Пила сглотнула, увидев, как ее губы нежно придвинулись ко рту Клаудиуса. Она решительно отставила блюдо с виноградом и схватила кувшин с вином. Твердым шагом она приблизилась к паре. Гетера не взглянула на нее, потому что ее красные губы покусывали мочку его уха. Клаудиус откинул голову назад, лицо его слегка порозовело.
Сердце Пилы сильно билось, когда она встала рядом с ним. Он выглядел таким юным и беззаботным, а его атлетическое тело – таким чувственным и желанным! Внезапно ей захотелось лечь вместо этой гетеры рядом с ним, ощущать его тепло и вдыхать аромат масла с корицей, которым было натерто его тело.
Он лениво взмахнул рукой с пустым бокалом, предлагая налить в него еще вина. Только потом его взгляд обратился выше и он увидел Пилу. Резким толчком гладиатор выпрямился. Глаза рабыни встретились с его темно-голубыми глазами, которые сейчас странно потемнели. Пила знала, что она должна опустить глаза и выказать смирение, но девушка не в силах была оторвать от него взгляда. Они снова смотрели друг на друга, но на этот раз Пила ощутила странное покалывание в животе. Ей захотелось, чтобы он прикоснулся к ней.
Аромат курившихся благовоний едва не лишил ее рассудка. Она боялась потерять власть над собой при виде лежащего Клаудиуса. Усилием воли она отвела глаза и наклонилась, чтобы наполнить ему бокал. Сквозь легкую одежду просвечивали ее белые груди, и Клаудиус был настолько захвачен этим изысканным зрелищем, что забыл обо всем. Только когда Пила снова выпрямилась и гетера придвинула к нему свое лицо, он отвел глаза. Он почувствовал, насколько сильно он возбужден, и тихо застонал. Гетера приняла этот стон на свой счет. Она прижалась к нему, и ее рука медленно заскользила по его телу.
Клаудиус отодвинул легкую одежду с плеч гетеры. У нее была гладкая блестящая кожа. Смеясь, она прижалась к его груди и откинула в сторону его фартук. Овеваемые благовониями, их тела соприкоснулись.
Пила отвернулась. Она попыталась подавить волнение. С тех пор как она стала жить в Риме, в ней произошла странная перемена. То, что ранее она считала немыслимым, теперь воспринимала как повседневное: величественные каменные дома, теплое солнце, нежно ласкающая кожу одежда; сладкие фрукты, приятные ароматы, яркие цветы; мраморные купальни, приятно пахнущие масла для кожи, непристойная леность; и тут были еще мужчины, которые считали само собой разумеющимся следовать своим естественным прихотям, демонстрируя свое возбуждение и похоть.
Если вначале она считала все это проделками злых духов, хитростями и соблазном губивших людей, то теперь она не могла не находить удовольствия в некоторых из этих вещей, да, она чувствовала, что они уже вошли в ее жизнь. Она спала в мягкой постели с чистыми покрывалами, у нее была чудесная одежда из тонких тканей, сотканных словно руками феи. У нее имелось золотое украшение, которое подарил ей сенатор, когда был в хорошем настроении. Она ежедневно купалась в теплой воде и натирала свою кожу ароматными маслами. Она досыта ела вкусную еду, забыв о чувстве голода, известном ей с детства. Все это было ценой ее свободы.
Однако свобода оставалась свободой. Она жила в золотой клетке, она была рабыней.
Клаудиус вытянулся на кушетке. Гетера уже полностью освободила его от одежды и в восхищении разглядывала его возбужденный фаллос.
– Ты как сатир, Клаудиус, такую роскошную мужественность могут продемонстрировать очень немногие мужчины в твоем положении.
Ее руки льстиво погладили его тело.
– Ты, должно быть, можешь сравнивать, – пробормотал Клаудиус и сделал большой глоток из бокала. Вино заставило сильнее биться его сердце, кровь быстрее побежала по жилам, пробудив его желания. Его сильные руки обхватили ее обнаженную грудь и принялись массировать ее круговыми движениями. Потом он схватил рукой ее кудрявые черные волосы и подтянул ее голову к себе. Смеясь, она сбросила свое воздушное одеяние и уселась на Клаудиуса, в то время как ее губы прижались к его рту. Она была стройной и изящной, все ее тело казалось как будто вылитым из бронзы. Она медленно опустилась на его фаллос.
Словно по приказу, Пила отвернулась. Ласковые прикосновения Клаудиуса к гетере болезненно укололи ее. Друзилла всегда с отвращением говорила о пирушках и о том, как мужчины с дикой похотью соединяются с рабынями и гетерами. Это была всего лишь голая плотская страсть, замутняющее разум опьянение. Однако когда она увидела Клаудиуса, лежавшего таким образом, и заметила, как улыбка скользила по его лицу, пока гетера нежно крутила своими ягодицами, Пилу охватила странная боль. Забыта была жестокая борьба на арене. Забыт его дикий взгляд, когда он швырнул противника на песок, и удар меча, которым он добил поверженного, забыта была его триумфальная улыбка, когда он поднял окровавленный меч, чтобы поприветствовать обезумевших от ликования зрителей.
Клаудиус, лежавший перед ней на мягких подушках и похотливо двигающий своими ягодицами навстречу гетере, был на редкость красивым.
Пила была настолько увлечена зрелищем, что застыла, едва дыша, сжимая в руках серебряное блюдо.
– Пила, ты не спишь?
Голос сенатора вывел ее из оцепенения. Она быстро отвернулась и заторопилась к Валериусу.
– Ну, моя красавица, тебе нравится на моем празднике? Хотя ты и рабыня, рассматривай себя как гостью. Ты можешь есть фрукты и пить вино сколько захочешь.
Он протянул ей серебряный бокал с узорчатой гравировкой.
– Пей, это отличный напиток, достойный сенатора.
Пила поклонилась.
– О нет, поднимись, – с нежностью произнес сенатор и рассмеялся, – я наблюдал за тобой. Мне кажется, тебе нравится один мужчина. Я знаю, что ты еще девственница. Поэтому ты имеешь двойную цену.
Он, смеясь, покачал головой, как будто это была удачная шутка.
– Ты не думаешь, что этот чудесный праздник – подходящее место, где ты можешь подарить мне свою девственность?
Пила уставилась на него.
– Я… я твоя преданная рабыня, – заикаясь, пробормотала она. – Но я ведь не замужем… поэтому мне ведь нельзя…
– Ах, снова твоя варварская болтовня, – усмехнулся Валериус. – Будучи рабыней, ты не можешь выйти замуж. Тебе предстоит другое. Разве твое прекрасное алебастровое тело должно принадлежать только одному мужчине?
Пила утвердительно кивнула. Сенатор от души расхохотался.
– Хорошо, тогда оно принадлежит только мне.
Он притянул Пилу к себе. В отчаянии девушка оглянулась, тело у нее окаменело, однако кто мог ей помочь? Все остальные лишь похотливо будут смотреть, когда Валериус при всех соединится с ней.
– Пей вино, оно согреет твое германское сердце и приведет в волнение твою кровь. То, что под твоей прохладной мраморной оболочкой бьется страстное сердце, ты вряд ли можешь отрицать. Вы, германки, выглядите такими холодными, а при этом вы буйные, как пантеры на арене.
Он погладил рукой коленку рабыни, снова протягивая ей бокал.
– Пей наконец.
Пила маленькими глотками начала пить вино.
– Только посмотри, какой это прекрасный серебряный бокал. Видишь на нем тонкий рельеф? Это пары в страстных объятиях, посмотри, как много есть способов соединить тела. Я дарю тебе этот бокал как воспоминание о сегодняшнем празднестве, о том, как ты впервые познала любовь.
Сердце Пилы билось в панике. Валериус был ее господином, она не могла отказать ему. Самое время расколоть ему череп, но она научилась владеть собой и старалась выиграть время. Хотя страх был чужд ей, она опустила глаза и разыграла перед ним робость.
– О, гордая Пила, что случилось? Ты робеешь, я понимаю. Давай, выпей вина, оно прогонит страх, развяжет твой язык и пробудит любовное желание.
Пила храбро опустошила бокал и протянула его Валериусу. Тот рассмеялся и налил ей еще вина, затем бросился на свое ложе, вытянул руки вверх и воскликнул:
– Как замечательно перевернулся мир, – могущественный сенатор обслуживает рабыню и ухаживает за ней, ожидая любовных милостей.
Он здорово напился, но чувствовал, что это не убавило его мужской силы. Он предвкушал радость при виде стройных белых ног Пилы, и его фаллос напрягся под одеждой. В отчаянии Пила закрыла глаза.
Как раз в этот момент Клаудиус, принимая ласки гетеры, повернул голову в сторону и увидел, что Валериус тянет Пилу на свое ложе. Без сомнения, тот желал ее и хотел соединиться с ней. Он увидел ее отчаянный, молящий о помощи и милости взгляд, в то время как она одной рукой держала бокал с вином, а другой опиралась о подушку.
Валериус отбросил платье с ее плеч и обнажил ее полные груди. В чреслах Клаудиуса, казалось, закипело. Одним сильным движением руки он отстранил от себя гетеру и поднялся. Он даже не потрудился прикрыться тканью. С поднятым, как железное копье, фаллосом он подбежал по прохладному мраморному полу к ложу Валериуса и встал рядом с ним в боевой позе.
– Великий Валериус, прошу тебя, оставь ее мне. Ты при твоем богатстве можешь купить себе сотню германских девственниц, а я, до того как умру в пыли на арене, хотел бы хоть раз узнать это изысканное чувство и погрузиться между этими дорическими колоннами.
У сенатора открылся рот, когда он услышал эти дерзкие слова. Его взгляд медленно скользнул по телу Клаудиуса и остановился на его фаллосе.
– Вот это вид, – заметил он с выражением знатока. – Я считаю, вино подвигло тебя на такую дерзость, но я знаю также, что ты бесстрашен, Клаудиус.
Он рассмеялся:
– Яснее ясного, что твоя жизнь короче моей, поэтому прими, как знак моего гостеприимства, то, что я передаю тебе Пилу.
Он вздохнул, взглянув на ноги Пилы.
– Жаль, я сам бы с удовольствием узнал, как это предаваться любовным утехам между такими вот колоннами.
Потом он взял кубок из рук Пилы и выпил вино одним глотком.
– Вот, дарю тебе на память об этом дне, – воскликнул он и сунул в руки Пиле пустой серебряный бокал. – Можешь оставить его себе.
Клаудиус схватил Пилу за запястье и потащил ее к своему ложу, где гетера тем временем налила себе бокал вина. Она, улыбаясь, посмотрела на Клаудиуса и поднялась, чтобы продолжить то, на чем ее так резко прервали.