Это откровение поразило его, как удар кулаком под ребра. Мари и Венёр хорошо знали друг друга еще до встречи у Жандрона. Задолго до их кораблекрушения на сером пляже. Затем, на протяжении всего пути, они инсценировали свои разногласия. На самом же деле были любовниками.
Жан отпил немного остывшего кофе и спросил:
– Как вы отреагировали, когда поняли, что Мари и Венёр были любовниками?
Снаружи продолжалась буря, но лейтенант почти не обращал на нее внимания. Возможно, потому, что она не была такой сильной. Или, может, он уже привык к непогоде. Не осознавая этого, он поднял ноги на стуле и прижал колени к груди, как это делают подростки. В комнате, имеющей форму полумесяца, аромат холодного кофе смешивался с ароматом горящих свечей и запахом йода и соли океана. Но молодой офицер уже не замечал стен, границ башни и ночи. Горизонты, которые маркиз нарисовал своими словами, стали почти такими же четкими, чуть ли не реальнее, чем здешние камни, запертая дверь и закрытые ставни. Вместе они больше не были заключены в укромном уголке побережья, а блуждали по солончакам вместе с лжесолеварами, терялись среди призраков и мифов иных народов в лесах на другом конце света, убегали по улицам старого Парижа, Парижа Просвещения, салонов и выставок, а также тех восстаний, которые уже были предвестниками великой Революции…
Они убегали, удивленно повторил про себя молодой офицер, сам удивляясь, что эти слова пришли ему в голову. И все же они лучше, чем какие-либо другие, передавали то, что он чувствовал. В этот момент, в эту ночь, а следующего дня уже не существовало.
– Как вы отреагировали, когда поняли, что Мари и Венёр были любовниками? – спросил он, наслаждаясь вкусом кофе на губах. Сидевший перед ним старый маркиз машинально помассировал колено и налил себе джина. Знакомая улыбка тронула его шрамы в уголках губ.
– Это повергло меня в шок, – охотно признался он. – Без сомнения, именно этого мне не хватало, чтобы выйти из оцепенения. Наконец-то у меня появилась база, основа для действий. Я пошел разбудить Габриэля, пока к нам не присоединились Мари и Венёр. Я без особого труда убедил его помочь мне в осуществлении моего плана. На следующий вечер, когда Мари пошла ставить ловушки, он следил за ней издалека. Я, со своей стороны, собирался воспользоваться отсутствием путешественницы, чтобы допросить ботаника и заставить его сознаться… А в чем, честно говоря, и сам не знал… Хотя бы в том, что они с Мари манипулировали нами с самого начала. Габриэль должен был сообщить мне, если Мари вернется. Говорил он мало, но умел свистеть. – Аристократ сделал паузу для глотка джина. – Я перезарядил пистолет одной из последних пуль. Я никогда раньше не убивал человека, во всяком случае прямо, в упор. Но в тот вечер был полон решимости идти до конца, если потребуется.
Жан застыл, приоткрыв рот:
– И что дальше? – нетерпеливо спросил он. – Как это произошло?
Изуродованное лицо старого маркиза исказилось гримасой. Он стиснул пальцы на бокале, его глаза потемнели.
– Плохо, – наконец признался он хриплым голосом. – Очень плохо. – Он глубоко вздохнул, заставляя себя продолжить: – Поэтому я дождался, пока Мари и Габриэль уйдут.
Чтобы последовать за путешественницей, а Венёр при этом ничего не заподозрил, Габриэль притворился, что испытывает естественную нужду. Оставшись наедине с ботаником, я прямо обвинил его во лжи. Спросил его, насколько он замешан в смерти траппера и марсового и была ли Пенитанс в сговоре с ними. Я спросил его, планирует ли он убить и нас с Габриэлем, и, самое главное, почему. Я настаивал на этом «почему». Под конец я добавил немного бравады – что-то вроде: «Я не позволю себя прикончить». Я уже точно не помню слов, которые употребил, это было так давно…
– А он?
– А он… Он лишь сухо усмехнулся. Посоветовал мне проверить свою совесть, и вокруг него кора деревьев начала двигаться и деформироваться. К моему великому ужасу, измученное лицо Салона проявилось на каждом окружавшем нас стволе, его рот раздулся в гротескный круг, а громкий крик заглушался соляным кляпом. Я взвел пистолет и направил его на Венёра. Прежде чем я успел выстрелить, он бросился ко мне, как будто его колено не было повреждено. Возможно, это была сверхчеловеческая сила духа, Вендиго или какого-то другого существа, овладевшего молодым ботаником, монстра, которого он привез с Крайнего Севера, оттуда, из полярного края, где только холод, лед и одиночество. Мой выстрел ушел в небо. Венёр прижал меня к ясеню, и из земли, из леса, из деревьев и тумана послышались крики, душераздирающие вопли, которые Салон и его отец не могли издать тогда, в прошлом. Я также слышал стон того человека, перед которым я однажды в Париже, в мае, захлопнул дверь. Эти звуки наполнили мой разум, и убежать от них мне хотелось больше, чем от кулака Венёра. Настал мой черед ответить, и я ударил ботаника прямо в поврежденный сустав. На этот раз ему не хватило сил вытерпеть боль. Он ахнул и отступил назад, упав на колени. Пурпурно-коричневый гной, густой и липкий, выделения, в которых не было ничего естественного, непрерывно сочились из раны. Их сладковатый запах наполнил всю поляну. Тошнота подступила к моему горлу. Я попытался выстрелить, но снова забыл перезарядить оружие. В тот момент я даже не помнил об этом. Очки Венёра слетели во время падения, и он принялся искать их среди мха, моргая глазами, как ночная хищная птица. Именно тогда между деревьями раздался рев, дикий и ненасытный, намного мощнее, чем крики моих призраков. Из-под покрова деревьев, словно привлеченное смертельным запахом раны, выскочило тощее, устрашающее и быстрое существо. Чудовище, в котором уже не было ничего человеческого.
21
Монстр появился на поляне. Жюстиньен замер на месте словно парализованный, с ужасом глядя на большое тело с раздутыми и деформированными конечностями, слишком впалым животом и такими выступающими ребрами, что казалось, они способны проткнуть его грубую кожу пепельного цвета. Два ряда длинных острых зубов делали его губы еще более выпуклыми, а руки заканчивались очень длинными ногтями, напоминающими когти. Огромные ноздри ритмично вздымались и морщились, а глаза, не останавливаясь, скользили по молодому дворянину. Радужная оболочка была слишком бледной, почти бело-голубой, с узким зрачком в центре. Жюстиньен словно оцепенел от леденящего холода, но его грудь пылала. Чудовище с рычанием отвернулось от него и бросилось на Венёра, разодрав ему лицо когтем. Ботаник закричал.
Первым импульсивным желанием Жюстиньена было броситься ему на помощь, пусть он даже манипулировал им, пусть даже предал его. Потому что ни один человек не заслуживал такого исхода. Чудовище тыкало когтистой лапой в рану ботаника, и по телу Венёра пробегали судороги. Его крики, напротив, становились все слабее, переходили в невнятное бульканье, тонули в кровавой слюне, пенившейся из горла.
Жюстиньен хотел помочь Венёру, но не мог даже пошевелиться. Страх, первобытный ужас, идущий из глубины веков, из-за пределов сознания, пригвоздил его к месту. Пронизывающий холод мерзлых земель Крайнего Севера волнами поднимался вдоль позвоночника. Монстр поднес коготь ко рту, слизывая кровь, смешанную с гноем, царапая язык, похожий на клочок гнилой плоти. Затем снова склонился над истерзанным телом Венёра. У Жюстиньена свело желудок, но он не переставал удивляться, что ботаник все еще дышит. Выстрел раздался с противоположной стороны поляны. Монстр подпрыгнул, задетый выстрелом в позвоночник. Как марионетка, Жюстиньен повернулся к стрелку. Мари – это была она – отбросила ружье, не успевая его перезарядить, схватила свою палицу и раскрутила перед собой. Монстр бросился на путешественницу, но она увернулась в последний момент. Когти, которые должны были оторвать ей голову, только задели треуголку. В ответ она нанесла удар палицей прямо в челюсть монстра. Тот покачнулся, его глаза расширились от удивления. Он наморщил лоб, зарычал, обнажил клыки. Сухие, узловатые мышцы плеч заиграли под пепельной кожей. Мари оставалась твердой, торжественной, ее ноги были чуть согнуты, что создавало более прочную опору. Серый свет скользнул по ее искривленной переносице, углубляя мелкие морщинки в уголках век. Жюстиньен подумал, что никогда не узнает, откуда у путешественницы этот шрам на носу. Потому что по спокойному, слишком спокойному выражению лица, по решительному взгляду он понял: Мари знала, что из этого противостояния с голодным чудовищем ей не выйти живой. И принимала это.
Вендиго вновь накинулся на нее. Мари встретила его еще одним ударом по голове. Но теперь благодаря какому-то заклинанию существо сделало свою кость прочнее… Древесина палицы скрипнула и затрещала от удара. Путешественница рефлекторно поднесла руку к лицу, чтобы отразить следующий удар. Когти Вендиго прошли сквозь ее рукава и плоть. Она вскрикнула один-единственный раз, выхватила кинжал и вонзила его между ребер монстра, словно желая связать себя с ним кругом боли и крови. Жюстиньену показалось, что он слышит Мари. «Беги», – приказала она ему таким тихим шепотом, что распознать это можно было только по движению губ. Вендиго откинул ее руку и впился зубами ей в горло.
Вид этой жертвы будто развязал ноги Жюстиньену, и он побежал.
Он мчался, не оборачиваясь, не обращая внимания на то, куда бежит. Стучащая в висках кровь и бьющееся на пределе сердце заглушали крики в деревьях. Ему казалось, будто он бежит целую вечность. Лица вокруг него исчезли. Горло и легкие горели, а все мышцы болели. В какой-то момент он пересек ручей и плюхнулся в холодную воду, затем с трудом встал, опираясь на гладкую гальку. Тяжело дыша, с трудом возобновил свой бег в промокшей одежде. Он не знал, продолжал ли Вендиго преследовать его и преследовал ли вообще. Он остановился только тогда, когда рухнул от усталости, и его вырвало на лишайники. Затем он потерял сознание.
Когда он проснулся, свет был всё таким же серым и спокойным. Он мог проспать как несколько часов, так и целую ночь. Всё его тело болело, во рту стоял привкус желчи, а в уголках губ засохла рвота. И Габриэль, смотревший на него, сидел, скрестив ноги, в нескольких шагах.