Верн утверждает, что через девять дней после того, как они отплыли из Иокогамы, двадцать третьего ноября корабль пересек 180-й меридиан. Фогг совершил путешествие вокруг половины Земного шара, ведь эта воображаемая линия находилась как раз напротив Лондона. И хотя у Фогга оставалось всего двадцать восемь дней, чтобы преодолеть вторую половину пути, на самом деле им уже было пройдено две трети маршрута. Ему пришлось сделать большой крюк, чтобы добраться до 180-го меридиана, но теперь он собирался двигаться, практически, по прямой.
Двадцать третьего ноября, согласно Верну, Паспарту совершил радостное для себя открытие. Его часы, которые он никогда не переводил в различных часовых поясах, теперь показывали время точно по солнцу.
По словам Верна, Паспарту не знал, что если бы циферблат его часов был разделен на двадцать четыре часа (как в итальянских часах), то лишь в этом случае его хронометр показывали бы время правильно: не девять часов утра, а девять вечера. Да, они показывали бы двадцать один час пополуночи предыдущего дня – именно такую разницу составляло время между Лондоном и 180 меридианом.
Как нам уже известно, у Фогга часов не было, он избавился от них в Бунделькханде. Верн ничего не знал о происшествии во дворце раджи, и на этот раз он не упомянул о том, что у Фогга были часы. Почему у этого джентльмена, подчинявшего свою жизнь строгому распорядку, не было часов, Верн не объяснил.
Фикс оставался в своей каюте до двадцать третьего, когда понял, что должен выйти наружу иначе сойдет с ума. Прогуливаясь по верхней палубе, он столкнулся с Паспарту. Точнее, столкнулся с кулаками слуги, который, кажется, был в ярости. Паспарту в самом деле ужасно злился на Фикса за его подлую проделку. Впрочем, даже если бы он и не испытывал этого чувства, ему пришлось бы притвориться. Ведь этого требовала та роль, которую он играл. А если бы Паспарту узнал, что Фикс на самом деле был капеллеанином, то, избивая его, получил бы дополнительное удовольствие.
Фикс пытался защититься, но вскоре понял, что француз намного лучше владел приемами бокса. Лежа на палубе, он спросил:
– Вы закончили?
– Пока что да, – ответил Паспарту.
– В таком случае, мне нужно с вами поговорить.
– Но я…
– Это в интересах вашего господина.
Они сели поодаль от пассажиров, которые восприняли их стычку с большим энтузиазмом – некоторые даже делали ставки на исход поединка.
– Вы меня поколотили, – сказал Фикс. – Хорошо. Я ожидал этого. А теперь слушайте. До этого момента я был противником мистера Фогга. Но теперь я на его стороне.
– Ага! Вы убедились, что он честный человек!
«Что, черт возьми, он на этот раз замышляет?» – подумал Паспарту.
– Нет, – холодно ответил Фикс. – Я считаю его жуликом.
И он начала рассказывать Паспарту свой план, как помочь Фоггу выиграть пари. Однако Фикс поступал так лишь для того, чтобы вернуть Фогга на английскую землю. А дальше пусть уж закон решает, виновен Фогг или нет.
– Так мы теперь друзья? – спросил Фикс.
– Нет, – ответил Паспарту. – Союзники – пожалуй. Но если вы предпримете хотя бы малейшую попытку предать нас, я сверну вам шею.
Разумеется, в словах Паспарту был заключен двойной смысл.
Верн пишет, что через одиннадцать дней третьего декабря корабль вошел в пролив Золотых Ворот. Мистер Фогг не выиграл, но и не потерял ни одного дня.
Это было действительно так, однако Верн не знал, что происходило в следующие несколько дней после того, как Фикса поколотили на палубе.
И хотя нам точно не известно, чем занимались Фикс и сероглазый человек в то время, когда они находились вне поля зрения Паспарту и Фогга, мы можем восстановить их деятельность из другой записной книжки Фогга.
Однажды утром Паспарту пробудился от тревожного сна, услышав звон часов около уха. Он какое-то время слушал его, а когда убедился, что звуковые сигналы не воспроизводили известный ему код, быстро оделся и вышел из каюты. Паспарту не заметил фигуру, стоящую примерно в пятидесяти футах от него в тени одной из больших спасательных шлюпок на шлюпбалке.
Немо дежурил в ту ночь, поскольку Фикс лежал в постели с диареей и лихорадкой. Ему совсем не нравился такой ход событий, поскольку он вызывал серьезные затруднения, а кроме того наглядно показывал, что Природа все-таки сильнее его. Фогг или его спутники не должны были заметить Немо, поэтому он не мог покидать каюту с восходом солнца. Разумеется, Немо использовал маскировку. Борода была фальшивой, и Немо в любой момент мог заменить ее на такие же фальшивые усы. Парик придавал ему сходство с человеком преклонных лет, и с помощью грима он сделал себе нос-картошку. Чтобы уменьшить пространство между глазами, он использовал стеклянные глаза, к которым прикреплялись искусственные веки, и искусственную кожу того же цвета, что и его настоящая. Стеклянные глаза представляли собой тонкие скорлупки с синими зрачками. Стекло было односторонним, капеллеане и эриданеане позаимствовали эту технологию от Старейшин, вместе с другими изобретениями, намного превосходящими все, что создала земная наука. Он мог вставить эти устройства в свои глазницы, и, тем самым, зрительно уменьшить расстояние между глазами.
К сожалению, при этом обзор каждого глаза сокращался вполовину. Немо эти глаза не нравились, и он использовал их лишь в крайних случаях. Весь день он предпочитал оставаться у себя в каюте и выходил только ночью. Сейчас Немо как раз собирался раскурить сигару, когда увидел, что Паспарту выходит из своей каюты. Если бы дверь открылась на несколько секунд позже, то Паспарту заметил бы огонек его зажженной спички. Выругавшись (хотя на самом деле это было, своего рода, способом поблагодарить судьбу за то, что ему удалось остаться незамеченным), Немо убрал сигару в портсигар и вытащил из-за пояса револьвер кольт.
Он надеялся, что ему не придется воспользоваться им, ведь шум всполошил бы пассажиров, находившихся рядом с каютой Фогга. Немо подождал в тени шлюпки, пока Паспарту постучал в дверь каюты Фогга и его впустили. Немо стал тихонько пробираться к каюте Фогга, но вскоре снова был вынужден пригнуться и спрятаться под шлюпкой. Дверь опять открылась. Паспарту вышел и направился к каюте Ауды, находившейся рядом с каютой Фогга. Они о чем-то говорили через приоткрытую дверь, однако Немо не смог разобрать, о чем именно. Немо предположил, что Ауда потребовала назвать пароль, хотя наверняка узнала голос. Меньше, чем через две минуты появилась Ауда в халате, ее черные волосы свисали до талии. Оба исчезли в каюте Фогга.
Немо бесшумно подкрался к двери и приложил к ней стетоскоп – еще одно наследие Старейшин. Лунный свет падал ему на лицо, которое выдавало тревогу, но через мгновение он сосредоточился. Ему совсем не хотелось шуметь, однако другого способа войти в каюту не было. Подняв правую ногу Немо со всей силы ударил сапогом по дверному замку. Редкий замок смог бы выдержать удар такого силача. Замок вылетел, дверь с грохотом ударилась о стену, а Немо стремительно ворвался внутрь.
Беглым взглядом он определил, что все трое безоружны. Они сидели за столом. Часы Паспарту, освещенные раскачивавшейся под потолком керосиновой лампой, лежали на столе. Это подтвердило подозрения Немо о том, что в часах спрятан исказитель. Вслед за грохотом вышибаемой двери воцарилась тишина, и Немо услышал слабый звон, исходивший от часов. Он тут же узнал капеллеанский код.
Наставив на присутствующих револьвер, Немо закрыл за собой дверь. Паспарту начал вставать, но Немо покачал головой. Француз сел. У него, как и у Ауды, были расширены глаза. Они оба побледнели. Фогг сидел неподвижно, словно позировал для фотографа. Он единственный за столом сохранял невозмутимое спокойствие.
– Сейчас вы медленно встанете и пройдете к стене, – сказал Немо. – Потом развернетесь. Положите ладони на стену.
Он не произнес вслух ни одного ругательства, но мысленно наверняка осыпал их проклятиями. Сигналы, которые он только что услышал, служили призывом к немедленным действиям для всех капеллеан, обладавших исказителем. Немо не мог проигнорировать такой призыв, даже если бы он поступал от самого низкого по рангу капеллеанина. Но на этот раз призыв поступил от их главного руководителя. Он был адресован капеллеанину, у которого находился исказитель, недавно обнаруженный в Китае. А также всем, у кого мог оказаться исказитель, на случай, если китайский агент так и не выйдет на связь.
Тот, кто ответит на это послание, должен был настроить исказитель на переброску, убедившись прежде, что прибор никто не обнаружит, пока он будет находиться без присмотра. То, что их лидер позволял оставить исказитель в незащищенном месте, говорило о срочности этого дела. Кроме того, лидер все еще считал, что раджа Бунделькханда жив, но готов был рискнуть и согласиться даже на переброску, осуществленную раджой. Это свидетельствовало о том, что ситуация была отчаянной.
Лидер просил при возможности перебросить еще двух человек. Предпочтительнее, конечно, трех, но двое его тоже устроили бы. Он не объяснял, для чего ему нужны эти двое. Конечно, лучше всего, чтобы это были капеллеане, но если такой возможности не представится, то его агент в Китае – или любой другой, кто откликнется на призыв – должен выбрать двух землян и под дулом револьвера телепортировать их вместе с собой.
Немо, давно уже не общавшийся с другими капеллеанами, не знал, что могло означать это послание. Однако его планы относительно трех эриданеан изменились. И почему Фикс заболел именно сейчас? Кто-то должен был остаться здесь и убедиться, что Немо и лидер при необходимости смогут вернуться обратно. А в случае их невозвращения Фикс должен был позаботиться об исказителе. Он слишком ценен, и его нельзя лишиться.
И почему не отвечал китайский агент? Он спал? Был пьян? Попал в руки разбойников? Или – какая ужасая мысль – его схватили эриданеане? В таком случае они смогут заполучить исказитель, и даже не зная капеллеанского кода, им удастся настроить исказитель на прием и перенести к себе тех, кто находился в другом месте. Или, что было со