, что это должен быть очень большой торт.
– Я знаю, что ты так подумала, – улыбнулся я ей.
– Это было бы превосходно, Марк! Гортензий Нов был хозяином. Я таком вульгарном доме, я побьюсь об заклад, хозяину первому подают тарелки. Можно быть уверенным, Нов бы сцапал себе самое лучшее!
Я снова улыбнулся:
– Но Северина убрала его с блюда!
– Это сложная головоломка.
– А может и нет. Может быть Северина невиновна. Может быть она пошла в тот дом, даже если чувствовала себя неважно, потому что догадалась, что банкет может быть опасен для ее возлюбленного. Может она действительно хотела проверить, нет ли чего подозрительного в пище.
– Это она так сказала?
Действительно, это был укол с той стороны, откуда она пока еще на меня не нападала.
– Может быть, – холодно возразила Елена, – это Северина хочет, чтоб ты так думал. Разве ты поверил, что Виридовикс понял, что она проверяет людей, которые могут добраться до его блюд?
– Виридовикс не был дураком.
Елена проворчала:
– Возможно огромный торт тебе подсунули специально, и это был хитрый двойной обман, а яд, на самом деле, положили во что-то другое…
О! Он точно было в чем-то другом!
Мы оба замолкли.
– Если он был отравлен за ужином, – сказал я, – значит нет никакой связи с Присциллом. Соперник Нова по бизнесу не мог так легко прикончить его в его же собственном доме.
– Но разве Присцилл не мог подкупить кого-то из рабов в доме Гортензиев?
– Слишком рискованно. Рабы окажутся под подозрением в первую очередь. Здесь потребуется очень большая взятка, а тогда есть риск, что раб с очень большими деньгами привлечет к себе внимание.
– Нет, если этим рабом был Виридовикс, и если Виридовикс теперь мертв!
– Я не верю в то, что это был повар.
– Хорошо. Ты встречался с ним!
Она заметила, что я действительно сильно устал чтоб продолжать.
– Но мы все же продвинулись вперед? – спросила она, поправляя на мне покрывало. Я осторожно погладил ее по щеке ободранным пальцем. – О, я так полагаю!
Я игриво кинул на нее косой взгляд.
– Мне пора идти кормить попугая, а тебе пора спать!
– Попугай достаточно взрослый, чтоб накормить себя сам.
Она продолжала тихо сидеть возле меня.
– Ты выглядишь лучше. Это хороший знак, что ты можешь уже нормально разговаривать.
– Я могу разговаривать, но не могу шевелиться.
Что-то было в ее голове.
– О чем задумалась, ягодка?
– Ни о чем.
– Я знаю свою девочку!
– Марк, тебе было очень больно?
– Когда тебя бьют, ты обычно слишком занят, чтоб обратить на это внимание. А вот потом, тебе просто надо быть храбрым…
Я наблюдал за ней. Иногда упрямая манера Елены идти по жизни своим путем заставляла ее замыкаться в себе, и тогда кому-либо было трудно до нее достучаться, хотя бывало и так, что тогда она искала поддержки у меня.
– Дорогая, когда ты потеряла ребенка, тебе было больно?
– Ммм.
Несмотря на краткий ответ, она была не против поговорить. Возможно более удобный момент никогда больше не представится.
– Поэтому ты и боишься понести другого?
– Я испугалась всего, Марк. Непонимание, что происходит. Невозможность что-то сделать. Беспомощность… Некомпетентные повитухи, бестолковые лекари с жуткими инструментами… – я испугалась, что умру. Я испугалась, что после всех этих стараний ребенок умрет, и как мне перенести это?.. Я тебя так люблю! – сказала она внезапно. И это не было неуместным.
– Я был бы там, – пообещал я. Она грустно улыбнулась:
– У тебя окажется какая-нибудь срочная работа!
– Нет, – сказал я.
Елена вытерла слезы, пока я лежал, пытаясь выглядеть надежным парнем.
– Я пойду и покормлю попугая, – сказала она. Она сделала ошибку, оглянувшись на меня в дверях. Я жалобно простонал:
– Ты используешь этого попугая всего лишь как предлог!
– Посмотри на себя! – ехидно усмехнулась Елена, – Кто тут нуждается в предлоге?
Затем, прежде чем я успел дотянуться и схватить ее, ей пришлось бежать, так как скрежещущий звук оповестил нас, что проклятая попугаиха учится отгибать прутья своей клетки.
– О, прекрати быть такой вредной и скажи мне, кто это сделал? – орала Елена. Но в ответ Хлоя вопила только одно:
– Марк был непослушным мальчишкой!
Это было неправдой, к несчастью.
LIII
Елена решила, что ей стоит навестить своих родителей прежде, чем меня навестит Сенатор (с большой дубиной в руках).
Я дремал, когда мне показалось, что она вернулась. Я укрылся, и когда кто-то вошел в спальню, крикнул:
– Это ты?
– Ох, Юнона! (Неправильный голос!) Это я. Ты испугал меня!
Северина Зотика.
Я резко сел. Попугаиха сидела у нее на руке, она должно быть заходила в офис, где мы держим птицу в клетке. Я задавался вопросом, не потоптались ли маленькие ножки этой любопытной кошки и в комнате Елены. Сюда она прискакала, должно быть, вслед за своим носом, потому как Елена Елена была решительным сторонником припарок из пажитника, применяемых постоянно (в отличии от Петрония, который один раз обработав раны своими смоляными бальзамами, в дальнейшем, как правило, терял к ним интерес).
Моя превращенная в месиво физиономия заставила охотницу за золотом остановиться.
– О нет! Фалько, что с тобой случилось?
– Случился Аппий Присцилл.
Она оказалась у постели, дрожа от волнения:
– Но ты нуждаешься в присмотре…
– За мной есть кому присмотреть.
Ее глаза быстро обшарили все вокруг. Она уже отметила тот факт, что я, несмотря на полунедельную щетину, был тщательно вымыт губкой, причесан и обеспечен, как некий восточный властитель, подушечками и чашкой с инжиром. Мои ссадины и ушибы перестали становиться хуже, хотя на поправку тоже еще не пошли, бинты были сняты, чтоб раны хорошо проветривались, но я был укрыт чистой туникой – не ради скромности, а чтоб не дать мне трогать свои синяки и струпья, проверяя прогресс в лечении, каждый пять минут.
– Твоя мать? – резко спросила Северина.
– Подруга, – заявил я, по какой-то причине не желая знакомить ее.
Бледное лицо Северины, казалось, напряглось. В этот момент попугаиха что-то тихо проворковала, поэтому она погладила перья на ее серой шее.
– Ты солгал мне, Фалько, и об этой птице и о своей подруге тоже.
– Ничуть.
– Ты сказал…
– Я знаю, что я сказал Это было правдой тогда. Это моя девушка, ей Хлоя нужна в качестве компании. У них обеих сложный характер, я думал, что они приручат друг друга…
Эта веселая шутка, казалось немного разрядила обстановку.
– Мне жаль, что я не мог связаться с тобой. С тех пор, как это произошло, я не покидал дом. Чем я могу быть тебе полезен?
– До одного из моих рабов дошел слух, что Присцилл приказал поработать над тобой, и потому я помчалась сюда. Конечно, я и представить себе не могла, что все будет настолько плохо!
– Я уже иду на поправку, не стоит зря волноваться.
Плетеное кресло Елены стояло рядом с моей кроватью, так что я жестом предложил Северине сесть.
– Приятно, что меня посещают.
Атмосфера казалась напряженной, и мне хотелось разрядить обстановку.
Она нахмурилась:
– И где та, что за тобой присматривает?
– Елена?…
Настойчивость девушки стала меня раздражать, но с комфортом лежа на своей кровати, я не собирался влезать в драчку. Рыжая, казалось, из зависти желала завладеть всем, словно ребенок, который выхватывает игрушки у других младенцев, пока его не научат сдерживать себя.
– …Елена Юстина пошла объяснять своему отцу, который, как оказалось, сенатор, почему я все же должен явиться, чтоб принести извинения за похищение его высокородного дитя. Если сюда ворвется человек в красных башмаках (традиционная обувь сенаторов), вооруженный острым мечем и со свирепой физиономией, просто отойди в сторону и дай ему добраться до меня!
– Ты мерзкий лицемер – ты охотишься за ее деньгами!
– Ох, это она за моими. Я с трудом удерживаю ее подальше от своих счетов!
Люди никогда не верят правде.
Наступила тишина. Я был все еще слишком больным, чтоб беспокоиться о чувствах других людей.
– А что это, Фалько?
У меня на кровати лежала грифельная доска.
– Сегодня я страдаю от скуки, меня оставили тут и поручили написать поэму. Хотя я думаю, что смог бы написать сатиру на тему, почему я ненавижу попугаев.
– Какой грубиян! – пропела Северина попугаихе.
– Какой грубиян! – Хлоя немедленно ответила ей.
– Способная ученица! – заметил я.
Северина, не отреагировав на мой комплимент, повернулась ко мне:
– То есть это значит, что расследование прекращено?
– Ах! Расследование… – ответил я шутливым тоном, легкомысленно дразня ее. Имелось несколько вопросов, которые я мог бы ей задать: например, насчет глазури из яичных белкой, или выбрасывании кондитерских изделий в ведро. Но я решил покончить с вопросами прежде, чем позволю Северине Зотике запутать все дело простыми ответами. Я настроил свой самый отважный голос профессионала:
– Мне требуется неделя дома в постели, но мне придется довольствоваться тремя днями. Завтра утром похороны шеф-повара Гортензиев, которые я хочу посетить.
Северина выглядела обеспокоенной:
– Что случилось с Виридовиксом, Фалько? Я слышала, что он умер, очень внезапно. Это как-то связано с тем, что произошло с Новом?
Я успокаивающе улыбнулся:
– Виридовикс умер спокойно, во сне.
– Тогда почему ты собираешься посетить его похороны?
– Во-первых, он мне нравился. А кроме того, это повод подобраться поближе к тому дому.
– Ищешь улики?
– Может быть.
– Фалько, я иногда тебя не понимаю! Я – твой клиент, Фалько. Почему тебе надо быть настолько скрытным?
– В мотиве нет ничего сложного. Ладно. Думаю, было бы полезным показать семейству Гортензиев, и, возможно, дать через них знать этому ублюдку Присциллу, что, вопреки слухам, я все еще в состоянии добраться до них.