– Я потерял Мари из виду, – сказал он шепотом. – А когда вернулся в лагерь…
Сухие рыдания сотрясли его тело. Жюстиньен протянул к нему руку, затем он откашлялся и произнес хриплым голосом:
– Ничего страшного. По крайней мере, ты живой.
Подросток кивнул. Не поднимая глаз, протянул Жюстиньену фляжку, которую, должно быть, подобрал в лагере.
Жюстиньен сделал большой глоток, стирая со щеки остатки рвоты.
– Все будет хорошо, – заверил он Габриэля как можно более убежденно. – Теперь все будет хорошо.
Во время бега у Жюстиньена отлетели подошвы. Он потерял их где-то, возможно перед ручьем. Ступни уже были сплошь покрыты царапинами и занозами. Со вздохом он снял то, что осталось от его сапог, бросил их позади себя, как старую кожу. Кажется, уже наступил май, а значит, будет не так холодно.
Взявшись за руки, подросток и молодой дворянин в лохмотьях удалились в ньюфаундлендский лес. Жюстиньен надеялся, что они оставили насилие и вкус крови далеко позади.
22
На следующий день они дошли до берега океана. Здесь лес снова изменился, и снова преобладали березы. Они плавно спускались к пляжу с бледно-серым песком, над которым нависали неземные покровы облаков. Наверное, было начало мая, но березы все еще тянули к небу свои голые кроваво-красные ветви.
Они услышали океан еще до того, как увидели его сквозь туман. Это был звук прибоя, накатывающего на берег. Не оставалось сомнений, что они пересекли остров, потому что здесь волны несли не ледяное крошево, а только кайму пены. Начался прилив, и океан был спокоен. Песчинки застряли в открытых ранах на ступнях Жюстиньена.
Все еще держа руку Габриэля, дворянин всматривался в горизонт, глубоко вдыхая воздух, насыщенный йодом и солью. Соль на песке разъедала раны. Это был конец пути, истинная граница мира, Жюстиньен понимал это с абсолютной ясностью. Путешествие должно было закончиться здесь. Весь гнев, все сомнения оставили его. Даже усталость исчезла, как будто она вытекла из него, смешавшись с приливами и отливами на песке. Волны плескались вокруг мертвого краба.
Жюстиньена бил озноб. Со вчерашнего дня он чувствовал жар. Вероятно, простудился из-за того, что спал в сырой одежде без огня. Однако даже лихорадка не беспокоила его или больше не беспокоила.
Дальше на пляже несколько полуразбитых деревянных досок, развалины большого лабаза, склад трески, заброшенный после рыболовного сезона, возвышались посреди тумана, как странный и суровый алтарь. Жюстиньен обменялся взглядами с Габриэлем. Вместе они направились к постройке или тому, что от нее осталось.
Когда они приблизились, внезапный запах ударил Жюстиньена в нос. Сладковатый и пьянящий душок, тот самый, который сопровождал каждую смерть и последнюю битву Венёра. Тот самый, который, безусловно, привлек Вендиго, став его предвестником. Жюстиньен оставил Габриэля, сказав:
– Подожди меня.
Подросток остановился. Жюстиньен полез в карман за пулями. К сожалению, нашлась только одна. Впрочем, в подсумке и так пороху хватало на один заряд. На лбу де Салера выступил лихорадочный пот. Он зарядил пистолет, сделал шаг в сторону лабаза, еще один. Он подумал о ньюфаундлендцах, ловцах трески, покинувших некогда его родную Бретань. Все более сильный запах проникал в мозг, или же это была просто лихорадка. У Жюстиньена закружилась голова. Еще один шаг.
Голос звал откуда-то из леса. Жюстиньен оглянулся. Конечно, лицо Салона только что возникло на стволе одной березы, потом на другой… Лики, выступающие из коры и древесины, множились, их стоны вскоре наполнили его череп. Жюстиньен сжал зубы и помассировал висок одной рукой. Он чуть не споткнулся, но удержался. Однако на этот раз голоса звучали иначе, как будто Салон в стволах пытался… предупредить его? Он взялся за рукоять пистолета как раз перед тем, как войти в разрушенный лабаз.
Запах внутри оказался сильнее и противнее, чем на пляже, но руины были открыты всем ветрам. Забытые мешки с солью, уже разорванные, вывернули на песок свои кристаллические внутренности. Внезапно крики прекратились. Жюстиньен едва сдержал рвоту. В соляных насыпях, кое-где пробитых песчаными блохами, среди костей трески торчали и человеческие кости.
Стиснув зубы, Жюстиньен преклонил колени возле братской могилы. Судорожными движениями извлек из-под белой корки бедренную кость, затем череп. Соль, которую влага успела скрепить на поверхности, осыпалась и превращалась в хрустящие кристаллы. Жюстиньен инстинктивно отскочил назад, чтобы его не засыпало. Бедро осталось у него в руке. На свету, проникающем сквозь разрушенную крышу, он осмотрел находку. Кость оказалась выскоблена и рассечена глубокими ударами когтей. На ее слегка пожелтевшей поверхности образовался рисунок, напоминавший резьбу, варварскую гравировку. Внезапно Жюстиньен осознал, что держит в руках, и отбросил кость в сторону. Та ударилась об одну из досок лабаза. И без того шаткое здание содрогнулось. На потолке с резким звуком качнулся единственный ржавый S-образный крюк. Жюстиньен широко раскрыл глаза. Соль снова осыпалась, обнажив нечто большее, чем просто кости. Прибор. Компас картографа, покрытый белыми гранулами, две стрелки которого соединялись розой ветров. Та же модель, только большего размера, что и найденная Венёром возле маматика. «Картограф», – понял Жюстиньен. Тот, за которым они, собственно, и пришли. Д’Оберни, или д’Авиньи, или что-то в этом роде… Де Салер нервно рассмеялся. Наконец ему удалось его отыскать. Хотя с самого начала их спонсора это вряд ли волновало.
«Миссия выполнена, – подумал молодой дворянин, не прекращая смеяться. – И, судя по количеству костей, здесь лежит не только д’Оберни. Разве что у ученого было несколько черепов». С трудом успокоившись, Жюстиньен встал и несколькими быстрыми движениями смахнул соль со своих лохмотьев.
Линии на останках явно напоминали монстра, напавшего на лагерь, того самого, который убил Мари и Венёра. Жюстиньен подавил отвращение, комком застрявшее у него в горле. Внезапно подумал о Габриэле. Тот наверняка всё видел, он явно был свидетелем по крайней мере части злодеяний, совершенных этим существом. Не поэтому ли с тех пор замолчал?
С трудом переводя дыхание, Жюстиньен выбрался из развалин. Габриэль ждал его недалеко на пляже. Жюстиньен попытался улыбнуться, чтобы успокоить подростка, но тот даже не пошевелился. Взгляд его изменился. Де Салер замедлил шаг. Большие и светлые глаза Габриэля, обычно тусклые и пустые, теперь стали живыми и ненасытными. Грудная клетка выглядела теперь более выпуклой и отчетливо выступала под лохмотьями. Изо рта текла слюна, зубы вытянулись наподобие клыков и впивались в губы. Кожа покрылась пепельными пятнами. Жюстиньен пожалел, что не увидел этого раньше. Он схватил пистолет, надеясь, что у него осталась пуля. Стало очевидно, почему монстр не причинил Габриэлю вреда. Габриэль сам был монстром. Жюстиньен вздрогнул. Подобно чувству вины, которое преследовало его после отъезда из Бретани, подобно привкусу соли, который никогда не исчезал изо рта, чудовище было рядом с самого начала путешествия.
Жюстиньен крепко сжал рукоятку пистолета. Холодный пот выступил у него на затылке. Он ожидал, что монстр нападет на него, вопьется ему в глотку, как это произошло с Мари. Вместо этого Вендиго попятился. Он направился к океану, не отрывая взгляда от Жюстиньена. Его лицо и тело продолжали двигаться и преображаться, плоть таяла и восстанавливалась одновременно. Завороженный и потрясенный, Жюстиньен шагнул к нему. Единственный крюк старого лабаза вращался со скрипом.
И вновь, к своему изумлению, де Салер вспомнил, что и он тоже стал последним. Единственным выжившим. Не считая противника, разумеется. По правде говоря, в начале экспедиции Жюстиньен не поставил бы на себя и луидора. Впрочем, никакие молитвы не спасли пастора Эфраима, и даже полный арсенал не спас английского офицера, чье имя дворянин уже позабыл… В правой руке молодой человек сжимал пистолет с последним патроном. Левой рукой откинул назад свои длинные, грязные, спутанные черные волосы.
Почти без шансов выжить, он всё же продолжал двигаться вперед, упрямый и прямой, каким не был уже много лет. Лица в коре деревьев молчали. Они наконец перестали кричать. Противник уже вошел в океан, погрузившись в воду почти по пояс. Существо, рожденное от голода и одиночества, с пустым желудком, торчащими ребрами, прожорливым взглядом, который ему так долго удавалось скрывать. Теперь оно смотрело на Жюстиньена, сосредоточив все свое нечеловеческое внимание на измученном молодом человеке. Волны мягко плескались вокруг него. Жюстиньен поднял свой пистолет…
Жюстиньен поднял пистолет, но неожиданно опустил руку. Его воинственность внезапно угасла, словно свеча на рассвете. Стоявшее прямо перед ним в океане существо завершило трансформацию. Из тумана на молодого дворянина смотрел уже не пепельнокожий монстр. Это был Салон.
Салон, живой и здоровый, с острым взглядом, слегка потрескавшимися губами и покрасневшими от прохладной погоды щеками. Даже образок святого Ива сверкал в разрезе его рубашки. Салон казался таким близким и родным, что, потеряв над собой контроль, Жюстиньен уронил пистолет и вошел в океан.
Соленые волны разбередили его раны, многочисленные царапины и порезы, покрывавшие лодыжки и босые ступни. Разум Жюстиньена все еще пытался убедить его, что перед ним вовсе не тот молодой лжесолевар из Бретани, друг детства, единственный друг и почти брат. Однако более сильное, неудержимое чувство тянуло в море, смесь жалости, вины, нежности и ностальгии.
Жюстиньен не заметил, как ледяной поток охватил его бедра, а затем грудь. Салон уходил все дальше в море, но вода была ему только до пояса. Жюстиньен тем временем вошел в океан уже по плечи и по шею. В этот момент ему показалось, что вдали от берега, в тумане, проявились очертания легендарного города, который был колыбелью их детства, сказочного дворца, навсегда ушедшего под воду. Салон улыбнулся ему, как будто простил. Жюстиньен двинулся вперед, морская вода попала ему в рот, заскользила по горлу. Соль проникла в носовые пазухи. Остатки инстинкта выживания кричали, чтобы он вернулся. Слишком поздно, слишком слабо. Что-то более сильное тянуло его ко дну, в открытое море.