На самом деле пиво было всего лишь прикрытием. Венёр демонстрировал мнимое расслабленное состояние, но на самом деле всё его внимание было сосредоточено на одном красавчике, который обольщал улыбкой прислугу, жестом заставляя наполнять его стакан, а другой рукой играл в карты с матросами. Жюстиньен де Салер, опальный аристократ, законный сын маркиза де О-Морта. Единственный законный сын, мысленно поправил себя Венёр с горечью во рту. Потому что Салон не был законным. Вот почему Салон умер. А тот другой остался жив. Другой, запрокинув голову назад, смеялся полупьяным горловым смехом. Он уже много выпил, и не только в этот вечер. Вскоре с него сойдет вся спесь. Его длинные черные волосы, еще не сильно грязные, свободно спадали на спину.
Венёр нахмурился. Что-то ненасытное внутри него, дух, привезенный из страны льдов, урчало в глубине кишок, и он был единственным, кто это слышал. Тот другой, сидевший напротив, обнимал за плечи английского солдата в расстегнутой форме. Здесь, посреди всеобщего опьянения, никто не упрекал его в братании с врагом. К счастью, Жюстиньен в действительности не принадлежал к дипломатической миссии, что бы ни утверждал будучи пьяным. Алкоголь развязывал ему язык. Иногда по вечерам Венёр слышал, как он рассказывал во своей парижской жизни совершенно незнакомым людям.
Однако молодой дворянин никогда не рассказывал о Бретани и тем более о Салоне, независимо от того, сколько контрабандного джина или рома выпивал. Венёра это еще больше злило. Как будто молодой мертвый лжесолевар, принесенный в жертву этим аристократом, в его глазах ничего не значил. Не был достоин существовать даже в памяти. Венёр стиснул пальцы на холодном металле кружки. На языке он ощущал привкус желчи, то ли из-за этого сына маркиза, то ли из-за той сущности, которую носил в себе со времен экспедиции на Север. Трудно сказать…
Внезапно ботаник насторожился, заметив рядом чье-то присутствие. Кто-то сел на соседнюю скамью справа от него. Это было необычно. Никто никогда не садился рядом с Венёром хотя бы потому, что он сам всегда выбирал самый отдаленный и темный угол в таверне, но, прежде всего, из-за его репутации вестника несчастья, прилипшей к нему с момента возвращения с Севера. Даже те, кто не слышал истории Венёра, держались от него в стороне, как будто он бессознательно источал это приписываемое ему проклятие.
Поэтому, когда он почувствовал рядом с собой присутствие другого человека, тепло его тела и шорох тканей, он был на мгновение застигнут врасплох. Отведя взгляд от объекта своего гнева, Венёр повернулся к подошедшему, но лишь слегка. Ровно настолько, чтобы увидеть резкий, слегка изломанный профиль, несколько прядей седых волос и тень черной треуголки. Это была женщина. Она осушила до дна стакан крепкого напитка. Должно быть, она была новичком в Порт-Ройале и не знала, кто такой Венёр, однако он был уверен, что уже видел ее издали, будто тень. Казалось странным ощущать кого-то рядом с собой. Это вовсе не было неприятно, но позволило ботанику просто почувствовать себя снова человеком. И всё же он предупредил незнакомку:
– Сидеть рядом со мной считается неприличным.
Она ответила легкой улыбкой, которая на миг рассекла ее щеку, словно удар кинжала.
– Меня мало волнует мнение людей. И я знаю, кто ты. Между прочим, даже лучше, чем ты сам.
Венёр усмехнулся. Не теряя самообладания, незнакомка продолжила:
– Я знаю, что ты привез с Севера. Это одна из причин, по которой я хотела с тобой встретиться.
Венёр прислонился к стене.
– Я ничего не привозил с Севера.
– Конечно, привез, – с совершенной естественностью ответила незнакомка. – Но об этом мы поговорим позже. Да, и я также знаю, чего ты хочешь.
– А чего я хочу? – произнес Венёр, и в его горле внезапно пересохло.
Мари подняла треуголку двумя пальцами, и от ее пристального взгляда ботаника бросило в дрожь. Движением подбородка она указала на молодого аристократа, который выкрикивал непристойности возбужденным и одновременно развязным тоном. Венёр с сомнением ухмыльнулся:
– Ты пришла предложить мне этого аристократишку на блюде? Я не совсем понимаю как.
Он сделал глоток своего теперь уже безвкусного эля, который ему совсем не понравился.
– Как? – ответила путешественница. – Это не лучшее место для такого разговора, но, скажем так: я собрала небольшую группу, мы все очень разные, но нас объединяет стремление к справедливости, и у нас есть некоторые способности для достижения наших целей. Однако об этом мы поговорим в более подходящем месте, если тебе интересно…
Мари положила свою руку на руку Венёра, и он удержал себя от любых движений в ответ. Проглотил слюну, а его пульс участился.
– Он не уйдет, – повторила она, говоря о Жюстиньене. – А если уйдет, то недалеко. Что, если мы выйдем?
Венёр последовал за ней как во сне. Присутствие этой женщины было настолько сильным, что таверна вокруг, казалось, теряла свою реальность. В переулке позади гостиницы, на грязной тропинке между двумя кривыми зданиями, Мари прижала Венёра к деревянному фасаду. Она держала обе руки над его головой, крепко обнимая его и причиняя ему боль ровно настолько, чтобы заставить содрогнуться от удовольствия. Когда она поцеловала его, от ее рта пахло можжевельником, привкусом джина, который он запомнил на всю оставшуюся жизнь. В тот вечер в Акадии выпал первый снег.
Несколько дней спустя Мари познакомила его с другими заговорщиками в задней комнате гостиницы. Когда они вошли, там уже были двое других: подросток с большими бледными глазами, в морской одежде, и белокурая девушка, худая и неуклюжая, чья строгая одежда напоминала стиль первых пуритан. Она поставила перед собой на стол корзину с яблоками для свиней и еще одну с грязным бельем. Каждая из этих корзин казалась слишком тяжелой для нее. Это был ее предлог – сбежать на несколько минут от своей семьи. Ее отправляли за покупками, которыми больше никто не хотел себя утруждать.
Мари представила их и объяснила:
– Пенитанс… Пенни, здесь присутствующая, обладает… способностями, которые могут нам пригодиться. И ей тоже нужно свести счеты.
Ботаник встретился с ледяным взглядом девушки-подростка и сдержал дрожь.
– А этого юношу зовут Габриэль, – продолжала Мари. – Его история очень похожа на твою. Он тоже единственный выживший из своей экспедиции, и у него тот же голод. В нем поселилось то же чудовище, которое его пожирает. Только более развитое, чем у тебя. Он станет орудием нашего правосудия.
Венёр сглотнул. Он более или менее понимал, на что идет, принимая предложение Мари. И все же это было слишком… реально и страшно одновременно. Путешественница, должно быть, почувствовала его смущение, потому что обняла за талию и поцеловала в затылок.
– Не волнуйся. Мы всё предусмотрели.
– А он? – спросил Венёр, указывая на Габриэля подбородком. – Что он получит?
Ангельское лицо Габриэля осветилось широкой плотоядной улыбкой.
– Меня накормят, – проговорил он низким хриплым голосом со взрослым тембром, так контрастировавшим с юной внешностью.
Рефлекторно Венёр прижался к Мари, скорее ощущая кожей, чем слыша смех путешественницы.
– Да ладно, мой милый ученый, ты же не будешь относиться к Габриэлю с теми же самыми предрассудками, от которых страдаешь и сам.
Эти слова попали в точку. Венёр вздохнул и попытался посмотреть на подростка беспристрастным взглядом. Постепенно он увидел… или, скорее, почувствовал в нем одиночество, ненасытный голод и боль.
– Мне очень жаль, Габриэль, – пробормотал ботаник. – Так жаль…
– Прими это, – шепнула ему Мари. – Это всё, что он от тебя просит. То, в чем он больше всего нуждается. То, что ему никто не даст, кроме нас.
Позже Мари пришлось объяснить Венёру, что она нашла их всех благодаря своим призракам. Это были призраки ее умерших соплеменников, впервые заговорившие с ней в видении много лет назад, когда она, сразу после их массового истребления, бесцельно бродила по лесу, без еды, почти без питья, пока силы не покинули ее.
Все это Мари рассказывала ботанику в тепле их застланной мехами постели, в комнате, ставшей их спальней. Ее длинные седые волосы были раскиданы по белым подушкам, а в печи догорали угли. На улице шел снег. Такая обстановка придала бы истории сказочное настроение. Венёр, конечно, не поверил бы этому, если бы у него самого не развивалось в кишках это чудовище.
Когда Венёр пришел в сознание в окутанном туманом лесу, его лицо сковало сильнейшей болью, кровь сочилась из ран и тут же застывала. Сил хватило только на то, чтобы подняться и, шатаясь, сделать несколько шагов к лежащему рядом трупу.
Венёр упал на колени и тяжело, беззвучно зарыдал над неподвижным телом путешественницы. Соль слез еще сильнее жгла его раны. И с этим плачем его окончательно покинула та поселившаяся в нем ненасытная сущность, чьих сил едва хватило на то, чтобы помочь Венёру подняться и добрести до трупа. Его собственное Вендиго, еще не до конца сформировавшееся, было вырвано и разорвано на части гораздо более могущественным духом внутри Габриэля. Он старался не думать о парне. Несмотря на ушибы, он на несколько часов заснул рядом с телом Мари. Когда же проснулся, вместе с ним очнулась и боль, стоял уже почти вечер. Пустой желудок напомнил о себе. Несколькими механическими движениями Венёр снова разжег огонь и быстро обжарил остатки зайчатины. У мяса был привкус пепла. Он заплакал, пережевывая пищу, потому что вспомнил, что это Мари добыла ее. Лес, деревья, окружающая трава имели тошнотворно-сладкий запах, оставленный смертью и чудовищем. Венёр с трудом проглотил еду. Ему все еще было трудно поверить, что обитавшее внутри него существо покинуло его тело. Ему было трудно поверить, что Мари мертва. Мари погибла, и без нее мир резко изменился, стал менее живым и скучным. Неполным.
У него по-прежнему не было сил похоронить путешественницу. Он накрыл ее лицо треуголкой и обложил тело ветками наподобие гроба. Ее полушубок он взял на память.