, что она невероятно тонкая, с серебряными прожилками и местами почти прозрачная. Маркиз отодвинул стул, и его изуродованное лицо растворилось во тьме. Казалось, слова, которые он произносит, выплывают из темноты.
– Прошлое выходит на поверхность с наступлением ночи, с наплывом волн. Иногда по утрам в песке можно обнаружить углубления в форме тел мужчин и женщин, добравшихся до берега. Возможно, вы увидите это завтра. Пейте, а то остынет.
Жан быстро сделал то, что ему велели. Теплый напиток, хотя и горчил сверх ожидания, все же показался ему довольно приятным. Взбодрившись, Жан спросил:
– О чем вы хотите поговорить?
Маркиз глубоко вздохнул и только потом ответил:
– Я обманул вас. Или, вернее, заключил нечестную сделку.
Жан напрягся. Маркиз быстро успокоил его:
– О, не волнуйтесь. Я вовсе не собираюсь убегать. Как бы я это сделал, даже если бы захотел?
На сей раз Жан задумался, обо всех ли странностях аристократа сообщили ему доверенные люди с побережья? В полной ли мере Жюстиньен де Салер владеет своим разумом? Жан украдкой оглядел комнату. Если старый аристократ вступит в бой чести, где можно будет укрыться? Стоит ли позвать своих людей? Но нет, это глупо, маркиз не собирается сейчас в него стрелять…
– Вы не отправите меня в Нантский суд, – продолжал Жюстиньен, по-прежнему очень спокойный. – Вы не перерубите мне шею через несколько дней или недель, представив меня на потеху толпе.
– Я не понимаю…
Жан дорого бы отдал в тот момент, чтобы рассмотреть хотя бы глаза и позу своего собеседника. Но он видел только его руки, длинные костлявые пальцы, сжимающие дымящийся кофе и напоминающие когти очень древнего животного, одного из тех каменных сказочных драконов. И только голос, один лишь голос все еще связывал его с человеческим сообществом.
– Моя смерть идет издалека, – продолжил он, прежде чем поставил чашку.
Он помассировал колено длинной тонкой рукой, и это движение соответствовало медленному ритму его голоса.
– Моя смерть пересекает океан. Она идет из края льда и снега. Это Анку[10], ты знаешь, он там… В Ньюфаундленде. Его привезли рыбаки из Бретани. И другие существа, что были здесь задолго до нас. Рожденные от голода и одиночества…
Морская волна разбилась о стену. Жан сделал быстрый глоток. Его беспокойство вновь нарастало.
– Я не верю в призраков, – быстро бросил он, словно пытаясь отгородиться от суеверий. – И я хочу наконец узнать, почему я здесь. Или спущусь к своим людям, и вы проведете свою последнюю ночь как свободный человек в одиночестве.
Сухие пальцы прекратили свой танец.
– Я хочу рассказать вам одну историю, – ответил маркиз. – Больше ничего.
Бархатные шторы перед окнами раздулись, как паруса корабля.
– Историю? – повторил лейтенант, не уверенный, правильно ли все понял.
– Мою историю, – уточнил Жюстиньен. – По крайней мере важную ее часть. Что случилось со мной там, по ту сторону океана. В Ньюфаундленде, сорок лет назад. Почти в другом мире. В другой жизни.
1
Туман размывал черные верхушки елей, ласкал обнаженные и красные, цвета засохшей крови, ветви безлистных берез. Летучие щупальца обвивали доски полуразобранных деревянных строений: развалины большого лабаза, склад трески, заброшенный после рыболовного сезона. С несущей балки все еще свисал забытый железный крюк – буква S чернильного цвета, проржавевшая от мороза и дождя. Мгла накрыла серый песчаный пляж и расстилалась далеко над океаном, утопив горизонт. Жюстиньен безотчетно направлялся к берегу. В ссадины на его босых ногах забился песок. Соль разъедала раны, но молодой человек уже не чувствовал боли. Усталость словно куда-то исчезла, сошла с него и опала на землю, как при линьке. Он даже перестал ощущать холод. Но это еще можно было счесть проявлением лихорадки. Запах существа, тот сладковатый запах, который Жюстиньен впервые почувствовал возле трупа траппера[11], витал между берез, здесь он был наиболее сильным и насыщенным. Де Салер подавил рвоту. Сквозь туман он больше не слышал даже шепот леса и едва различал прилив и отлив океанских волн. Одинокий крюк в старом лабазе качнулся и заскрипел.