— Как обычно бывает, меня кое-кто научил. А так же вручил мне книгу, после чего я старался прочесть каждую книгу, которую мог достать. Прямо как вы, юный господин. Гляжу, вы все время читаете, и не только ради уроков.
Джоффри знал, что его отец посмеивается над воспитателем, однако за того вступилась мать юноши, сказав, что Джоффри поймал рукой звезду.
Отец только фыркнул:
— Нет у него в руках ничего, кроме грязи и старых костей. Кому какое дело, где этот иксовый материк? Там все равно никто не был.[6]
Его матушка выглядела уставшей, но защищала сына:
— Он очень хорошо читает, и господин Виггалл научил его трем языкам. Он даже немного может разговаривать по-оффлерански.
И вновь отец только фыркнул:
— Это пригодится только в том случае, если он захочет стать дантистом. Все равно сегодня все говорят по-анкморпоркски.
— Читай, читай, сынок, — сказала матушка. — Чтение — путь к просвещению. А знание — ключ ко всему.
Вскоре после этого лорд Вертун отправил воспитателя прочь со словами: «Итак вокруг слишком много чепухи. Было бы меньше, если бы парнишка обходился дешевле. Не то что его братья».
Стены поместья далеко разносили голоса, поэтому Джоффри все слышал, и подумал: «Что ж, кем бы я ни решил стать, не хочу быть похожим на отца!»
После ухода воспитателя Джоффри остался предоставлен самому себе: бродил по поместью, узнавал что-то новое и проводил основное время с Мак-Тавишем. Этот конюший был стар почти как местные холмы, но все же его называли «мальчиком». Он знал трели всех на свете птиц и умел им подражать.
Поэтому Мак-Тавиш оказался рядом, когда Джоффри нашел Мефистофеля. Одна из бабушкиных коз принесла помет. Двое козлят оказались здоровыми, а от третьего — маленького и хиленького, зарытого под соломой — коза отказалась.
— Я хочу попытаться его спасти, — объявил Джоффри. Пришлось потеть всю ночь, стараясь помешать новорожденному козленку откинуть копыта: подоить козу, и поить пациента с пальца, пока тот мирно не заснул под боком Джоффри в теплом гнезде из сена.
«Какой он крохотный, — думал Джоффри, вглядываясь в зажмуренные глазки. — Я должен ему помочь».
И козленок услышал. Он рос сильным и ловким козленком, повсюду следуя за Джоффри хвостиком, и был готов забодать любого, кто посмел бы угрожать его молодому хозяину. С учетом того, что чаще всего это означало любого в зоне видимости, большая часть слуг и гостей благоразумно старались обходить рогача стороной.
— Скажи, почему ты назвал это исчадие ада Мефистофелем? — как-то спросил его Мак-Тавиш.
— Вычитал в одной книге.[7] Сам видишь, как оно удачно ему подошло, — ответил Джоффри.
Мальчик рос, превратившись сперва в подростка, а затем и в юношу, благоразумно старавшегося как можно реже попадаться на отцовские глаза.
Однажды Мак-Тавиш оседлал для него лошадь и они вместе отправились через поля на границу владений лорда Вертуна, и затем тихо прокрались через лес в лисьи угодья. Они часто так делали, чтобы наблюдать, как лисица играет с лисятами.
— Здорово видеть, как они веселятся, — прошептал Мак-Тавиш. — Лисица охотится и кормит лисят. Но на мой вкус, слишком уж они любят курятину. Раз они убивают кур, мы убиваем их. Таков мир.
— Это неправильно, — печально ответил Джоффри, привязавшийся к лисе.
— Однако нам тоже нужны куры, и их приходится охранять. Поэтому мы охотимся на лис, — напомнил Мак-Тавиш. — Я привел тебя сюда, Джоффри, потому, что близок день, когда твой отец возьмет тебя с собой на охоту. Возможно, даже на твою лису.
— Ясно, — ответил Джоффри. Разумеется, он знал об охоте, потому что видел ее каждый год с самого рождения. — Нужно беречь кур, и мир жесток и беспощаден, но превращать это в игру неправильно. Это ужасно! Это просто казнь. Разве мы должны убивать все вокруг? Убивать мать, кормящую детей? Мы только потребляем, ничего не дав взамен. — Он поднялся на ноги и отправился к лошадям. — Я не желаю охотиться, Мак-Тавиш. Клянусь, мне не нравится ненависть. Я даже не испытываю ее к отцу, но охота — я бы хотел поместить ее в самое темное место.
— Думаю, малыш Джоффри, тебе стоит быть осторожнее, — Мак-Тавиш был обеспокоен: — Ты же знаешь своего отца. Он вроде гвоздя в сиденье стула.
— Отец не гвоздь, он — бревно! — горько откликнулся Джоффри.
— Ладно, но коли ты решишь поговорить с ним об этом… или со своей матерью… может он поймет, что ты не готов к охоте?
— Бессмысленно. Если он что-то решил, его уже не переубедишь. Иногда я замечаю, что мать плакала. Она не любит, когда ее видят плачущей, но я знаю — она плакала.
В этот миг он взглянул в небо, где кружил ястреб, и ему пришло в голову: «Вот, где свобода. Я хочу освободиться».
— Я хочу летать, Мак-Тавиш, — сказал Джоффри, и добавил: — Как птицы, как Лангас.[8]
И почти тотчас же он заметил помело, на котором следом за ястребом мимо пролетала ведьма. Он указал на нее и сказал:
— Я хочу такое же. Хочу стать ведьмой.
Старик возразил:
— Это не для нас, мальчик. Все знают, что мужчина не может стать ведьмой.
— Почему?
Старик пожал плечами и ответил:
— Никто не знает.
— Я хочу это узнать, — сказал Джоффри.
В день своей первой охоты Джоффри решительно отправился с остальными. «Сегодня я должен постоять за себя», — решил он.
Вскоре местное дворянство скакало галопом по сельской местности, некоторые довольно рискованно перескакивали через ямы, изгороди и ворота, порой оказываясь с другой стороны без лошади. Джоффри осторожно держался в хвосте, выждав подходящий момент, чтобы незаметно улизнуть. В лесу он двинулся в противоположном охоте направлении. Заслышав как лай гончих сменился радостным визгом, он с ёкнувшим сердцем понял, что дичь поднята.
Потом пришло время вернуться домой. Там каждый был в том счастливом расположении духа, когда «завтра» что-то значит, и каждому вручают кружку горячего напитка мало чем отличающегося от «Особой мази» для овец бабули Тиффани. Награда для вернувшихся героев! Переживших охоту. Ура! Все жадно отхлебывают, обливаясь, и питье течет по дряблым подбородкам.
Но лорд Вертун заметил, что лошадь Доффри единственная из всех не вспотела и ее копыта остались чистыми. Гнев его был ужасен!
Братья держали Джоффри, а мать могла только смотреть с беспомощной жалостью. Когда лорд Вертун обрызгал лицо сына лисьей кровью, она отвернулась.
В гневе Его милость можно было даже назвать одухотворенным.
— Где ты шлялся?!! Тебе следовало присутствовать при убийстве! — рокотал он. — И ты сделаешь это собственными руками, юноша, мне на радость! В молодости это был мой долг, и так же поступал мой отец. И тебе придется. Такова традиция. Ясно? В твоем возрасте каждый мужчина должен познать вкус крови. Кем ты себя возомнил, чтобы перечить? Я в тебе разочарован!
И по спине Джоффри со свистом прошлась плеть.
Обрызганный лисьей кровью Джоффри повернулся к матери:
— Лиса была так красива! Зачем ее так убивать? Просто ради забавы?
— Прошу, не раздражай отца еще сильнее, — взмолилась мать.
— Я любовался ими в лесу, а вы просто охотились. Разве вы станете их есть? Нет. Мы… (тут шло ругательство[9]) преследуем и убиваем, хотя и не станем употреблять их в пищу, из собственной кровожадности. Для развлечения.
Свист плети.
Было больно. Но внезапно Джоффри переполнило… что именно? Разом он вдруг осознал, что все возможно исправить, и он пообещал себе, что он этим займется. Он знал, что справится. Джоффри выпрямился во весь рост и избавился от хватки братьев.
— Хочу поблагодарить вас, Отец, — произнес он с неожиданным почтением. — Сегодня я выучил важный урок. Но я не хочу позволять вам бить себя вновь. Никогда более. И не собираюсь видеться с вами, если только вы не изменитесь. Вам ясно? — Его тон внезапно стал формальным, словно всему виной была плеть.
Гарри и Хью смотрели на брата разинув рты и с ожиданием ответного взрыва. Остальные охотники расступившиеся перед лордом Вертуном, когда он «беседовал» с сыном, перестали делать вид, что ослепли. Мир охоты был не подвластен законам, атмосфера накалялась, и тем не менее все затаили дыхание.
В звенящей тишине Джоффри увел своего коня в конюшню, оставив окаменевшего лорда Вертуна стоять столбом.
Юноша дал животному сена, расседлал, снял узду и вытер насухо. В это время к нему подошел Мак-Тавиш:
— Молодец, Джоффри, — и неожиданно тихо добавил: — Ты отлично постоял за себя. Не позволяй этому ублюдку себя топтать.
— Он может тебя выгнать, Мак-Тавиш, за подобные слова, — предупредил его Джоффри. — Разве тебе тут не нравилось?
— Тут ты, парень, прав. Как погляжу, я слишком стар, чтобы менять жизнь, — ответил конюх. — Но ты здорово защищался и никто бы не справился лучше. Как я понял, вы нас теперь покинете, господин Джоффри?
— К большому сожалению, да. Тем не менее, я благодарю тебя, Мак-Тавиш. Надеюсь, у тебя с моим отцом не будет из-за меня неприятностей.
— Он не станет связываться, пока от меня есть толк, — ответил самый старый помощник конюха на свете. — В конце концов, после стольких лет я знаю его как свои пять пальцев, как одну из тех гор-вулканов. Он мощно извергается огромными горячими камнями на всех, кто ни попал под руку, но извержение рано или поздно заканчивается. Люди поумнее просто прячутся от него, пока оно не стихнет. Вы были со мной добры и обходительны, господин Джоффри. Я знаю, что вы беспокоитесь за матушку. Она прекрасная леди, всегда добра ко мне и очень помогала, когда умирала Молли. Я это помню. И буду помнить вас.
— Спасибо. Я тоже тебя не забуду, — ответил Джоффри.
Мак-Тавиш закурил огромную трубку и выдохнул облако дыма:
— Как я понимаю, вы бы хотели забрать с собой того драчливого козла.