«Наконец-то…» – подумала Ксения.
Они вошли в очередной зал, заставленный застекленными витринами.
Степан подошел к одной из этих витрин и продолжил:
– В шестнадцатом, семнадцатом, восемнадцатом и даже девятнадцатом веках детские погремушки превратились в настоящие произведения искусства…
Действительно, в витрине лежали изящные погремушки из серебра и золота, украшенные тонким растительным орнаментом и сверкающими камнями.
– Это голландские погремушки семнадцатого века, – пояснил Степан, – видите, на некоторых из них колокольчики, отгоняющие злых духов. Такую погремушку можно было повесить ребенку на шею, прикрепить к поясу или к руке. Иногда к ним добавляли свисток. В то время драгоценная погремушка была излюбленным подарком на крестины, их берегли и передавали из поколения в поколение. Понятно, что такие дорогие погремушки могли позволить себе только богатые семьи. Но в нашей коллекции есть гораздо более древние погремушки…
Степан подвел Ксению к следующей витрине, где были выставлены куда более скромные игрушки, сделанные из глины или потемневшего от времени металла.
– Как я уже сказал, их находят в гробницах египетских фараонов, в греческих захоронениях, у хеттов и скифов. Вот эта глиняная рыбка второго века до нашей эры найдена в Египте, внутри у нее медные бусины, которые издают при встряхивании мелодичный звук. А эта погремушка найдена в Иерусалиме, она относится к пятому или шестому веку до нашей эры, и она – не детская игрушка, а важный инструмент, использовавшийся во время богослужения. Когда во время праздника Пурим в Иерусалимском храме читали Книгу Эсфирь, при упоминании Амана молящиеся должны были шуметь, топать ногами и греметь такими погремушками, чтобы выразить свое возмущение этим злодеем. Видите, форма этой погремушки очень удобна, чтобы держать ее в руке. Вообще, мы подошли к тому, что погремушка с древности была не только детской игрушкой, но и важной деталью богослужения. Не случайно их часто находят при раскопке храмов. Вот, например, очень распространенный в Египте и Греции храмовый инструмент – систрум. Его название происходит от слова «встряхивать»…
Степан подвел девушку к следующей витрине, где лежало несколько похожих предметов, состоящих из прикрепленных к изящной ручке горизонтальных перекладин, на которые были надеты плоские металлические тарелочки.
– При встряхивании систрум издает приятный мелодический звон. Вот это – египетский систрум, это – хеттский, это – греческий. На одной из росписей в египетском храме Абу Симбел есть изображение царицы Нефертити, играющей на систруме…
– Надо же! – Ксения не удержалась от реплики, услышав знакомое имя. – Даже Нефертити!
– Да, и не только она! Систрум использовали в обрядах, посвященных богине Изиде. После того, как римляне завоевали Египет, культ Изиды распространился очень широко, по всей Римской империи, по всему Средиземноморью. Храмы Изиды были и в Риме. Должно быть, это было удивительное, завораживающее зрелище, когда прекрасные жрицы танцевали под звуки систрума…
Степан сделал паузу в своей речи, и Ксения наконец смогла вставить хоть слово:
– Да, но при чем тут моя погремушка? У вас здесь полно куда более интересных образцов… взять хоть те, голландские – это же просто шедевры ювелирного искусства!
– Как я уже сказал, в Шумере находятся корни мировой культуры. Там появились колесо, письменность, ирригация. Там же были заложены основы мировых религий. Например, библейский миф о Всемирном потопе и о Ноевом ковчеге восходит к шумерскому мифу о благочестивом царе Зисидре…
«Ноев ковчег зачем-то приплел, – подумала Ксения. – Это-то тут при чем? Нет, его не остановить!»
– Не буду запутывать вас лишними фактами, – проговорил Степан, как будто прочтя ее мысли. – Суть в том, что ваша погремушка, может быть, самая древняя из всех известных науке, и ее изучение может многое рассказать о корнях магии и религиозных практик. Но, может быть, самое интересное, что с ней связано… в одной из шумерских клинописных записей упомянут некий артефакт, в котором был заключен голос бога Энлиля. Там сказано, что при помощи этого артефакта можно разбудить спящего бога, и тот, кто владеет этим артефактом, – владеет миром. Так вот, у меня есть сильное подозрение, что артефакт, о котором говорится в той клинописи, это именно храмовая погремушка, систрум или сафаиль. Такой же артефакт, как тот, который вы мне показали.
«Все, пора заканчивать эту лекцию! Совершенно мне мозги запудрил!» Ксения, не скрываясь, посмотрела на часы.
– Простите меня, ваша лекция, конечно, очень интересная, но я тороплюсь по делам…
Степан не обиделся и смущенно проговорил:
– Извините, я отнял у вас много времени. Просто очень уж увлекательная эта тема… но вы ведь пришли сюда не для того, чтобы выслушивать лекцию о погремушках?
– Да, конечно. Я пришла, чтобы передать вам, что вашей тете нужна помощь. И она хочет встретиться с вами и поговорить. У нее есть какая-то важная информация.
– Да, конечно! Я готов отправиться к ней прямо сейчас. Я отпрошусь у начальства…
– Нет, сейчас не нужно. В клинику, где она находится, не так просто попасть. Кстати, а как вы узнали, что она в психиатрической клинике, раз с тех пор с ней не встречались?
– Да, через некоторое время после бурного объяснения с Еленой я получил письмо. По почте, на адрес музея. На конверте не было обратного адреса, но я сразу узнал тетин почерк. Внутри на листочке было написано одно только предложение: «Все идет по плану». И еще там был рекламный проспект этой самой клиники. Ну, я и понял, что тетя Роза спряталась там от опасности. И ждал, что она даст о себе знать. Дождался, – Степан улыбнулся. – Так как же мы туда попадем?
– Мы с вашей тетей обо всем договорились. Если вы действительно хотите ей помочь, приезжайте туда сегодня ночью. Ну, не обязательно глубокой ночью, но когда стемнеет. Я проведу вас на территорию клиники, а там нужно будет подать вашей тете условный сигнал. Только оденьтесь во что-нибудь темное и удобное.
– Ну, я иногда участвую в археологических экспедициях… оденусь как в поход…
– Ну, можно и так… только обувь другую – не ботинки на толстой подошве, я что-нибудь мягкое, бесшумное.
На том и договорились.
Ксения покинула музей, условившись встретиться со Степаном в полночь на Выборгском шоссе, неподалеку от Озерков.
Уш-Кун, Серый Лис, принадлежал к племени Детей Горного Льва. Племя это кочевало в степи по берегам Евфрата неподалеку от городов Черноголовых – Ниппура, Лагаша и Суруппака. Дети Горного Льва пасли овец и коз, собирали дикий мед, иногда грабили небольшие торговые караваны.
В этом году Уш-Кун задумал жениться. Ему приглянулась Су-Лала, Белая Куропатка, дочь старого Шулака. Он захотел привести ее в свой шатер, но по законам племени для этого нужно было принести отцу Куропатки дорогой подарок.
Можно было добыть в западных горах шкуру снежного барса, можно было выменять на несколько козлят в племени Детей Гадюки амулет из синего камня, помогающий от ран и болезней, но Уш-Кун придумал кое-что получше.
Он решил пробраться в город Черноголовых, в Ниппур, и украсть оттуда какую-нибудь диковину.
Друзья и родичи отговаривали Уш-Куна.
До сих пор никто из их племени не решался входить в города Черноголовых – жители городов считались злыми волшебниками, они строили огромные каменные шатры, высекали из камня огромные подобия людей и животных, ездили на повозках с колесами.
Но у них в городе было множество красивых, удивительных вещей, таких вещей, которых никогда не видели степные кочевники. Люди из других племен – дети Барса, дети Сокола, дети Черной Гиены – иногда осмеливались войти в города Черноголовых и рассказывали о них такое, во что и поверить трудно. Только на ночь нельзя было оставаться в городах, после захода солнца улицы обходили стражники, и тех кочевников, которых там заставали, предавали смерти.
Если Уш-Кун не побоится магии Черноголовых, если он проберется в город и вернется оттуда с добычей – все племя будет поражено его ловкостью и бесстрашием…
Уш-Кун дождался сумерек, нырнул рядом с городской стеной в канал, проплыл под водой, сколько смог, и вынырнул уже внутри города.
Все здесь было не такое, как в степи. Все было удивительное.
Большие шатры из чего-то твердого, как камень, прямые широкие тропы между этими шатрами, многочисленные лошади и мулы, колесные повозки.
Уш-Кун пробирался между каменными шатрами, высматривая, что бы похитить в городе Черноголовых, – но тут мощеная тропа развернулась, и Уш-Кун увидел в просвете между каменными шатрами Черноголовых нечто огромное, как гора, но ровное и красивое, как гигантский каменный шатер.
Кочевник слышал об этой рукотворной горе от тех, кому довелось побывать в городе.
Это был Зиккурат, храм, в котором Черноголовые молятся своему божеству, в котором они приносят ему жертвы.
Уш-Кун не мог отвести глаз от Зиккурата.
Он пошел к нему, как отбившаяся от стада овца идет на зов своего хозяина.
На полпути он понял, что именно там, в Зиккурате, Черноголовые хранят свои главные тайны, свои самые удивительные вещи.
Значит, туда ему и следует проникнуть.
Прячась за домами и пригибаясь к земле, дикарь подобрался как можно ближе к Зиккурату. Теперь он мог видеть его весь, от огромного основания до крыши, упиравшейся в самое небо.
Перед входом в Зиккурат стояло целое стадо огромных каменных быков. Быки были огромны, больше любого быка, какой когда-либо топтал степную траву, больше любого животного, которого когда-нибудь случалось видеть кочевнику.
И у них… у этих удивительных животных было не четыре ноги, а целых шесть!
Уш-Кун загляделся на удивительных каменных быков – и едва не попался.
В самый последний момент он услышал приближающиеся шаги и увидел воинов в круглых шлемах и блестящих доспехах, с обнаженными мечами в руках.