угом. До сих пор болезнь редко причиняла ему беспокойство. Но в последнее время ее проявления стали усиливаться. И одним из ее симптомов является не частая, но ослепляющая и тошнотворная головная боль. Возможно, она вызвана опухолью, но я думаю, причина кроется в тех переживаниях, которым он не дал в свое время волю. Однако когда Немо кричал «Довольно! Довольно!», он, думаю, просил боль отступить. И если законченный атеист призывает Бога, думаю, это говорит о том, насколько сильны его мучения. Также примечательно, что в момент страдания, когда человек, скорее всего, будет разговаривать на своем родном языке, Немо говорил по-английски.
– Разве он сказал это не по-французски? Но Аронакс…
– Не упомянул, что Немо говорил по-английски. Нет, Немо родом из страны, где общаются именно на этом языке. Возможно, из Ирландии. Он мог свободно разговаривать на гэльском, когда общался с членами команды, которые были ирландцами, однако было очевидно, что это не его родной язык. Я же, выдавая себя за ирландца из Дублина, никак не реагировал на эти его команды, а только лишь на те, которые он отдавал на кельтском.
– Бедняга! – вздохнула Ауда. – Так страдать и умереть рано, хотя он мог бы прожить тысячу лет. В самом деле, эликсир способен лишь продлить его мучения. Без него он умер бы в течение нескольких лет, и для него бы все закончилось.
– Он не достоин вашего сострадания, – сказал Фогг. – Впрочем, несмотря на болезнь, Немо нельзя недооценивать. До конца нашего плавания мы должны быть настороже. Я не верю, что он не попытается нарушить перемирие до того, как мы прибудем в Сан-Франциско.
16
Сойдя на берег в Сан-Франциско, Фогг выяснил, что следующий поезд до Нью-Йорка отходил в тот же день в шесть вечера. Он снял три номера в отеле, а затем вместе с Аудой отправился в британское консульство. Не успел Фогг отойти от отеля, как столкнулся с Паспарту. Француз ждал его, чтобы спросить разрешения запастись винтовками Энфилда и револьверами Кольта. Верн пишет, что француз хотел купить их на случай столкновения с индейцами во время поездки по Среднему Западу. Разумеется, они с Фоггом полагали, что с куда большей вероятностью придется обороняться от капеллеан, а не от сиу и пауни.
Сделав еще несколько шагов, Фогг «совершенно случайно» встретил мистера Фикса. Детектив изобразил крайнее удивление. Как случилось, что они вместе пересекли Тихий океан и ни разу не встретились? Фикс чувствовал себя в большом долгу перед Фоггом и с радостью согласился сопровождать его в дальнейшем путешествии. Не согласится ли мистер Фогг осмотреть вместе с ним этот любопытный американский город, во многом напоминающий города Старого Света?
Мистер Фогг сказал, что чрезвычайно польщен, и Фикс последовал за ним и Аудой. На Монтгомери-стрит все трое столкнулись с большой толпой. Здесь было не протолкнуться среди людей, которые вопили, выкрикивали лозунги и несли в руках плакаты и флаги.
«Да здравствует Кэмерфильд!»
«Да здравствует Мэндибой!»
Фикс сказал, что это политический митинг и будет лучше обойти его стороной. Американцы приходили в ярость, когда сталкивались со своими политическими оппонентами, а сегодня здесь присутствовали представители обеих партий. Мистер Фогг, возможно, подумал, что то же самое можно было сказать и об англичанах – и в те времена именно так все и обстояло – но промолчал. Вместо этого он произнес еще одну свою коронную фразу:
– Да, и кулаки остаются кулаками, даже если дело идет о политике.
Вскоре после этого началась драка. Трое британских подданных оказались между разбушевавшимися сторонниками Кэммерфильда и Мэндибоя. Большинство дерущихся были вооружены тростями со свинцовыми набалдашникам или дубинками, но у некоторых имелись револьверы. Кулаки, трости, дубинки, древки от флагов и ноги в тяжелых сапогах пошли в ход, рьяно и без разбора. Трое путешественников стояли наверху лестницы в конце улицы, однако такое местоположение не гарантировало им безопасность. Поток беснующихся головорезов смел их со ступеней.
Фогг орудовал кулаками, защищая Ауду. Здоровенный мускулистый громила с красным лицом и рыжей бородой занес над Фоггом кулак. Фикс преградил ему дорогу и принял удар на себя. Его колени подкосились, а шелковый цилиндр сплющился. Он удержался на ногах, но перед глазами все расплылось. Следующие несколько дней ему пришлось ходить с большой шишкой на голове.
– Янки! – процедил Фогг, с отвращение глядя на рыжебородого драчуна.
– Англичанин! Мы еще встретимся!
– Когда вам будет угодно, – ответил Фогг.
– Как ваше имя, любезный? – спросил американец.
– Филеас Фогг. А ваше?
– Полковник Стэмп Проктор.
Людской поток устремился дальше. Фогг поблагодарил детектива за то, что он так благородно закрыл его собой. Оба они серьезно не пострадали, однако их одежда выглядела так, словно они выпрыгнули из поезда, несущегося на скорости шестьдесят миль в час. Ауда была цела и невредима.
Все трое отправились в магазин готового платья. Час спустя они вернулись в отель в новой одежде. На обратном пути Фогг размышлял о том инциденте с полковником. Возможно, он просто был местным забиякой. Однако его имя – Стэмп Проктор! Мог ли он оказаться проктором [10] капеллеан – тем, кто осуществлял надзор за врагами на территории Соединенных Штатов? А его имя указывало на еще одну функцию, которую он выполнял, занимаясь уничижением эриданеан [11]? Или же это было всего лишь совпадением? Немо утверждал, что капеллеане отказались от старого обычая давать имена, которые указывали бы на функцию каждого капеллеанина. Однако Немо был лжецом. А даже если он и сказал правду, возможно, это нововведение еще не использовалось повсеместно.
Фогг ругал себя за то, что отправился осматривать город, а не остался по своему обыкновению в отеле. Почему он изменил своей привычке? Потому что хотел показать город Ауде.
Фогг также размышлял о Фиксе. Он поспешил принять удар, предназначавшийся ему. Зачем ему так поступать, если он был капеллеанином? Чтобы убедить Фогга, что он – простой англичанин, готовый защитить другого англичанина на земле янки? Это маловероятно. Если Проктор в самом деле капеллеанин, Фиксу следовало помочь ему.
Но Фикс не стал этого делать. Он поступил прямо противоположно.
За обедом Фогг спросил у Фикса:
– Вы больше не видели этого Проктора?
– Нет.
– Я вернусь в Америку и найду его, – спокойно сказал Фогг. – Англичанин не может допустить, чтобы с ним обошлись подобным образом и не потребовать при этом сатисфакции.
Фикс улыбнулся, но ничего не ответил. Фоггу стало интересно, о чем он подумал. Сам он говорил на полном серьезе. По окончании путешествия он собирался отыскать полковника. Как англичанин, он руководствовался вопросами чести, как эриданеанин – собирался сделать это, чтобы уничтожить капеллеанина, если бы Проктор в самом деле оказался таковым.
Чтобы добраться из Сан-Франциско в Нью-Йорк, нужно было проехать три тысячи семьсот восемьдесят шесть миль по железной дороге. Между океаном и городом Омаха в штате Небраска железная дорога проходила через пустынные земли, представлявшие опасность из-за диких животных и индейцев. Часть этих территорий населяли мормоны. Они были относительно мирными людьми, однако последователи других религиозных конфессий того времени считали их чуть ли не дикарями. Из-за частых остановок поезд мог разогнаться до скорости не больше двадцати миль в час, и путешествие должно было занять семь дней. Разумеется, если в дело не вмешаются бизоны, индейцы, грозы, наводнения, размыв путей, поломка состава или оползни. Однако при точном следовании расписанию, одиннадцатого декабря Фогг должен был прибыть в Нью-Йорк и сесть там на пароход до Ливерпуля.
В восемь часов во время снегопада весь вагон, в котором ехал Фогг и его спутники, превратился в общее спальное помещение. На следующий день ближе к полудню поезд сделал двадцатиминутную остановку в городе Рено штата Невада, чтобы пассажиры могли позавтракать. В двенадцать часов поезд остановился и был вынужден стоять до наступления темноты из-за огромного стада бизонов, переходивших пути. В половине десятого вечера состав двигался уже по территории штата Юта.
Вечером пятого декабря поезд находился примерно в ста милях от Большого соляного озера. И хотя Фогг не знал об этом, но в тот же день бригантина «Деи Грация» обнаружила «Марию Селесту», шедшую без единой души на борту. Если бы Хед доверился случаю, то уже двенадцатого декабря он высадился бы в Гибралтаре. Разумеется, его задержала бы следственная комиссия, но он мог бы сбежать. Его исчезновение стало бы еще одним эпизодом в цепочке тайн, связанных с этим делом, которое уже сто лет будоражит умы ученых и простых обывателей и породило множество домыслов. Как и сам корабль, известный большинству под названием «Мари Селеста». Впрочем, эта ошибка не является тайной. Причина – в неправильной записи, сделанной в лоцманском отчете в Нью-Йорке седьмого ноября 1872 года. Эта ошибка была увековечена в архивах Госдепартамента США. Газеты также продолжали использовать неправильное название.
Возможно, наиболее важную роль в распространении ошибки сыграл А. Конан Дойл, который назвал корабль «Мари Селестой» в своей знаменитой повести «Сообщение Хебекука Джефсона».
Седьмого декабря поезд остановился на пятнадцать минут на станции Грин-ривер на территории штата Вайоминг. Некоторые пассажиры вышли из вагонов, чтобы размять ноги. Ауда выглянула в окно, и увиденное ее встревожило. На платформе она заметила полковника Проктора.
Верн пишет, что Проктор оказался на поезде по случайному стечение обстоятельств, но мы понимаем, что это было не так. Кроме того, Верн утверждает, что Фикс, Ауда и Паспарту сговорились не сообщать Фоггу о том, что полковник ехал в другом вагоне. Однако это было лишь художественным вымыслом со стороны Верна. На самом деле, Ауда разбудила Фогга, чтобы рассказать ему о Прокторе.