Вдалеке появился дым. В воздухе чувствовался запах пороха. Жюстиньен приоткрыл дверь во двор, чтобы вылить ведро с экскрементами в сточную канаву. В этот момент с соседней улицы, откуда доносился шум, прибежал мужчина. Из глубокого пореза на лбу сочилась кровь, на щеке – багровый отек. Выглядел он смертельно испуганным.
– Впустите меня, – попросил он.
Жюстиньен захлопнул дверь прежде, чем раненый успел до нее добраться, и упал, прижавшись спиной к створке. Он уронил пустое ведро, и оно покатилось по мостовой внутреннего двора, размазывая дерьмо по доскам. Он услышал вдали кавалькаду. Крики. Выстрелы.
Это был конец восстания. Власть подавила народ. Вскоре последовали неизбирательные казни. Человек, которому Жюстиньен не открыл дверь, возможно, окажется в числе приговоренных. Молодого дворянина уже не будет там, чтобы это проверять. По приказу отца его уже посадят на корабль, отправляющийся в Новую Францию. Там, занятый в первую очередь выживанием, он больше не будет думать об этих майских мгновениях.
Теперь, спустя годы, всё это вернулось к нему. Будто эти воспоминания и эмоции вынесло вместе с ним на берег. Пастор сказал, что это не было совпадением. У всех них оказалась веская причина быть здесь, на этом острове. Жюстиньен наконец начал понимать, что среди них были и осужденные, и палачи.
18
Волки не отставали от них и в последующие дни. Хищники по-прежнему держались на приличном расстоянии, поэтому выжившие не видели их, хотя и слышали вдалеке вой. Жюстиньену казалось, что он чувствует их сзади, что звери вынюхивают их след, хотя это было технически невозможно. Вероятно, из-за такой близости выжившие были еще больше напряжены. Де Салер мечтал о солончаках Бретани, и вскоре небольшая группа вышла на территорию торфяников. Пурпурные саррацении рисовали на мху бордовые фрески, а слишком ранние комары, если не были заняты преследованием путников, исчезали в венчиках цветов. Поблизости рычали волки. Жюстиньен удивился, что звери продолжали преследовать их на болотах. Из предосторожности зарядил пистолет. Каждый день он вспоминал свою прошлую вину и этого человека, которому не открыл дверь в тот последний день мая. Вспоминал он и кого-то другого, из более отдаленных времен. Того, чье имя пытался забыть. Иногда задавался вопросом, был ли алкоголь единственной причиной его проблем с памятью или же свою роль сыграл тот удар по голове, полученный во время беспорядков в Париже. На болотах пурпур саррацений едва проступал сквозь туман. Пенни шла впереди, легкая, как одна из тех фей, которые, как говорят, последовали за ирландскими рыбаками на Ньюфаундленд. Вероятно, она окончательно потеряла ботинки, потому что шла босиком. Жирный коричневый торф покрывал ее исцарапанные пальцы ног. Она радостно напевала мелодию, и Жюстиньену потребовалось несколько минут, чтобы узнать ее. Это была та самая песня, которую марсовой Жонас напевал за день до своей смерти.
– Прекрати это, ладно? – сплюнул Венёр, от его обычного сочувствия не осталось и следа.
Девушка-подросток, едва удостоив его взглядом, продолжила свою песню чуть громче, чуть резче. Венёр схватил ее за запястье:
– Ты замолчишь, да?
В ответ она закричала.
– Оставь ее, Венёр, – приказала Мари.
Габриэль вытащил кинжал. Из глубины его горла вырвался рык.
– А иначе что? – ответил ботаник, поморщившись.
– Ну же, будьте благоразумны, – ответила путешественница ровным голосом.
Одной рукой она взвела курок.
– Что ты собираешься сделать? – с неожиданной злостью воскликнул Венёр. – Убить меня?
Путешественница не успела ответить. Пенни уже вывернула Венёру руку, вонзив зубы в мясистую часть запястья. Венёр вскрикнул, но всё же удержал свою хватку. А тем временем Жюстиньен краем глаза заметил в стороне силуэты, возникающие из тумана.
– Волки! – крикнул он.
Пенни наконец вырвалась. Мари направила ружье в густую мглу. Венёр быстро развернулся, на ходу вынимая пистолет, и выстрелил как раз в тот момент, когда первый зверь кинулся в атаку. Пуля угодила ему между глаз. Мари выстрелила следом, на ходу застрелив второго волка. Жюстиньен последовал за ними, ранив еще одного хищника в бедро. Мари отбросила ружье и взялась за палицу. Два хищника, возникшие перед ней, обнажили клыки. Раскрученная палица в руках Мари издавала при вращении пронзительный свист. Стоявший сзади Венёр перезарядил оружие и вновь нажал на курок. Один из волков с визгом отлетел назад. Однако другие звери уже выходили из тумана, будто обретая форму и плоть из паучьих сетей мглы. Жюстиньен очень быстро перезарядил свой пистолет. Позади него Пенни выкрикнула сухой приказ, какой-то варварский и резкий слог на языке, которого молодой дворянин никогда раньше не слышал. С нечеловеческой скоростью Габриэль бросился к зверям, прыгнул на того, кто был ближе всего к молодому аристократу, укусил его за горло, вонзив зубы в густой мех и плоть под ним. Ясные глаза мальчика, непомерно увеличенные, сверкали, как осколки стекла. Изумленному Жюстиньену показалось, что в этот момент вместо зубов у него выросли клыки еще острее, чем у волков.
Одним хищным движением Габриэль вырвал яремную вену у зверя, которого оседлал. Волк рухнул. Габриэль в два приема проглотил свою добычу и механически вытер рукой кровь с подбородка. Остальные хищники окружили его, держась при этом на почтительном расстоянии, и медленно начали пятиться. Грудная клетка подростка казалась еще более впалой, а ребра стали особенно резко выступать, поднимаясь в такт прерывистому дыханию. Звери застыли, прижав уши. Габриэль облизнулся. Волки отступили. Габриэль кинулся за ними.
– Позови его обратно! – крикнул Венёр Пенни голосом, надрывающимся от ужаса. В ответ девушка только усмехнулась. Жюстиньен повернулся к ней.
Она стояла на большом камне, позеленевшем от сфагнума, словно на постаменте. С ее ступней спадал торф, а юбка с каждым днем покрывалась все новыми колючками и репейником. Ее длинные грязно-светлые волосы свободно ниспадали до середины спины, а корона из саррацений придавала ей странный облик языческой жрицы, царицы варваров. Свирепое, беспощадное выражение лица делало ее намного старше. Жесткость во взгляде не была подростковой, она сама уже не была подростком. Она была столь же древней, как дикая природа, как мир и боги до появления цивилизаций, как магия до появления церквей. Она была юной, как весна и родники, вечной, как ночи и рассвет, лютой, как мороз и иней, сладкой, как цветы в бутоне. А сорванные саррацении в венке продолжали расти и нагло цвести. Презрительно фыркнув, Пенни забросила одну из своих длинных прядей за спину.
– Иди ешь свои трупы, Венёр.
Венёр поднял пистолет, прицелился в девушку. Жюстиньен бросился на него. Выстрел все равно прозвучал. Вернее, Жюстиньен услышал два выстрела, один за другим. Ботаник вскрикнул. Жюстиньен поднялся на ноги. Венёр моргнул, его лицо исказилось от боли. Его очки слетели, когда они с Жюстиньеном вместе упали в болото. Кость в его коленной чашечке, раздробленная пулей, пробила толстую ткань его брюк, отчего всё вокруг пропиталось кровью. Несколькими шагами дальше Мари держала в руке свое все еще дымящееся ружье.
Мари покалечила Венёра, чтобы спасти Пенни, но та… Внезапно из тумана появился Габриэль, измученный, обезумевший. Запыхавшийся, он бегом добрался до мшистого камня, на котором неподвижно лежала девушка. Габриэль нежно взял ее на руки. Лицо Пенни было в крови, а светлые волосы стали багровыми. Она потеряла столько крови… Габриэль погладил ее по щеке. Мари очень медленно подошла к ним, взяла запястье девушки, такое тонкое и хрупкое, пытаясь отыскать пульс, но тщетно. Она опустила глаза. Габриэль издал протяжный стон, обращенный к небу, словно призывая в свидетели вселенную. Над болотом плыл сладковатый запах, тот самый, который у Жюстиньена теперь ассоциировался со смертью и который его уже не удивлял.
Они завернули тело Пенитанс в ее толстый бушлат, а затем погрузили в торф. Жюстиньен с удивлением почувствовал, как сжалось его сердце, когда он в последний раз повернулся спиной к девочке-подростку. Венёр сделал себе шину из веток и лоскутков рубашки. Он оперся на плечо Мари, и с трудом небольшой отряд продолжил свой путь. На болоте саррацении развернули свои венчики, словно воздавая последние почести юной ведьме, и насытились комариной трапезой.
19
– Доркас, мать Пенни… Она попыталась сбежать незадолго до ареста, – рассказала в тот вечер Мари Жюстиньену, когда Габриэль и Венёр уже падали от усталости. – У выхода из села ее задержал солдат, который был в отпуске. За это ему заплатили…
Новая рубашка, пара сапог в хорошем состоянии и горячая еда, подумал Жюстиньен еще до того, как Мари закончила предложение. Вот что означала заметка про «красный мундир» в Библии Эфраима.
– …новой рубашкой, парой сапог и горячей едой, – закончила путешественница.
– Как давно ты это знаешь?
– Скажем так, я подозревала это довольно давно. А потом Пенни подтвердила мне кое-что…
Это было, мягко говоря, слишком расплывчато, но Жюстиньен понимал, что ему придется этим довольствоваться.
– Это она убила Берроу? – спросил он для очистки совести.
Мари пожала плечами.
– Я не хочу выдвигать никаких обвинений, не в этот вечер.
Они снова оказались в лесу, но и здесь в воздухе витали болотные испарения и сладковатый запах смерти. Немного помолчав, Мари продолжила:
– Она рассказала мне немного о своем детстве, о годах, проведенных в общине. О том, как все относились к ней с подозрением, но в то же время не переставали повторять, как ей повезло, что пастор и его семья взяли ее к себе. Затем, когда связь Пенни с Эфраимом стала очевидна, когда семье пришлось покинуть Тринадцать колоний, приемная мать и братья отомстили ей. Она не стала вдаваться в подробности, но понятно, что жизнь у нее была непростой.
Жюстиньен сглотнул. Даже сейчас он не мог не посочувствовать девочке-подростку. Даже если она, скорее всего, стала причиной их кораблекрушения. И призвала волков.