Написанные белым стихом эпитафии самого известного опуса Мастерса были созданы по образцу греческой антологии, но посвящены людям, которых он знал лично. Лаконичные или льстивые надписи на могильных камнях редко говорят правду. В эпитафиях же Мастерса усопшие описывали свою жизнь такой, какой та была на самом деле. Кто-то был счастлив, кто-то трудолюбив, а кто-то являлся творческой и даже героической личностью. Но большинство вспоминает лицемерие, нищету, непонимание, несбывшиеся мечты, жадность, зашоренность, эгоизм, травлю, безумие, хитрость, трусость, глупость, несправедливость, печаль, безрассудство и убийство.
Иными словами, на берегах Спун-ривер жили те же люди, что и в любом большом городе.
Среди могил на кладбище Петерсбурга есть могилы судьи Сомерса и его сына Джонатана Свифта Сомерса-Второго. Ни на одной из них нет камня, хотя внук распорядился установить надгробия над обеими. У Мастерса судья жалуется на то, что он, знаменитый юрист Иллинойса, покоится в скромной могиле без каких-любо почестей, а городскому пьянице, похороненному рядом с ним, установили большой памятник. Мастерс не дает никаких объяснений, почему так произошло.
По словам его внука, Сомерса-Третьего, в течение десяти лет, предшествоваших смерти старика, судья и его супруга были не в лучших отношениях. Бабушка Сомерса наотрез отказалась сообщить какие-либо подробности, но другие люди поделились воспоминаниями о том, что причиной стала некая неосмотрительность, допущенная судьей в публичном доме в Пеории. (Этот город время от времени упоминается в «Антологии Спун-ривер»).
Сын судьи, Сомерс-Второй, занял сторону своего отца. По этой причине мать запретила сыну когда-либо переступать порог ее дома. В 1910 году судья умер, а в следующем году его сын и невестка утонули в Сангамоне во время пикника. Вдова судьи отказалась оплатить памятники, заявив, что у нее нет на это средств.
Жена сына была похоронена на семейном участке кладбища близ Нью-Гошена, штат Индиана. То, что Саманта Тинкраудер Сомерс не пожелала лежать в могиле рядом с мужем, указывает на то, что у нее также имелись сильные разногласия с ним.
Джонатан Свифт Сомерс-Третий появился на свет в этой безрадостной атмосфере 6 января 1910 года. Это также день рождения Шерлока Холмса, и Сомерс празднует его ежегодно, отправляя поздравительную телеграмму на адрес некоего дома на Бейкер-стрит в Лондоне.
Сорокатрехлетняя бабушка взяла годовалого ребенка в свой дом. Хотя история с надгробиями, похоже, характеризует ее как особу злопамятную, она все же была доброй бабушкой и, вероятно, слишком баловала юного Джонатана. До десяти лет у него было вполне счастливое детство.
Дом Сомерса, большое и мрачное здание в викторианском стиле, был согрет присутствием бабушки и книгами, которые мальчик находил в библиотеке. Пристрастившись к чтению в раннем возрасте, он познакомился со всей популярной беллетристикой еще до того, как ему исполнилось одиннадцать лет. Философские тома, принадлежавшие судье, – Фихте, Шопенгауэр, Ницше и другие – будут прочитаны им к восемнадцати годам.
Несмотря на его активный интерес к книгам, Джонатан, как и любой ребенок, вовсю предавался играм и прочим детским забавам. Со своими одноклассниками он бродил по лесистым холмам, плавал и ловил рыбу в Сангамоне. У него имелись задатки выдающегося спортсмена, так, например, он опережал всех своих сверстников в беге и прыжках в длину. Среди его многочисленных домашних питомцев были ворон, енот, лиса и сосновая змея.
Увы, его подкосил полиомиелит. Лечение в те дни было примитивным, но молодой врач, сын доктора Хилла, чья эпитафия приведена в «Антологии», не дал ему умереть. Джонатан вернулся из долины теней, но к своему вящему ужасу обнаружил, что до конца своей жизни останется парализованным ниже пояса калекой.
Осознание сего прискорбного факта привело к другому параличу – душевному. По этой причине его бабушка на некоторое время впала в отчаяние, опасаясь, что внук так глубоко ушел в себя, что назад уже нет возврата. Сам Джонатан предпочитает молчать о том периоде. Видимо, это было для него такой сильной травмой, что даже сегодня его разум отказывается вспоминать те дни.
«Я как будто был замурован в хрустальный шар. Я мог видеть окружавших меня людей, но не мог слышать их голоса или прикасаться к ним. Кроме того, кристалл увеличивал и искажал их фигуры и лица. Я был человеческой мухой в янтаре, застрявшей во времени: несчастному насекомому не грозит тлен, но оно навсегда изолировано от потока жизни».
Аманда Кнапп Сомерс, его бабушка, упорно отказывалась признать, что внук больше никогда не будет ходить. Она внушала Джонатану, что для того, чтобы преодолеть его «бессилие», нужна вера в Бога. Кстати, «бессилие» – это единственное слово, которое она использовала, имея в виду паралич внука. Бессилие. Она избегала упоминать в разговорах его ноги; те тоже были бессильными.
Аманду Сомерс воспитали в лоне епископальной церкви. Она происходила из старой виргинской семьи, в годы Гражданской войны лишившейся своего состояния. Ее отец перевез свою семью в эти места вскоре после сражения при Аппоматоксе, намереваясь какое-то время пожить здесь со своим младшим братом, который обосновался под Петерсбургом еще до войны. После этого он планировал двинуться на запад и осесть на земле Северной Калифорнии. Однако он заболел и умер в доме своего брата, оставив жену, двух дочерей и сына. Через год от холеры умерла его жена. Выживших детей принял в свою семью их дядя.
Аманда часто общалась с местными баптистами-фундаменталистами и методистами. Никогда официально не отрекаясь от членства в епископальной церкви, она начала посещать молельные бдения «возрожденцев». Выйдя замуж за Джонатана Свифта Сомерса-Первого, она прекратила участвовать в них, так как «респектабельные» люди в Петерсбурге этого не делали. Однако после того как муж ее умер, а внук стал калекой, она вновь зачастила к «возрожденцам» и «исцелителю верой», который там бывал. Она регулярно брала с собой на эти собрания юного Джонатана, в надежде на то, что он внезапно будет «спасен», что произойдет чудо, и он встанет и пойдет своими ногами.
Так продолжалось два года. Ее внук категорически возражал против участия в этих молельных собраниях. Напряженная эмоциональная атмосфера и чувство вины за то, что он так и не обрел «спасение», изматывали морально. Он ненавидел быть в центре внимания, а также считал, что подводит всех, поскольку его не удалось «излечить». В конце концов, то была его вина, а не «целителя», что он не смог избавиться от последствий полиомиелита.
В то нелегкое время разум молодого Джонатана спасали несколько вещей. Одна из них – его умение отгораживаться от мира, погружаясь в книги. Библиотека в доме была большой, так как в нее вошли книжные собрания и деда, и отца. Большая их часть оказалась слишком сложной даже для его раннего развития, но имелись и многочисленные тома приключенческой и детективной литературы, и даже в фантастике не было недостатка.
Что также немаловажно, хотя у бабушки и были довольно закоснелые представления о религии, она не пыталась контролировать его чтение. Она представила ему свободу самому выбирать книги. В результате у Джонатана появилась большая и разнообразная коллекция книг – куда богаче, чем книжный фонд Петерсбургской библиотеки.
Так он познакомился с «марсианином» Джоном Картером, Тарзаном, «повелителем обезьян», профессором Челленджером и Шерлоком Холмсом. За короткое время он заказал и прочел все произведения Берроуза и Конан Дойла. Книга «До Адама» привела его к Джеку Лондону. Тот, в свою очередь, подарил ему нечто большее, нежели захватывающие рассказы о приключениях на суровом севере или в жарких южных морях. Этот писатель помог молодому Джонатану впервые заглянуть в глубины социальной и политической несправедливости, увидеть страдания «людей бездны».
Но Джонатану было недостаточно читать о далеких, захватывающих дух местах. Не имея возможности мгновенно получить продолжение «Богов Марса», он написал свое собственное. Называлось оно «Дежа Торис из Барсума», а его объем составил сто страниц, или около 20 000 слов, вполне себе достижение для одиннадцатилетнего ребенка. Но прочитав продолжение Берроуза, книгу «Владыка Марса», Джонатан решил, что ему утерли нос.
Правда, много лет спустя он использовал идею своего раннего рассказа в качестве основы для «Барсумских ворот из слоновой кости», его первого опубликованного романа, ставшего также первым в цикле романов о Джоне Клейтере. Фамилия «Клейтер» состоит из первого слога английской фамилии Тарзана (Клейтон) и последнего слога фамилии Джона Картера. В этом первом романе космонавт Джон Клейтер еще не потерял ни одной из своих конечностей.
Однако юного Джонатана спасали не только книги. Бабушка подарила ему щенка немецкой овчарки. Джонатан любил своего питомца, разговаривал с ним, кормил, чистил и на просторном заднем дворе бросал ему мяч. Мальчик настоял на том, чтобы щенку дали кличку Фенрис, по имени чудовищного волка из скандинавской мифологии. Тот Фенрис стал первым в долгой череде немецких овчарок, любимой породы Сомерса. Сегодня преданным четвероногим спутником писателя является двухлетка Фенрис-Девятый.
Нет никакого сомнения в том, что Сомерс создал вымышленного пса, Ральфа фон Вау-Вау, по образу и подобию своего домашнего питомца. Или есть какие-то сомнения? «Добровольцы Белленер-стрит» утверждают, что существует реальный фон Вау-Вау. Более того, Сомерс вовсе не настоящий автор серии рассказов о полицейской собаке из Гамбурга, которая стала частным детективом. По мнению «Добровольцев», Сомерс – всего лишь литературный агент Иоганна Х. Вайсштейна, доктора медицинских наук, и Кордвайнера Бёрда, двух главных создателей серии произведений о Вау-Вау. Вайсштейн и Бёрд – реально существующие авторы.
Когда его спросили об этом, Сомерс ответил лишь вот что:
– Я не имею права обсуждать этот вопрос.
– Значит, «Добровольцы» ошибаются?
– Я бы не стал торопиться и утверждать, что они заблуждаются.