А Ксения закусила губу.
Что делать?
Александра собирается убить несчастную молодую женщину, мать украденного ребенка. Как ей помешать?
Дождавшись, когда Александра ушла прочь по коридору, Ксения выскользнула из стенного шкафа, вернулась в холл.
Там по-прежнему мужчина в полосатом свитере разговаривал с телевизором, вернее, кричал на ведущую:
– Я сказал – смотри мне в глаза! Думаешь, если перекрасилась, если спряталась в телевизор, – я до тебя не доберусь? Думаешь, запихнула меня сюда и будешь радоваться жизни? Нет, милая, со мной шутки плохи! Я тебя узнаю в любом обличье! Я тебя подкараулю! Рано или поздно ты из телевизора выйдешь! Пить захочешь или другое что – и выйдешь! А я – тут как тут!
Тут у Ксении возникла плодотворная идея.
Она незаметно взяла со столика пульт от телевизора и переключила его на программу «Земля животных». Там в это время показывали фильм из жизни ядовитых змей.
Полосатый женоненавистник встрепенулся и завертел головой, как будто пытался понять, где находится.
– А где она? Куда она девалась?
– Я знаю, где она сейчас, – проговорила Ксения, подойдя к нему. – Если хотите, я вас к ней отведу.
– Ага, значит, она все-таки вышла из телевизора! – бурно обрадовался сумасшедший. – Я знал, что это когда-нибудь случится! Веди меня к ней, добрая девушка!
Ксения подхватила мужчину под локоток и повела его к палате номер девять.
В палату Алены Дроздовской вошла медсестра, катя перед собой хромированную стойку для капельницы. Состроив слащавую, фальшиво-заботливую физиономию, она засюсюкала:
– И как наши дела? И как мы себя чувствуем?
– Не знаю, как вы, а я себя чувствую отлично, – Алена хотела сказать это твердо, но голос предательски задрожал. – И Роман Андреевич обещал завтра меня выписать.
– Да, конечно… – Теперь лицо медсестры стало озабоченным. – Вот как раз насчет выписки… если вы хотите, чтобы вас выписали, – нужно немножко поддержать организм. Доктор прописал вам капельницу с витаминами и успокоительными.
– Не хочу капельницу! – испугалась Алена. – Я и так отлично себя чувствую! И успокоительные мне ни к чему!
– Ай-яй-яй… как же ни к чему? Вон вы как нервничаете! Доктор будет очень недоволен и может передумать насчет выписки… вы ведь хотите домой?
Домой Алена хотела. Она хотела к своему грудному ребенку, которого почти не видела, но ее держали здесь, в этой подозрительной клинике. Держали уже почти месяц. Или больше месяца, даты спутались у нее в голове.
Все дни в палате были похожи один на другой, сливались в один бессмысленный тягучий кисель.
Клейстер, говорила когда-то бабушка, помешивая бесцветное варево, потом, когда остывало, им полагалось подклеивать бумажные обои, которые немилосердно драл кот Кузя. Бабушка вырезала кусочки из оставшихся с позапрошлого ремонта, выпрашивала у соседей. Таким образом, обои у нее в комнате пестрели разноцветными лоскутками.
Кузя трудился день и ночь, бабушка называла его непонятным словом «стахановец» и не успевала подклеивать кусочки. В борьбе за чистоту и порядок победу явно одерживал кот. А потом кот умер, потому что был старый. И родители Алены предложили бабушке отремонтировать квартиру. Бабушка отказалась, она все смотрела на разноцветные кусочки, качала головой и что-то шептала горестно. А потом заболела, и Алену к ней больше не привозили. И на похороны бабушки ее не взяли, папа сказал, что она еще мала для такого зрелища.
Надо же, думала Алена, когда ненадолго приходила в себя, столько лет не вспоминала про бабушку, а теперь вот воспоминания сами вылезли наружу.
Были очень тяжелые роды, ребенок никак не хотел покидать ее тело, и с кесаревым отчего-то все тянули, от боли она плохо понимала, что происходит.
Потом ее накололи лекарствами, и она очнулась, только когда все было кончено. Поэтому она страшно боялась, что ребенок умер, тем более ей его не показывали, мотивируя это тем, что она очень слаба.
Молоко от лекарств так и не пришло. Родственников к ней не пускали, да и какие родственники? У мужа серьезные проблемы с бизнесом, он последние месяцы ходил мрачнее тучи. Наорал на нее пару раз – не приставай ко мне со своими бабскими заморочками, сидишь на всем готовом, сама разбирайся!
Была еще свекровь… но про нее Алена старалась не вспоминать. Она даже рада была, что задерживают в роддоме, только бы не видеть Изольду Михайловну.
У нее была ужасная слабость, она волновалась из-за ребенка, а врачи все отводили глаза. И тогда ночью она встала и пошла в детское отделение, чтобы посмотреть на своего сына и убедиться, что с ним все в порядке.
Там было закрыто, но за стеклянной стеной она увидела его. Другие дети находились с мамами в палатах, а он лежал совсем один – маленький, беспомощный. И плакал.
Из-за толстого стекла не слышно было звуков, но она видела, что он плачет – тоненько, горестно. И не было никого, кто бы подошел и успокоил его, взял на руки и прижал к груди.
И тогда она стала стучать в стекло, и кричать, и биться в него головой, чтобы хоть кто-то услышал. Люди в белых халатах прибежали, когда она уже потеряла сознание.
На следующее утро неприветливая врач сухо сказала Алене, что с гинекологией у нее все в порядке и нужно лечить нервы. Ее переводят в частную психиатрическую клинику, а ребенка отдадут родственникам. И, так и быть, ей его покажут.
Сестра принесла аккуратный кулечек и показала его Алене из своих рук. Ребенок спал, причмокивая во сне крошечными губками.
Алена восприняла все происходящее довольно спокойно, очевидно, под действием успокоительных.
Сперва, когда привезли в эту клинику, ей и правда было плохо, то и дело накатывали волны паники, мучили тяжелые сны, точнее – один и тот же повторяющийся сон: ей снилась комната, полная незнакомых людей, которые окружают ее и ребенка, показывают на них пальцами и что-то говорят на незнакомом языке. Потом в комнату влетает огромная черная птица, она нападает на нее и на ребенка, клюет их…
Алена просыпалась в ужасе, в холодном поту.
Но понемногу она пришла в себя.
В клинике ее пичкали какими-то лекарствами, но от них ее клонило в сон, и вместо паники наваливалось тупое безразличие. Словно на нее опускалась тяжелая чугунная плита.
Осознав, что с ней происходит, Алена перестала принимать таблетки. Она делала вид, что глотает их, а сама прятала за щекой и потом выплевывала в унитаз. Такому научила ее довольно милая старушка Розалия Степановна, которая показала, как сделать так, чтобы опытные медсестры ничего не заметили.
Когда стало чуть лучше, Алена начала выползать из палаты в холл, там они и познакомились.
«Хочешь выйти отсюда, – говорила Розалия, – не спорь с врачами, улыбайся медсестрам, делай им маленькие подарочки, хвали их прически и макияж. Не жалуйся ни на что, не конфликтуй с больными, постепенно делай вид, что пришла в себя. Пускай доктор думает, что тебе помогает его лечение».
Алена все делала как нужно, наконец врач пообещал выписать ее – и вот теперь эта капельница…
– Мы хотим домой? – повторила медсестра.
– Да, конечно…
– Тогда нужно быть послушной, нужно слушаться доктора, нужно сделать капельницу!
Алена сдалась, закатала рукав. В конце концов, что с ней будет с одного раза? Лучше не спорить…
Медсестра ввела катетер, удовлетворенно улыбнулась:
– Ну вот, все хорошо…
Алена опустила веки, сделала вид, что заснула.
Медсестра вышла, тихонько закрыла за собой дверь, стараясь ее не разбудить.
Алена сразу же открыла глаза, но комната поплыла вокруг нее, как в детстве, когда она каталась на карусели. Алена почувствовала, как на нее наваливается усталость. Спать, спать… в конце концов, если она немного поспит, ничего страшного не случится…
Вдруг дверь палаты со скрипом приоткрылась.
В палату вошла женщина – высокая, худощавая, с коротко подстриженными темными волосами и черными густыми бровями, похожими на двух гусениц. Лицо женщины показалось Алене смутно знакомым.
Где она видела это лицо?
Ах да, в том сне… в том тяжелом кошмаре, повторявшемся первые дни, эта женщина была среди людей, которые окружали Алену, показывали на нее пальцами…
Алена попыталась встать, но тело не слушалось ее.
А женщина из сна подошла к ней, достала пластиковый контейнер, извлекла из него шприц…
В ее глазах Алена вдруг ясно прочитала смертный приговор. Она попыталась оттолкнуть руку со шприцем, но сил не хватало. Женщина из сна схватила ее за запястье, поднесла шприц…
В это время дверь палаты снова открылась с громким ревматическим скрипом.
Ксения подвела мужчину к двери девятой палаты, толкнула ее – и увидела бледную молодую женщину на кровати и склонившуюся над ней со шприцем в руке Александру.
Неужели они уже опоздали?
Александра испуганно обернулась.
– Вот она! – выпалила Ксения, подтолкнув мужчину вперед. – Вот твоя жена!
Повторять ей не пришлось.
Мужчина бросился к Александре, сжав кулаки, и закричал:
– Перекрасилась? Загримировалась? Думала, я тебя не узнаю? Шалишь! Я узнаю тебя в любом обличье! Ты от меня не скроешься!
Александра попятилась, выставила вперед руку со шприцем, зашипела, как разъяренная кобра:
– Ты еще кто такой? Что тебе нужно?
– Мне нужна справедливость! Нужно отплатить тебе за все мои страдания!
– Вали отсюда, псих ненормальный!
За спиной Александры молодая женщина выдернула иглу капельницы, с трудом сползла с кровати, сделала неуверенный шаг вперед, еще один – но зацепилась за подставку капельницы, покачнулась и упала на пол. Стойка капельницы с грохотом рухнула на нее.
Тем временем мужчина огляделся по сторонам, схватил первое, что попалось под руку – это оказался большой керамический кувшин для цветов, – и замахнулся.
«Надо же, – некстати подумала Ксения, – даже цветов не принесли женщине в больницу. Хорош муж!»
Псих в полосатом свитере подскочил к Александре, держа кувшин наперевес.