[273], он же Бхагван Шри Раджниш («тот благословенный, который бог»). Позднее он называл себя Ошо (Растворенный в океане). К тому же надо иметь в виду, что нравы в СССР были тогда пуританскими. До сексуальной революции в его родной стране было ещё очень далеко. В то время она только начиналась в США, набирая силу и размах в американских студенческих городках — кампусах. Тогда у нас мало кто из молодых мужчин и женщин обогащал свою личную жизнь разнообразием любовниц и любовников.
Причина изображать из себя мачо была проста. Венедикт Ерофеев собирался вызвать в понравившейся ему девушке острую ревность, полагая, что это сильное чувство пробудит к нему интерес. Единственной девушкой, которая с первого взгляда запала ему в душу, была Юлия Рунова, на два года моложе его. Она училась на химико-биологическом факультете. Её образ оставался с ним вплоть до его смерти. Это был редкий случай, когда умереть было легче, чем разлюбить.
В «Записных книжках» Венедикта Ерофеева отмечены день 1959 года и место их встречи: «4 дек. — первое столк[новение]. В 20-й [аудитории]»5. В тот день он впервые обратил внимание на неё, а она на него. Флиртом с другими студентками он постоянно её поддразнивал и по своей наивности считал такое поведение посылаемым ей знаком на серьёзные отношения. Может быть, на какую-то другую девушку эта тактика и произвела бы впечатление, но только не на Юлию Рунову с её крепким характером и с трезвым взглядом на жизнь.
Юлия Рунова вспоминает, что первая встреча, когда они только взглянули друг на друга, произошла на полтора месяца раньше: «Та осень 1959 года была необычайно тёплой для октября. Я училась на третьем курсе ОЗПИ. Здание института находилось на другом конце города, и студенты, живущие в общежитии, каждый день преодолевали 40-минутный путь до учебного корпуса и обратно. Рядом с шоссейной дорогой, идущей к мосту через речку Клязьму, пробегает, закутанная в кустарник, узенькая тропинка. По ней обычно никто и не ходит — ну разве что такие придурки, как мы с Ерофеевым. В тот вечер я шла вприпрыжку, по дороге собирая то ли засохшие цветы, то ли опавшие листья. Неожиданно свет померк, и передо мной выросла необъятная фигура человека. Как вкопанная останавливаюсь, и первое, что я вижу, — серые спортивные тапочки, надетые на босу ногу. Медленно поднимаю голову в поисках лица... и никак не могу его увидеть. Не знаю, почему я засмеялась. А он сделал шаг в сторону и пропустил меня дальше...»6
Как я только что отметил, 4 декабря 1959 года состоялось их непосредственное знакомство и продолжилось вечером в комнате № 22, где проживала Юлия Рунова. Он был приглашён к ней кем-то из общих знакомых. Их первая встреча продлилась за полночь и сопровождалась долгим разговором. Впоследствии они отмечали этот день как важное событие их жизни.
Венедикт Ерофеев после знакомства с Юлией Руновой шёл по её следу, как охотничья собака. А точнее сказать, фиксировал как тайный соглядатай каждое её передвижение в пространстве. Как говорят в спецслужбах, взял её в «разработку», установив наружное наблюдение. Ему было важно знать, с кем она встречается и чем занимается:
«5 дек. — толки. Вижу. Потупила глаза. Прохожу мимо с подсвистом;
7 дек. — вижу: у комендантши меняет бельё. Исподтишка смотрит. (Засекла, значит, его непритворную к ней симпатию. — А. С.);
8 дек. — в какой-то белой штуке с хохлацким вышитым воротником. С Сапачёвым. (Надо полагать, Венедикт Ерофеев решил, что Юлия Рунова наконец-то поняла, что она ему не безразлична, и тут же принарядилась. — А. С.);
9 дек. — вижу. Промелькнула в 10-ю комн[ату];
10 дек. — сталкивались по пути из буфета. В той же малороссийской кофте;
11 дек. — Р[унова] в составе студкомиссий;
12 дек. — у нас с Аболенским сидит два часа. С какими-то глупыми салфетками;
13 дек. — вижу, прогуливаясь с пьяной А. Захаровой;
14 дек. — обозреваю с подоконника, в составе комиссии;
15 дек. — в глупом спортивном костюме. Вероятно, на каток. Вечером с Красовским проявляем её портрет;
16 дек. — не вижу;
17 дек. — вижу, прогуливаясь с Коргиным по 2-му этажу;
18 дек. — не вижу;
19 дек. — Р[унова] с Тимофеевой у нас в комнате. Пьяно с ней дебатирую;
20 дек. — с дивана 2-го этажа созерцаю её хождения;
21 дек. — вижу её с А. Захаровой, студобход. Подклеила Евангелие;
22 дек. — вызывает Л. Сапачёва;
23 дек. — вижу дважды. В пальто, с Красовским. И столк[новение] на лестнице;
24 дек. — не вижу;
25 дек. — с Красовским на лыжах едут за ёлкой, я отказываюсь. Встречаю их по возвращении. В 22-ю. Неужели забыли? Вечером обозреваю её внизу, сидя с Окуневой;
26 дек. — Серж и Лев у них в комнате. Встречи. Послание к Синичен[ко]. Р[унова]: “А мне записок нет?”;
27 дек. — обозреваю Р[унову] и Ко, сидя в вестибюле 2-го этажа. Подходит Р[унова] и просит убрать от них постылого Коргина. Отказываюсь. Встаю и иду к Ок[уневой];
28 дек. — встретившись на лестнице, не здороваемся;
29 дек. — с Тимофеевой вторгаемся в нашу комнату в поисках Сапачёва;
30 дек. — по сообщению Аболен[ского]. Была у нас в комнате около часу, покуда я слушал музыку у Захаровой;
31 дек. — Новый год. Маралина, Окунева etc.»7.
Лидия Дмитриевна Любчикова[274], жена Вадима Тихонова, которому Венедикт Ерофеев посвятил поэму «Москва — Петушки» с трогательным признанием — «моему любимому первенцу», рассказала о том времени его несбывшихся надежд: «В пединституте он был “первый парень на селе”, в него там влюблялись все поголовно, мне потом перечисляли девиц, которые прямо-таки драму переживали. И Бен этот свой статус ценил. В юности он был очень добродушен и деликатен, никогда он никого резко не отталкивал. И у него, по-моему, были романы, но не знаю, насколько они его глубоко трогали. По рассказам, он любил Юлию, и чуть ли это не осталось болезнью на всю жизнь. Юлия у них была “комсомольская богиня”. Она была, кажется, секретарь комсомольской организации, девица с волевым характером, ездила на мотоцикле, стреляла и так далее»8.
В январе 1960 года ситуация в сфере интимных чувств обострилась. Флирт Венедикта Ерофеева с девицами привёл к естественному результату. Одна из них, В. Окунева, «доходит до плотских безумств»9. Это он отмечает в записи от 8 января. А 25 января того же года другая запись на ту же тему: «Душераздир[ающие] сцены с В. Ок[уневой]. Ночью на диване — справа Р[унова] и Буянкина»10.
Вспоминает Валентина Еселёва: «За некоторыми из опекавших Ерофеева девушек, такими как Окунева или Моралина, ходила по институту весёлая и нелицеприятная слава. Отличницы на факультете, они были ещё и завсегдатаями местного ресторана “Заря”, и Венедикт не раз участвовал в их кутежах. Однажды на вопрос Юлии Руновой: “Что его может связывать с такими вот девицами?” — Венедикт, нисколько не смутившись, ответил, что “он просто попустительствует их распущенности”. А мне он как-то сказал: «”Я просто наблюдатель. Я разрешаю всему проходить через меня, и плохому и хорошему, и стараюсь не применять в жизни никаких нравственных принципов. Я просто наблюдатель”»11.
Вот вам, скажет кто-то из читателей, наконец-то раскрылся в своём цинизме Венедикт Ерофеев! Не припрятал куда подальше своё вожделение. Оправдывал своим безразличием всякие гнусности. А ведь этот читатель окажется не прав. Студентка и комсомолка Валентина Еселёва не поняла, о чём ей говорил Венедикт Ерофеев, и спустя много лет исказила содержание услышанного от него. Он ничего неожиданного и нового ей не сказал, а всего лишь ответил на её поругание Окуневой и Моралиной изречением Иисуса Христа из Его Нагорной проповеди: «Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте и прощены будете» (Лк. 6:37). В обществе, в котором постоянно поддерживался высокий градус нетерпимости к христианским идеалам и торжествовал научный атеизм, могла ли комсомолка Валентина Еселёва думать по-другому? Вряд ли. Венедикт Ерофеев не был безразличен к людям. Наблюдая за ними, он их изучал, а не осуждал, зная, что сам не без греха. Валентина Еселёва относилась к людям добросердечным и отзывчивым. Думаю, в жизни Венедикта Ерофеева было всего лишь три таких женщины, кроме матери и сестёр, кто на протяжении тридцати лет прощали ему многое, — его первая жена Валентина Зимакова, Валентина Еселёва и Юлия Рунова.
Итак, Венедикт Ерофеев «запал» на девятнадцатилетнюю студентку, комсомолку, спортсменку и просто красавицу Юлию Рунову. Отношения между ними с самого начала развивались непросто, о чём свидетельствует его дневник. К тому же одно событие местного значения их сильно усложнило. Юлию Рунову избрали председателем студсовета общежития. Как отмечает Валерий Берлин в «Летописи жизни и творчества Венедикта Ерофеева», «в её обязанности входило наблюдение за поддержанием порядка в студенческих комнатах»12. Приведу ещё два события из жизни Венедикта Ерофеева и Юлии Руновой, отмеченные Валерием Берлиным, после которых отношения между ними оказались почти на грани разрыва. Случай первый: «1959, 19 декабря — Рунова, Захарова и Тимофеева делают плановый обход общежития. В комнате Ерофеева Рунова передаёт ему ветхое Евангелие, которое она немного подклеила. На вопрос Руновой, зачем он давал Евангелие её подруге Майе Синиченковой, Венедикт отвечает: “Для укрепления её целомудрия”. Случай второй: Рунова и Тимофеева в комнате у Ерофеева. Венедикт слегка пьян. Он пытается объяснить девушкам значение для людей Нового Завета. Рунова со всей комсомольской одержимостью на стороне атеистов. Тимофеева колеблется, она спрашивает у Венедикта; верует ли он сам в Бога? Ерофеев отвечает довольно витиевато. Он говорит, что принял три обета: обет невежества, обет безбрачия и обет нищеты». «Но, слава Богу, — добавляет он с улыбкой, — все обеты тем и хороши, что всегда нарушаются»