В его снах Салон плакал белыми слезами. Несколько лет назад его и Риога нашли лежащими на краю солончака в Бретани. Их рты были полны соли. Предупреждение. Пример. Месть. В конце концов, ни один из них не имел благородного происхождения. Хотя Жюстиньен каждую ночь утирал слезы Салона, на следующую ночь они возвращались вместе с его виной. Он вспомнил, как друг фальшиво распевал песни в доках, как старый Риог рассуждал о морали и законе. И, вероятно, наказаны они были именно за это, а не за их торговлю. За то, что осмелились возвысить свой голос, за право говорить, когда это было привилегией другого класса, за побег от налогов и нищеты. Жюстиньен помнил и другие протесты – протесты парижан, которые требовали вернуть их детей и добивались справедливости. Его ни разу не подвергали суду, однако пастор был прав, де Салер был виновен. Гораздо больше, чем его сводный брат, немой навеки, гораздо больше, чем те мятежники, которых в Париже одним прекрасным летним днем повесил король, борясь с собственным страхом.
Конечно, молодой дворянин много раз рассуждал о несправедливости мира, сокрушался о ней, особенно когда дело касалось его самого. Однако теперь чувствовал, что впервые уловил истинный смысл этих слов и споров. Наконец-то он осознал всю правду и ее масштабы.
20
Вечером Мари поведала ему историю о сотворении мира, о людях из камня и из дерева. Когда огонь на мгновение превращался в раскаленные угли, а жидкое красное пламя медленно поглощало серые тлеющие дрова, она оживляла в его памяти звездную дорогу, по которой уходили мертвые, и Вендиго, это ненасытное существо, обладающее нечеловеческой силой и ловкостью. Многие люди верили, что можно превратиться в Вендиго, поедая человеческую плоть. Жюстиньен посмотрел на Венёра, чей живот издавал урчащие звуки в темноте ночи, который, возможно, действительно съел своих товарищей, чтобы выжить, и с невероятным мастерством убил волков.
Жюстиньен неоднократно спрашивал Мари, но она не соглашалась и не опровергала его предположения, убеждая только в том, что ему не стоит никого обвинять или оправдывать. В один из дней путешественница рассказала дворянину о своей первой встрече с призраками. Пятнадцать лет назад она вернулась навестить племя своей матери и обнаружила, что все они мертвы – их унес тиф. Как она узнала позже, эту болезнь принес им Франсуа из Бобассена вместе с фламандским моряком. Потрясенная Мари убежала в лес. Много дней бродила без еды, почти без воды, без цели и направления. Она забыла о сне и лишь иногда, днем или ночью, когда ноги больше не держали ее, сознание отключалось на несколько часов. Очнувшись, она продолжала свой путь. Она уже давно перестала узнавать лес вокруг себя. Однажды Мари упала рядом со столетней корягой, изъеденной алыми клопами. Блики света закружились перед измученными глазами, и тогда наконец ей явились призраки. Все они были из ее племени, из семьи ее матери. С тех пор они стали ее проводниками.
Услышав эту историю, Жюстиньен начал искать призрак Салона, надеясь, что тот появится, как новый Мессия. Но с тех пор, как молодой дворянин снова обрел память, призрак, похоже, избегал де Салера. Его лицо больше не появлялось на коре деревьев или в прозрачных водах озер. Во сне он всегда молчал.
Чтобы вызвать видение, Жюстиньен пытался контролировать даже свой сон. Он ел лишь малую часть и без того скудной пищи. Пытался войти в состояние транса, о котором рассказывала ему Мари, но пока у него ничего не получалось. Если душа Салона вернется в этот мир, смогут ли они, наконец, снова поговорить друг с другом? Простит ли его Салон?
Отношения между Мари и Венёром становились всё более напряженными. Ботаник начал сомневаться в компетентности и добросовестности путешественницы, но не говорил об этом прямо. Он удивлялся, что они до сих пор не нашли следов цивилизации или хотя бы признаков присутствия человека. Мари, не отвечая ему, а просто выражая мысли вслух, тихо, но отчетливо сказала, что ботанику, к счастью, хватает такта не претендовать на звание географа из-за его неспособности оценивать расстояния. Вечером в лагере Жюстиньен и Габриэль поняли, что их друзья находятся в конфликте, и обнялись, чувствуя солидарность перед лицом растущей вражды.
Спустя несколько дней они достигли рощи мертвых деревьев. Огромные серые стволы были цвета пепла, а сухие ветки, лишенные хвои и листьев, выглядели настолько иссохшими, что даже ботаник не смог бы определить, каким растениям они принадлежали раньше. Однако жизнь всё еще цеплялась за эти трупы. Лишайники, свисающие с них, были такими длинными и широкими, что напоминали тонкие паруса проклятого корабля – «Летучего голландца» или «Принцессы Августы», застрявшего здесь, среди леса и тумана. Толстые коричневатые грибы, на вид склизкие, гроздьями облепили основания стволов. Размах ветвей этих деревьев был особенно впечатляющим, почти как у мачт шхуны. Жюстиньен был поражен этим зрелищем.
Самый высокий ствол возвышался над остальным лесом более чем на высоту человеческого роста. Мари рукой проверила его прочность.
– Одному из нас придется залезть наверх, – объявила она. – С вершины мы, возможно, увидим… деревню, хижину, другой берег…
Венёр скрестил руки на груди:
– Не рассчитывай, что я сломаю себе шею…
Жюстиньен с трудом держался на ногах от усталости. Он даже не мог представить, что сам предложит себя в качестве добровольца.
– Габриэль? – спросила Мари.
Подросток сделал шаг вперед и осторожно подошел к дереву. Осмотрел ветви и положил руки на кору. Внезапно подпрыгнул и легко забрался на массивный ствол, словно это была мачта корабля. Его движения были быстрыми и уверенными, как во время недавней схватки с волками. Когда он почти скрылся за покровом лишайников, Жюстиньен отчетливо представил другое его восхождение – на первом пляже, у подножия скал, сразу после кораблекрушения. Тот самый Габриэль, которого он мельком видел на торфяном болоте и которого теперь узнавал заново, мог бы легко забраться на вершину утеса. Туман снова поднялся, проникая под грязную и рваную одежду, и Жюстиньена охватила дрожь. Фактически это был первый раз, когда он всерьез задумался о вине Габриэля. До этого он более или менее неосознанно жил с мыслью, что среди них есть невиновный человек.
У подножия дерева все стояли молча. Когда по прошествии долгих минут Габриэль снова появился, Венёр вздохнул, а Мари спросила:
– И что там?
Подросток нервно всплеснул руками и резким, непривычным для них тоном произнес:
– Туда нельзя. – И он указал в сторону, куда они направлялись: – Там море, – продолжил он с легкой дрожью. – Или, может, это туман. Было не очень понятно.
– Океан! – воскликнул Венёр. – Мы ходили кругами. Мы возвращаемся к океану! Значит, это никогда не закончится?
– Успокойтесь, – резко сказала Мари. – Это уже не то побережье. На нем мы обязательно найдем… рыбаков, деревню, леса… Я знаю, куда иду.
Венёр не согласился и стал возражать. Габриэль прислонился к дереву, а Жюстиньен решил не вмешиваться в спор. В итоге победила Мари. Даже Габриэль нехотя согласился последовать за ней.
На следующий день они остановились лагерем возле крошечного источника, едва заметного, больше похожего на струйку воды, исчезающую в траве. Однако этого хватило, чтобы наполнить фляги водой. Они поужинали маленькими жареными птичками, которые приготовили в золе, и бросили кости в огонь. Утром Жюстиньен проснулся на рассвете. Туман был не столь густым. Недалеко от родника, наполовину скрытые каменной глыбой, спорили Мари и Венёр. Они изо всех сил старались контролировать громкость своих голосов, и Жюстиньен слышал только их смутный шепот, который был тише журчания воды.
Он решил подобраться ближе и подполз на локтях, чтобы его не заметили. У него получилось. Возможно, эти двое просто были слишком поглощены спором, и потому Жюстиньену удалось спрятаться за упавшим стволом, а они не обратили на него ни малейшего внимания. Казалось, они все еще спорили о том, как долго им следует идти.
– Это давно должно было закончиться, – прошипел Венёр, опираясь на костыль.
– Не мы его контролируем, – язвительно ответила Мари.
– Это становится нездоровым. Мы могли бы, по крайней мере…
– Ничего, абсолютно ничего, – оборвала его путешественница.
Она двинулась к нему, прямая и суровая посреди дикого леса, в эту минуту как никогда прежде напоминая Смерть или Анку. И вместо того, чтобы отступить, Венёр потянулся к ней.
– Я попытаюсь, и ты не помешаешь мне…
– Еще как помешаю, – ответила она.
Одной рукой она схватила его за горло. Он ахнул, ослабив пальцы, державшие его костыль. Жюстиньен задумался, стоит ли ему вмешаться. Мари прижала ботаника спиной к камню. Их лица находились на расстоянии менее дюйма друг от друга. Она что-то прошептала ему на ухо, несколько слов, которые на этот раз Жюстиньен не услышал. Ботаник вздрогнул. Его дыхание было тяжелым, но вместо того, чтобы освободиться или сопротивляться, он, казалось, успокоился и сдался. Уронил костыль. Неожиданно Мари поцеловала его. Точнее, они поцеловались без всякой деликатности. Одним коленом она раздвинула его бедра, просунула сухощавую руку между ног. Он вцепился в ее плечи, как утопающий. Из его горла вырвался длинный чувственный стон, и Жюстиньен вдруг вспомнил.
Эта картина преследовала его с жестокостью, под стать жестокости их объятий. Порт-Ройал, прошлая осень. Переулок за таверной, куда он потащился, чтобы в конце ночи прочистить желудок. Когда Жюстиньен выпрямился, во рту все еще оставался неприятный привкус желчи, но в голове прояснилось, и тогда он увидел их. Женщина, та, которую он тогда еще называл Смертью, прижимала долговязого молодого мужчину в длинном пальто с бахромой к стене. Одной рукой она держала его запястья над головой, а другой расстегивала ремень. Молодой человек, имени которого Жюстиньен еще не знал, откинул голову назад и приподнял очки с затемненными линзами. Жюстиньен выругался сквозь зубы и уже собирался уйти, не беспокоя любовников, но молодой человек приоткрыл глаза. На мгновение их взгляды встретились, и насмешливая искорка блеснула в зеленых колючих радужках Венёра. Жюстиньен поспешил уйти, а из переулка тем временем доносились первые вздохи удовольствия.