– Ты Ксении служишь?
– Нет, – девка засмеялась, показав великолепные зубы. – Кухонная я…
На улице Паоло задержался, окинул взглядом женскую половину. Показалось ли ему, или узкое смотровое окошко, закрытое внутренней ставенькой, вдруг ожило. Ставенька приоткрылась вначале в щелку, потом пошире… Он готов поклясться, отдать голову на отрубление, что там мелькнул, а потом исчез чей-то глаз. Паоло приосанился, оперся с видом безразличия на стойку, к которой привязывают лошадей. Стоял, словно ждал кого-то, и изредка косился в сторону женской половины. Ставенька так и не захлопнулась.
После этой неожиданной встречи… Вам кажется странным назвать быстрый перегляд свиданием? Не свидание это было, а сведение двух душ. Это был невидимый и безмолвный приказ: ты видишь, я в тереме живу и не могу выйти к тебе навстречу. Так придумай сам что-нибудь!
Вечером в своей каморе Паоло перечитал изящную канцону. От долгого пребывания в потайном кармане сложенный вчетверо листок поизносился, обмахрился на сгибах. Да и стихи как-то разом потеряли изначальный смысл. Он прочитал раз, другой, вслушиваясь в собственную речь, пробуя ее на вкус, затем оторвал от листка четвертушку и задумался. Канцона его рассыпалась на слова, потом на буквы. Он собрал кириллицу в горсть и написал короткую фразу: «Я люблю тебя».
3
Теперь только ждать, когда опять появится у царицы надобность в Стромилове. А у деспины Софии вдруг словно изменился характер. Она, кажется, забыла, что есть на свете означенный дьяк, без которого она раньше прямо-таки жить не могла.
Паоло уже овладела безумная мысль. Она сам пойдет в стромиловский дом. Во время частых посещений он хорошо изучил его топографию. Он знает, где живет хозяин, где челядь размещается, где баня и конюшни. Он изучил до половицы не только красное крыльцо, но приметил в сенях дверь о двух полотнах в домашнюю божницу. Черный ход в доме до ночи не закрывается. Значит, он должен будет пробраться сюда в сумерки. Собаки его знают. Он уже приметил часть забора, которая опускается в низинку, там рядом растет очень сподручное дерево.
Что с ним будет, если его поймают ночью на стромиловском дворе, он старался не думать. В мыслях он тешил себя только последней сценой. Он уже отсидел всю ночь в домашней божнице. И вот Ксения входит туда… одна. Или с мамками-няньками… Но их он не будет бояться. Ксению они любят, как не любить эту голубицу чистую, а значит, не захотят осрамить ее криками и воплями. Да и что ему надо-то? Только заглянуть еще раз в любимые глаза, только чтоб перекочевала из его дрожащих пальцев, прижавшись к нежной девичей ладони, свернутая в жгутик записочка с заветными словами. Он передаст и уйдет в тень, уйдет, как привидение. А на свободу его кто-нибудь выведет через сад. И так все хорошо придумалось, что он уже и день, вернее, ночь назначил, когда предпримет опасный вояж. Назначил категорически, но вдруг и отодвинул срок. Он боялся сознаться себе, что просто трусит. Мечты мечтами, но ведь надо понимать правду жизни. Он ведь не Геркулес. В наше время геркулесов вообще не бывает. Вот если бы он вовремя тренировал мышцы! Про великого Альберти, архитектора и ученого человека, рассказывали, что он занимался всеми видами физических упражнений. Горожане шутили, что он может подкинуть яблоко выше флорентийского собора. А куда докинет яблоко Паоло? Да он им в воробья не попадет. Если слуги стромиловские его поймают, то просто переломят дрокольем пополам, как гнилой сук.
Дело решил случай. Недаром говорят, что святой Валентин присматривает за влюбленными: если видит, что чувство истинное, беспохотливое, то и перекинет мост. На торгу Паоло вдруг повстречал рыжую девку из Стромиловского дома. Увидев Паоло, она встала как вкопанная.
– Ты меня помнишь?
– Пожалуй.
– Как звать тебя?
– Арина.
– Исполни мою просьбу.
– …?
– Снеси боярышне Ксении грамотку.
– Нет.
– Почему?
– Узнают – прибьют.
– Так она маленькая – писулька-то, – Паоло раскрыл ладонь, показывая туго свернутый листок. – За щекой можно пронести, – и улыбнулся, показывая, что шутит, а то ведь и впрямь, дурища, сунет письмо в рот.
– А грех?
– Я отмолю. И еще заплачу. Что хочешь? Бусы, сережки, изюма в меду. Так снесешь?
– Нет.
Паоло стал уговаривать еще настойчивее. Девка сама не знает, почему упирается. И ведь не глупа, все с полуслова понимает. Но, как говорится, меж бабьим «да» и «нет» иголки не проденешь. Уговорил-таки. Правда, при этом он совсем не был уверен, что Арина передаст записочку по назначению. Иногда она нарочито делала такое глупое лицо и так насмешливо косила глазом, что Паоло казалось, что девка его просто дурит.
Он ошибался. Девичья хитрость здесь роли не играла. Просто обладательница рыжей косы и дерзких глаз сама воздыхала по красивому посыльному и мечтала получить вознаграждение не за сомнительное поручение, а за любовные утехи. На торгу Арина поняла, что этот ломоть уже отрезанный. Терять ей было нечего, и она потребовала за услугу сполна. Записочку Ксении передала в тот же день, а уже вечером по настоятельной просьбе молодой хозяйки ее перевели из кухни на женскую половину, и вскоре она стала наперсницей прекрасной тюремной затворницы.
Свидание с Ксенией произошло только осенью. Глагол какой-то корявый, будничный – произошло. Это свидание так долго готовилась, столько всего с Ариной было переговорено – и все урывками, на надрыве, что говорить о случившемся следует высоким, значительным слогом, как о государственном перевороте или землетрясении. Арина хорошо почистила тощий кошелек Паоло, но записочки носила исправно. Ответ о Ксении он получал на словах. Встреча с Паоло перевернула тихий мир девушки с ног на голову, а сам флорентиец находился в такой любовной тряске, что если мы позволили преувеличение, то незначительное.
В середине сентября наметилась поездка дьяка Стромилова в Вологду. Он ехал туда по казенным делам и должен был отсутствовать неделю. На этот срок и было назначено великое событие.
Для начала Паоло, как и было в мечте, предложил для встречи домашнюю божницу, но Арина категорически отвергла эту идею. Тайное свидание в ночи есть грех, а уж если боярышне вздумалось греховодничать, а ей, Аринке, в этом пособлять, то делать это надо отнюдь не в святом месте.
Ну что ж, резонно. Осмелев, Паоло предложил, чтобы служанка провела его на женскую половину: в какой-нибудь сенник или камору. Если вдруг случится переполох, девица без затруднения вернется в свою спаленку. Что будет делать он сам во время облавы и общего смятения, Паоло не думал. Вывернется как-нибудь.
Этот план Арине тоже не понравился. Женская половина дома – заповедное место. Если хочешь погреться, то не надо совать голову в костер. И лучше нам, барич, самим ничего не придумывать. Боярышня Ксения, хоть и скромница великая, умом остра и рассуждать умеет лучше, чем мы с вами, барич, вместе взятые. Она сама все и придумает.
Предложенный Ксенией план был до чрезвычайности прост. Свидание должно было состояться в двенадцать часов ночи в саду, там, где лавочка. Кусты сирени и шиповника оборонят их от посторонних взглядов, но позволят увидеть условный знак – зажженную в малой оконнице свечу.
Но это все только на первый взгляд выглядело просто. На самом деле Ксении пришлось перебрать множество вариантов и продумать подробности. Привести Паоло в дом, а тем более уйти от него подальше, Ксении помешала стыдливость. Можно, скажем, назначить свидание рядом со стряпущей, но повариха намедни сытила мед и никуда теперь из избы не выйдет, а вероятнее всего, пользуясь отсутствием хозяина, позовет конюха, и они в полной темноте будут снимать пробу с пьяного напитка. Можно встретиться у сенницы, там сеном пахнет, но на сене могут спать дворовые, хоть это им строжайше запрещено. Около мыленки красиво и липы рыжие стоят, но там тоже нельзя, потому что сука Верная ощенилась, перетаскала щенят в бурьян и теперь лает от каждого шороха. У амбара некрасиво и голо, скотный двор и конюшня были исключены сразу ввиду зловония, голубятня тоже не подходила – там сторожка рядом. Где же тогда? В саду у любимых качалей на лавочке, хоть на первый взгляд это место кажется совершенно неприемлемым и опасным.
Время свидания тоже было тщательно продумано. До полуночи нельзя было выйти из дому – нянька Фрося мучилась болями в пояснице и засыпала необычайно трудно, в час ночи Василиса Ивановна, воспитательница и мамка Ксении, ходила по нужде, а потом осматривала все женские покои, в два часа ночи сторож обходил весь двор, сад и службы. Так что романтическое время двенадцать было подсказано самой судьбой. После свидания Арина должна была вывести Паоло за первую ограду к летней баньке на берегу Яузы. Там он мог встретить рассвет, а после, когда отопрут городские ворота, безбоязненно добраться до своих хором.
План был соблюден точно. Арина привела хозяйку к ожидавшему ее Паоло и исчезла в ночи. Ксения стояла рядом молча и неподвижно, и опять в голове Паоло возник образ одинокой церковной свечки. Он тоже молчал и только теребил пуговицы на кафтане, словно боялся, что сердце выпрыгнет из груди, разорвав застежки. Ксения первой подала голос:
– Вот… пришла, – и сделала крохотный шажок к нему навстречу.
Он обнял ее нерешительно и сразу стал шептать первое, что приходило в голову:
– Лепесток мой, розочка, заря, росинка, мотылек ласковый, плод граната, в котором зерна сияют, как рубины, кожа твоя – бархат, шелк нежнейший, – русские слова иссякли вдруг, и он перешел на итальянский, – ты – лилия долин, и порока нет в тебе.
Лица ее не было видно, но он знал, что оно прекрасно. Ксения ему тоже что-то отвечала, то горячо, то тихо и нежно, она не сопротивлялась его поцелуям, а потом вдруг откидывалась назад, вглядывалась в его лицо и шептала:
– Как ты прекрасен, королевич мой…
От этих слов Паоло буквально шалел, внутри зажигался факел, язык отказывался повиноваться. Потом, лежа на своей постели, он будет вспоминать звук ее голоса и осмысливать сказанное. У Ксении хватило ума и такта не говорить, что любовь их бессмысленна, тупикова, что никогда не встанут они вместе под венец. Она только робко сожалела, что сама не родилась во фряжеской стране, где они непременно были бы счастливы и прошли бы рядом длинную, раю подобную жизнь.