– Никогда снова, а? Походит на то, что я всегда имел обыкновение говорить, когда какой либо непостоянный предмет моих увлечений смылся с моими деньгами и разбил мое сердце.
– Говоришь в прошедшем времени? – тут же набросилась на меня Северина, не в силах удержаться.
– Слишком стар. Вертихвостки предпочитают мальчиков, которые как огонь в постели, и позволяют собой помыкать…
– Ты романтик, Фалько, – выругалась она, как будто что-то заставило ее насторожится. – Почему ты никогда не отвечаешь прямо?
– Мне становится скучно, – признался я. – Это достаточно прямо?
Мы оба пьяно фыркнули.
***
Северина сидела слева от меня скрестив ноги и выпрямив спину. А я положил на свое согнутое правое колено руку с чашей вина. Это позволило мне немного повернуться и незаметно наблюдать за ней.
Она снова наполнила свою чашу.
– Я пью больше тебя!
– Я заметил.
– Ты намерен остаться трезвым и выведать мои тайны?
– Мне нравятся женщины с тайнами…
– Тебе не нравлюсь я! Прекрати выдумывать… Я должна была спросить, – промурлыкала она, изображая, по ее мнению, лукавство, – тебя кто-нибудь дома ждет?
– Нет.
Я осушил свою чашу. Действие было более поспешным, чем предполагалось. Я почти захлебнулся.
– Ты удивляешь меня! – мягко рассмеялась она.
Когда я прекратил кашлять, я ответил:
– На днях ты была права: я переоценил свои силы.
– Расскажи мне!
– Нечего рассказывать. Один из нас хочет успокоиться и завести семью, а другой хочет остаться свободным.
Северина выглядела растерянной, как если бы она пропустила шутку.
– Женщины такие непостоянные! – пожаловался я. – Они не могут взять на себя ответственность.
– Как ты ее поймаешь?
Теперь Северина присоединилась к игре, хотя и с презрительным выражением..
– У меня свои методы.
– Вы, мужчины, такие коварные!
– Как только она откроет для себя мою стряпню и мое преданное сердце, я привяжу ее к себе…
– Она помогает тебе в работе?
– Ты уже спрашивала меня об этом. Я не вмешиваю ее в мою работу.
– Мне интересно, послал бы ты шпионить ее в места, куда не можешь пойти сам?
– Я бы никогда не отпустил ее туда, куда не мог бы пойти сам.
– Какая предусмотрительность! – сказала Северина.
Мы оба оторвались от вина и сидели, уставившись перед собой, как бестолковые философы. Действие резкого молодого вина, что легло поверх тонкого фалернского, которое я выпил раньше, не говоря уж о мягких столовых винах, которые подавали во Дворце на обеде у Тита, заставило меня начать подумывать, а смогу ли я стоять ровно, когда понадобится. Даже Северину начала одолевать сонливость.
– Ночь откровений! – проворчал я, чувствуя поднимающееся раздражение. – И до сих пор только с одной стороны! План состоял в том, чтоб сперва открыться самому, а потом склонить тебя на откровенность…
– План, Фалько? Ты хотел добиться от меня признания при помощи такого дешевого трюка, как напоить меня?
– Ты сама напилась.
– Я ненавижу тебя, когда ты такой логичный.
– И я ненавижу тебя… Ох, забудь это, – вздохнул я. – Я слишком устал, чтоб опять начинать препираться с тобой.
– Ты засыпаешь! – сдавленно фыркнула Северина. Возможно, и так. Возможно, я просто хотел, чтоб она так подумала. (А, возможно, я уже ничем не мог помочь себе.)
Когда я ничего не ответил, она откинула назад голову со стоном. Затем она сняла с пальца кольцо с красной яшмой, сложила ладони лодочкой и подкинула его в воздух, поймала и положила рядом с собой на пол. Искра, казалось спрыгнула с драгоценного камня, чтоб вспыхнуть в ее волосах. В ее действиях не было никакой непочтительности, но, оно, очевидно, ознаменовывало конец помолвки с мертвецом.
– Ничего не осталось… никого, кому я нужна… ни одного чтоб изменить… Зачем все это, Фалько?
Драгоценный камень, что сняла, выглядел почти таким же тяжелым, как тот, что носил и сам Нов; слишком большой для пальцев Северины, которые были крохотными, как у ребенка.
– Ради прибыли, сударыня! Это кольцо, по крайней мере, приличный кусок золота!
Северина пренебрежительно толкнула яшмовое кольцо по мозаике пола.
– Золото стирается. Как любовь, которую оно символизирует.
– У некоторых она долгая.
– Ты на самом деле в это веришь? – спросила она. – И твоя известная подруга?
Я рассмеялся:
– Она реалистка, держит меня на коротком поводке, на всякий случай.
Через мгновение Северина подняла правую руку, показывая дешевое кольцо с грубо вырезанной Венерой и маленькой загогулинкой, что должна была означать Амура, сидящего у нее на колене.
– Теперь медь, – сказала она мрачно, – и это навечно!
– Вечность становится дешевой! А знаешь, медь названа в честь гор на Кипре, откуда ее доставляют в слитках в форме бычьей шкуры?
Я люблю собирать всякие интересные факты.
– И Кипр, это место рождения Венеры, поэтому медь – металл любви…
– Только отравишь душу ярь-медянкой, Фалько. – пробормотала она.
– Тебе следует обратиться к врачу по этому поводу.
Я решил не спрашивать ее, что она имела в виду. Ничего не поделать с женщиной, которая решила окутать себя тайной.
– Кто дал тебе это медное кольцо?
– Кто-то, кто был рабом вместе со мной.
– У него есть имя?
– Только среди теней в подземном мире.
Я криво усмехнулся:
– Там многие из твоих друзей!
Северина наклонилась, чтоб убрать амфору. Я поднял ладонь протестуя, и она разделила остаток вина между нами. Северина пододвинулась чуть ближе ко мне. Мы пили, медленно, оба в мрачном уединении, которое приходит с пьяной задумчивостью.
– Мне надо идти.
– Можешь спать здесь.
То, в чем я отчаянно нуждался, было безмятежным сном. В этом доме я бы проснулся, ожидая, что механический потолок опустится и раздавит меня… Я покачал головой.
– Спасибо, во всяком случае, что оставался…
Северина сжала губы, как девушка, что была одна, но пыталась быть храброй.
– Сегодня ночью мне был нужен кто-нибудь…
Я повернул голову. Она повернулась ко мне. Я был в полутора дюймах от того, чтоб поцеловать ее. Она знала это, и не делала попыток отодвинуться. Если бы я сделал это, я знал, что последовало бы дальше: я стал бы чувствовать свою ответственность.
Опершись на кушетку позади себя, я встал на ноги.
Северина тоже поднялась, и протянула мне руку, чтоб я помог ей. Вино, и резкое движение, оказали на нас влияние, мы оба зашатались. На мгновение мы соприкоснулись, все еще держа друг друга за руку.
Если бы это была Елена, я я бы обхватил ее сразу. Северина была меньше ростом, мне пришлось наклоняться. Она не была похожа на костлявую птицу, от которых у меня мурашки по коже; под ее свободной туникой я мог видеть ее притягательную плоть. Ее кожа повсюду выглядела чистой и гладкой, она была надушена каким-то знакомым острым ароматом. В свете ламп, и так близко от меня, тускло-серый цвет ее глаз неожиданно приобрел глубину, стал более привлекательным, голубым. Мы оба знали, о чем я подумал. Я был расслаблен и податлив. Мне не хватало моей девушки, мне тоже была нужна компания.
Она не пыталась привстать на цыпочки; она хотела, чтоб решение (и вина) были моими. Слишком утомленный и пьяный, чтоб быстро соображать, я искал способ сбежать, сохраняя тактичность.
– Плохая идея, Зотика!
– Недостаточно притягательна?
– Слишком далеко зашло, – притворился я галантно. В этот момент я чувствовал себя столь усталым, что был готов на все, только бы лечь.
– В другой раз, – пообещал я.
– Сомневаюсь! – ответила она, довольно мстительным тоном.
Мне удалось направится шатаясь в сторону дома.
Я не возвращался в свою квартиру в Публичных Садках с тех пор, как Анакрит повязал меня. Было бы облегчением найти там какое-нибудь послание от Елены Юстины, какой-то знак, что она скучала по мне, какую-либо награду за мою верность. Там ничего не было.
Однако, я вряд ли мог обвинять дочку сенатора, что она слишком горда, чтоб делать подходы. И, сказав, что я буду ждать от нее письма, не было никакой возможности на всей земле, чтоб я пришел к ней первым…
Я лег спать, проклиная женщин. Северина не желала меня, она хотела, чтоб я ее желал; это не одно и то же.
И я думал сердито (из-за вина, теперь оно сделало меня воинственным), было бы возможным, чтоб пара холодных голубых глаз заставила меня позабыть девушку, которая действительно заставила меня стать сумасшедшим; девушку, о которой я хотел думать; девушку, чьи карие глаза, однажды столь откровенно сказали мне, что она меня хочет…
Больше не способный выносить разочарование, я ударил кулаком со всей силы по стене спальни. Где-то рядом, под обшивкой стены, послышался шум сыплющегося строительного мусора, столь громкий, как будто я сместил балку. Мусор пересыпался долго-долго.
В темноте я провел рукой по поверхности стены. Неспособный найти какой-либо след от кулака на штукатурке, я лежал, чувствуя вину, и слушая шорох.
Довольно скоро я уже ничего не слышал и спал.
XXXVIII
Я проснулся гораздо раньше, чем мог бы, из-за своих снов. Снов, что так сильно меня обеспокоили, но я не стану докучать вам рассказом о них.
Чтоб избавиться от дальнейших кошмаров, я сел и переоделся; долгая процедура, если учесть что она заключалась в натягивании чистой туники поверх мятой, в которой я и спал, и в поисках любимых башмаков, которые моя ма куда-то засунула. Во время этого труда, я мог слушать какую-то суматоху. Старуха наверху орала на какую-то несчастную душу, как будто тот покусился на девственность ее единственной дочери.
– Ты можешь пожалеть об этом! – раздался яростный мужской голос.
Я был рад, что в этот раз не я был причиной ее заблуждений. Я выглянул как раз в тот момент, когда Косс, агент, летел вниз по лестнице мимо моей двери. Он выглядел растерянным.
– Трудности? – спросил я.