Венедикт Ерофеев: человек нездешний — страница 111 из 163

«В 1957 году, призванный на военную службу, я медицинской комиссией Краснопресненского райвоенкомата г. Москвы был признан негодным в мирное время, годным к нестроевой службе в военное время. В июле 1964 года я стал на военный учёт в Ваш райвоенкомат, откуда с учёта не снимался, хотя и был выписан без моего ведома из г. Павлово-Посада в октябре 1969 года. По роду своей работы (прокладка кабельных линий связи, СУС-5 и СМУ-ПТУС), не становился на время работы на учёт в местные райвоенкоматы, да и никакой райвоенкомат меня на такой короткий срок на учёт бы не поставил. Я полагал, что моя учётная карточка хранится у Вас в райвоенкомате в г. Павлово-Посаде, где я стал на воинский учёт и куда собирался вернуться по окончании своей разъездной работы. В 1974 году при переезде из Ленинабада по месту командировки в Зафарабад по вине лиц, ведавших транспортировкой багажа и документов, были утеряны мой паспорт и военный билет. В связи с этим я обратился в РОВД Павлово-Посадского р-на Московской обл. с просьбой выдать мне новый паспорт и разрешить прописку в г. Павлово-Посаде. 15 июля 1975 года Павлово-Посадским РОВД мне был выдан новый паспорт взамен утраченного. В октябре 1975 года мною получено разрешение на прописку по адресу: г. Павлово-Посад, ул. Фрунзе, дом 51 по ходатайству треста “Мособлстрой” № 17. Объясняя Вам настоящие обстоятельства, прошу в связи с изложенным выдать мне военный билет взамен утраченного и поставить на воинский учёт по месту прописки»20.

Существует ещё другая версия восстановления паспорта Венедикта Васильевича, рассказанная Ириной Делоне, вдовой Вадима Делоне, ныне живущей во Франции. Сказать по совести, я больше доверяю ей, чем вдове Венедикта Ерофеева и Игорю Авдиеву. Этот рассказ включён Олегом Лекмановым, Михаилом Свердловым и Ильёй Симановским в книгу «Венедикт Ерофеев: Посторонний»: «Паспорта у Венички не было, и получить он его не мог, поскольку давно потерял, так же, как и военный билет. А ещё он говорил, что во времена Робеспьера паспорт мог заменяться просто свидетельством о гражданской благонадёжности, а у него и её нет. И всё же отрадно жить в стране, где имущественный ценз не имеет ни политического, ни психологического значения. Но вот какое чудо, в которое трудно сегодня поверить, однажды произошло в августе 75-го (в июле. — А. С.). Я достала в “Берёзке” огромную бутылку сверхдефицитного заграничного джина или коньяка и, главное, невиданный тогда складной японский зонтик, и по наводке Вениных друзей мы с ним поехали в Павлово-Посадское отделение милиции. Мои подарки буквально сразили начальника паспортного стола, и он в течение одного (!) дня (фотокарточки мы предусмотрительно захватили с собой) выписал Ерофееву настоящий паспорт гражданина Советского Союза! Мы не верили своим глазам, но факт был налицо. И этот факт был чудом!»21

Русский характер всё-таки «вещь в себе». Когда он раскрывается, не знаешь, что из него вылетит: голубь мира или Змей Горыныч. Иногда случается, что то и другое. Евгений Шталь в короткой биографической справке о Галине Носовой вместил многое. И то, что она росла без отца (отец погиб на Великой Отечественной), и то, что окончила институт и защитила диссертацию, и то, что мечтала стать женой великого человека22.

Расскажу, что услышал от Галины Анатольевны Ерофеевой. Она много общалась с Клавдией Андреевной Г разовой, матерью Галины Павловны Носовой. Галина появилась на свет 21 мая 1941 года. После сына, родившегося за два года до неё, она была вторым ребёнком в семье. Через месяц плюс один день началась война. Москвичей массово эвакуировали из города в конце сентября. Галя ещё была «грудничком», когда Клавдия Андреевна оказалась на борту парохода, увозящего её с двумя детьми и с младшей сестрой в эвакуацию. Перегруженный людьми пароход плыл пять дней по Оке в старинный русский город Муром. Еда закончилась. Клавдия Андреевна не знала, чем кормить детей. Малюсенькая девочка сосала материнскую грудь, а вместо молока из неё сочилась кровь. Мать не знала, что делать. Подошла к корме парохода, взяв в охапку детей, и подумала, что лучше всем им сразу утопиться. Плавать она не умела. Небо было в тучах. Клавдия Андреевна поцеловала спящую дочку, а та, проснувшись, улыбнулась. И тут же брызнуло солнце. А с ним появилась и надежда. Больше её не искушала мысль о самоубийстве. Из Мурома на подводах эвакуированных развезли по деревням. Им досталась деревня Спасетчино, в 20 километрах от города. Поселили их у тёти Дуси. Она оказалась вдовой и жила с двумя дочерьми в бревенчатой избе, где была просторная горница с русской печкой. Разумеется, их появление большой радости у тёти Дуси не вызвало. Но горе их сдружило. У Клавдии Андреевны не было никаких известий от мужа. Ведь ей самой было чуть больше двадцати лет. Она постоянно плакала. В углу горницы висела икона. Тётя Дуся посоветовала ей встать перед иконой и молиться. Но ни одной молитвы Клавдия Андреевна не знала. Тогда она стала своими словами горячо просить Бога, чтобы хотя бы на часок приехал муж и посмотрел бы, как они устроились на новом месте. Молилась она до двенадцати часов ночи, а в шесть утра увидела мужа. Его отпустили на несколько часов из воинской части. Часы эти прошли быстро. Подъехала к дому подвода. Он расцеловал детей и её и, как сказала Клавдия Андреевна Галине Анатольевне, уехал от них на веки вечные. Начиналась зима. С большими трудностями она вернулась с детьми в Москву. Ведь там их ждала мама Клавдии Андреевны.

То, что Галина Павловна в раннем младенчестве голодала, сказалось намного позднее.

Галина Носова по существу своему была добрым человеком, хотя и не без странностей. Надо признать, именно на ней держалась их условная семья: «В доме я была добытчицей, но с переменным успехом. Как он тогда сострил (я это только сейчас в записной книжке прочла): “Она нищая, я нищий — судьба свела нас, как концы с концами”. Мы начинали с нуля. У меня была московская прописка: две комнаты, кровать и письменный стол»23.

Без сомнения, брак с Галиной Носовой представлял собой сделку. Заключив её, каждый из участников обрекал себя на неспокойную и напряжённую жизнь. Как прежде говорили, он женился без искры даже животного влечения к невесте.

Двоим посторонним друг другу людям пришлось долгое время жить в одном пространстве. Сначала (недолго) в двух комнатах в огромной коммуналке в проезде Художественного театра (ныне Камергерский переулок), где кроме Галины и Венедикта был ещё прописан её брат, а затем с 1977 года — на Флотской улице в благоустроенной и хорошо обставленной квартире на тринадцатом этаже элитного семнадцатиэтажного дома-башни. Квартиру в Камергерском переулке забрали под представительство Финляндии. Квартира на Флотской улице действительно была роскошной. Ведь дом 17, корпус 1, куда их переселили, был ведомственным и принадлежал МВД. Тамара Васильевна Гущина описала новое жилище младшего брата: «Две большие светлые комнаты, огромный балкон и просторная прихожая, в которой можно было танцевать. На балконе Вена стал разводить цветы»24.

Они прожили вместе 15 лет, если брать 1975 год заточку отсчёта появления Венедикта Ерофеева в квартире, где жила Галина Носова.

Венедикт Ерофеев, как человек слова, главное условие сделки между ним и Галиной Носовой выполнил. Как, впрочем, и она, предоставив ему полную свободу в отношениях с другими женщинами. За год и пять месяцев до своей смерти Венедикт Ерофеев написал следующий текст:

«Завещание. (На всякий случай).

Все мои гонорары от всех издательств, от всех театров СССР и других государств, возможных инсценировок и экранизаций и пр. прошу, после моей смерти, перечислять на имя Ерофеевой Галины Павловны, рожд. 21/V 1941 г.

Венедикт Ерофеев. 17/XII — 88»25.

Теперь только ей одной, а не его сыну или кому-нибудь ещё, принадлежало право на получение гонораров и на издание всех его произведений.

Это завещание было нотариально заверено 10 апреля 1990 года в квартире на Флотской улице за месяц перед его смертью. Из дневника Натальи Шмельковой: «Какие-то секунды он как будто ещё в раздумье. Потом быстро поставил подпись и отшвырнул бумагу... Ерофеев последний раз выходит из своего дома... Говоря, что “на этот раз я уже не выкарабкаюсь”, берёт в больницу книга, последние дневниковые записи.. .»26

Игорь Авдиев вспоминал: «На хлынувшие после кончины Венедикта гонорары Галина накупила хрусталя и мягкой мебели. Письменный стол писателя, его кресло, книжные шкафы, предназначенные на помойку, достались автору этих строк. Скромная комната писателя была разорена, уничтожена его библиотека. Справедливости ради надо сказать: прожить рядом с Венедиктом полтора десятка лет было трудно — до безумия. <...> Галина Носова, добрая до бессребреничества, но практичная до скаредности, жертвенная до всепрощения, но страстная до мстительности — простая “девка” с крохотным чувством самосохранения прожила с Венедиктом, рядом, самые страшные годы, когда “разрушительные силы” — Сфинкс со свинскими загадками и полчища Эриний, всё кромешное из последних глав поэмы, от станции Усад до самых Петушков — обнаглели и обрели плоть и торжествовали. Галина была свидетелем всему и вынесла всё, что смогла. Безумие миллионов наших современников в их “нормальности”, в душевном хладнокровии. Душа Галины была глубже безумия. В конце августа 1993 года, оставив коробку с дневниками случайной соседке, Галина Носова выбросилась из окна тринадцатого этажа»27.

Галина Павловна Носова пережила своего мужа Венедикта Васильевича Ерофеева на три года.

Глава двадцать втораяВНУТРЕННЯЯ ТИШИНА,ИЛИ «ОЧИЩЕНИЕ СТРУКТУР»


Ещё до официального заключения брака с Галиной Носовой Венедикт Ерофеев проводит с ней часть лета 1975 года в Абрамцеве, живописном месте на берегу речки Вори, находящемся в 60 километрах к северо-востоку от Москвы. Абрамцево известно своим историко-художественным и литературным музеем-заповедником, а также дачным посёлком академиков.