Встав из-за стола, Джек взял с блюда горсть засахаренных орехов и сунул в карман. Заметив насмешливый взгляд Кейна, он смутился, покраснел и не знал, что делать: то ли положить их обратно, что теперь казалось уже неприличным, то ли уйти с ними.
На помощь ему пришел Трэверс.
— В детстве я тоже обожал такие орешки и грыз их с утра до вечера, — сказал он, сглаживая неловкость. — У нас с вами, Джек, одинаковые пристрастия.
Барнет заметил, что засахаренные орехи употребляли еще в древние времена, например, в Египте, после чего Кейн вспомнил, что давно собирался почитать что-нибудь про Египет. Мистер Барнет беспокойно заерзал на стуле и пробормотал, что ничего интересного на эту тему в библиотеке нет. Однако Кейн не поддался и заявил, что придется ему самому заняться поисками, чем привел в ужас своего собеседника, представившего, как он варварски шарит на полках, внося беспорядок и опустошение. Оплошность Джека была забыта, и он спокойно удалился с орехами в кармане.
Проходя вечером через картинную галерею, расположенную в центре дома, а вернее сказать, замка, перестроенного на современный лад, Трэверс увидел Джека, медленно ковыляющего от одной картины к другой. Не отдавая себе отчета, зачем он это делает, Трэверс остановился и стал наблюдать за ним. Особенно подолгу Джек рассматривал портреты, то подходя ближе, чтобы разглядеть детали, то отступая подальше. Трэверс подошел к нему, когда Джек стоял уже у последней картины.
— Вам нравится?
— Хорошие картины, — задумчиво сказал Джек. — Только их слишком много. Когда сразу так много, все путается. Лучше, когда мало, чтобы на каждую смотреть подолгу, на каждое лицо.
— Лицо?
— Это я про портреты. Если долго смотреть, можно догадаться, о чем думает человек, которого нарисовали. Можно даже придумать, как он жил.
— Зачем? — спросил Трэверс, глядя на него с возрастающим любопытством.
— Так интереснее.
— И что же вам больше всего здесь понравилось?
Джек без колебаний указал на две небольшие картины, висевшие одна над другой.
— Те пейзажи.
На обеих картинах было изображено одно и то же: берег моря и гора со старинными белыми зданиями и стройными колоннадами храмов. На верхней все было окутано золотистой рассветной дымкой, сквозь которую пробивалось сияние белоснежного мрамора; море еще дремало в объятиях ночи, лишь один луч робко и нежно касался его волнистой поверхности; в воздухе было разлито радостное ожидание грядущего дня. На нижней картине море было мертвым, черным, гладким и неподвижным. Серые вечерние сумерки поглотили гору, и здания на ней напоминали могильные памятники; на самой вершине одна белоснежная колонна еще была освещена последним закатным лучом, но свет уходил, исчезал куда-то за край картины — печальная прощальная ласка перед вечной ночью. Обе картины принадлежали кисти неизвестного итальянского художника.
— Почему? — отрывисто спросил Трэверс, напряженно глядя Джеку в лицо. — Почему вам нравится именно это?
Здесь висели шедевры, созданные великими мастерами. Рядом с ними пейзажи живописца, чье имя затерялось в глубине веков, отступали на задний план, и из всех, кто бывал здесь, до сих пор они привлекали только одного человека: Джека Трэверса.
— Не знаю, — сказал юноша, опуская глаза. — Я не могу объяснить… Как они называются?
— «Восход» и «Закат», — нехотя ответил Трэверс — Это символы Греции, ее расцвета и гибели. — Он вдруг оборвал разговор, повернулся к собеседнику спиной и пошел прочь. Джек шагнул за ним, но Трэверс обернулся и холодно, даже враждебно сказал: — Спокойной ночи, мистер Картмел.
Лицо Джека стало хмурым.
— Мистер Картмел, — пробормотал он, когда Трэверс ушел. — Почему?
Глава IV
Ночью Трэверс внезапно проснулся. У него было ощущение, будто что-то разбудило его, но что? Он прислушался — все было тихо. Полежав неподвижно минут десять, Трэверс повернулся, устраиваясь поудобнее, и в этот момент его слух уловил слабый шум. Он доносился из-за стены, оттуда, где вот уже четыре года царила мертвая тишина. Четыре года назад в этой комнате долго и мучительно умирал Джек Трэверс; после его смерти никто не входил туда. Этого не могло быть, но ошибиться он тоже не мог: его тонкий слух уловил легкие, быстрые шаги. Отбросив одеяло, он встал и вышел в коридор. Дверь соседней комнаты была заперта. Трэверс еще раз потянул за ручку, постоял немного, потом вернулся к себе, зажег свет, открыл ящик маленького столика, достал старинную шкатулку и откинул крышку: на дне, покрытом тонким слоем пыли, тускло блеснул ключ. Было совершенно очевидно, что к нему давно не прикасались.
— Что за чушь, — произнес он, ставя шкатулку на место. — Бред какой-то.
Задвинув ящик, он насторожился — нет, ничего. Или все же кто-то быстро пробежал от двери запертой комнаты дальше по коридору? Трэверс снова выглянул в коридор: никого. Он уселся на постель. Положим, некто находился в комнате и заперся изнутри, когда он дергал дверь, а затем поспешно убежал. Но кто и зачем? Чем больше Трэверс думал, тем все это выглядело бессмысленнее и нелепее. В итоге он пришел к выводу, что никакого шума на самом деле не было, и лег спать.
— Как ваша нога? — осведомился он утром у Джека, продолжавшего сильно хромать.
— Болит немного.
— Вы бы поменьше ходили.
— Я хожу очень мало. — Джек замялся, а потом робко спросил: — Можно мне посмотреть библиотеку?
— Пожалуйста. — Трэверсу было неловко за вчерашнюю грубость, он чувствовал, что Джек уловил перемену в обращении и теперь не знает, как держаться. — Пойдемте, я вас провожу. Мистер Барнет не любит посетителей, но не принимайте его ворчанье всерьез.
Барнет после визита Кейна был в дурном расположении духа и, приди Джек один, попросту выставил бы его вон. При виде тысяч томов на лице Джека появился детский восторг.
— Сколько книг! Вот бы все прочитать! — воскликнул он, смутился и стал листать первую, попавшуюся под руки книгу.
К досаде мистера Барнета, это оказалась рукопись.
Он пристально наблюдал за действиями Джека, и, хотя при Трэверсе не пытался отобрать рукопись, было видно, что ему очень хочется это сделать. Наконец, не выдержав, он дипломатично сказал:
— Это для вас совсем неинтересно. Хотите, я дам вам детектив? На редкость увлекательный. Сейчас принесу.
— Спасибо, мистер Барнет, но я не люблю детективы, — сказал Джек, как-то весь разом погаснув.
Со дня на день должен был вернуться доктор Уэйн. Джек почти перестал хромать и только по лестнице поднимался и спускался с осторожностью, держась за перила.
Погода стояла сырая и холодная, видневшаяся из окна часть парка была пустынна; кроме двух конюхов, прогуливающих верховых лошадей, на дорожках не было ни души. Джек прижался лицом к стеклу, забрызганному снаружи каплями дождя, потом, приоткрыл одну створку — в комнату ворвался резкий, холодный ветер. Он поежился, закрыл окно, уселся на диван и взял книгу, открыл ее, но читать не стал; держа раскрытую книгу на коленях, он продолжал смотреть в окно. С севера надвигались низкие серые тучи, ветер усиливался, ветки деревьев гнулись с глухим звуком, похожим на отдаленный стон.
— Как холодно, — тихо произнес он, хотя в комнате было тепло. — Сыро и холодно…
Вечером лакей пригласил его к Трэверсу.
Пол и одна стена были покрыты огромным ковром в зеленовато-желтых тонах. На противоположной стене висела картина в старинной раме, еще одна — в простенке между двумя высокими узкими окнами. По обе стороны старинного камина в стену были вмурованы плиты с античными барельефами. Четыре больших кресла, вполне современные, обивкой в точности копировали расцветку ковра. Усевшись в одно из них, Джек утонул в его мягких объятиях.
— Вы пострадали из-за моей неосторожности, и я перед вами в долгу, — сказал Трэверс — Какая сумма будет достаточной, чтобы у вас не осталось неприятных воспоминаний об этом инциденте?
— Не знаю, — растерянно ответил Джек.
Пожав плечами, Трэверс вынул из бумажника несколько банкнот и протянул их ему. Джек встал, взял деньги и, не глядя, сунул их в карман.
— Завтра утром я поеду в город и подвезу вас. Или вам надо в другое место?
— Спасибо, — сказал Джек и быстро вышел.
— Странное создание, — пробормотал Трэверс, глядя на закрывшуюся дверь.
Утро наступило серое и холодное. Небо хмурилось, низкие, рваные тучи проплывали над мокрой землей.
Хотя Трэверс держал шофера, машину он обычно водил сам. Джек забрался на заднее сиденье, прижимая к себе старую, потертую сумку — единственную вещь, которая была при нем, когда Трэверс сбил его. Вид у него был подавленный, за всю дорогу он не произнес ни слова. Когда выехали на шоссе, начался дождь, такой же мелкий, как в ночь происшествия. На улицах людей было очень мало. Редкие, под зонтами, фигуры шли торопливо, прижимаясь к стенам домов.
— Куда вас подвезти? — спросил Трэверс.
— Мне все равно.
Решив, что Джек, погруженный в свои мысли, не понял вопроса, Трэверс спросил снова:
— Где вам удобнее выйти?
— Могу выйти здесь, — сказал Джек. — Какая разница…
Трэверс остановил машину. Вдоль улицы тянулись частные особняки. Трэверс с сомнением посмотрел на них, затем на Джека.
— Вы живете здесь?
— Нет.
— А где?
— Нигде, — сказал Джек, выйдя из машины и захлопывая дверцу — Какое вам дело…
Держа в руках сумку, которая, судя по тому, как он нес ее, была пустой, он пошел вперед. Дождевая пелена размывала очертания его невысокой фигурки, еще десяток шагов, и серая мгла поглотит его и он исчезнет в ней точно так же, как появился, вынырнув на дороге перед машиной Трэверса.
Машина рывком тронулась с места. Трэверс приоткрыл переднюю дверцу.
— Джек! Послушайте, Джек!
— Что вам от меня надо? — хмуро спросил Джек, останавливаясь.
— Идите сюда. Садитесь.
Теперь Джек сидел рядом с Траверсом. Нахохлившись, он молча смотрел прямо перед собой.