Смерть Полянской потрясла Анну. Неужели сбили нарочно, чтобы запугать других? И кто это сделал? Может быть, тот же Жужубов по заданию белогвардейцев? Полянская была известной балериной, и ее отъезд в СССР имел бы резонанс среди эмигрантов.
Макс не отказался от чердачных комнат. Он сказал, что они нужны ему как рабочие помещения. К нему, мол, будут приходить клиенты, деловые люди. Однако не старался обставить эти комнаты поприличней — все оставалось по-прежнему: старые скрипучие стулья, убогие столы, диваны не первой свежести. «Успеется», — сказал он Анне. Свои частые отлучки объяснял поездками по делам фирмы. Из поездок возвращался усталым. По вечерам иногда уединялся и просил ее никого не принимать, будто его нет дома.
Все это наводило Анну на мысль, что Макс занимается чем-то запретным. Помня, как Валениус торговал опиумом, она очень волновалась — не занимается ли и Макс чем-то подобным? Однажды прямо спросила его об этом. Он рассмеялся, но смех его показался ей не вполне искренним.
— Успокойся, Анни, твой муж самый положительный человек и никогда не будет заниматься плохими делами, — полушутя-полусерьезно сказал он ей. А вскоре объявил, что уезжает в Кантон, и, возможно, надолго. Но пусть она не волнуется, и терпеливо ждет.
…Душное шанхайское лето было уже на исходе, а Макс все не возвращался. И хотя он часто писал, присылал деньги, Анна была в тревожном сомнении относительно своей дальнейшей семейной жизни. Он уехал в апреле, а сейчас подходил к концу уже август.
Уезжая, Макс советовал ей уйти из госпиталя: работа, мол, трудная, опасная и незачем рисковать, уж он о ней сумеет позаботиться. Но Анна, с таким трудом получившая эту работу, боялась ее оставить, она давала ей полную самостоятельность.
Работа была действительно очень трудная и опасная, особенно летом, когда в госпиталь поступало много больных инфекционными болезнями — тропической дизентерией, холерой. Были случаи, когда сиделки заражались и даже умирали. И все-таки Анна не хотела терять восемьдесят долларов в месяц — где еще столько заработаешь?
Шанхай жил своей обычной жизнью, — днем демонстрации рабочих, студентов, перестрелка с полицией, ночью — бредовый пламень вывесок, огни ночных кафе, истерические выкрики, гремящие джаз-банды, бегущие автомобили и люди, гоняющиеся за несбыточным и далеким и забывающие о том, что близко и дорого.
Иногда Анна наведывалась в порт и подолгу ждала пароход в надежде встретить Макса. На реке, у самого берега, качались на воде сампаны, в которых семьями ютилась китайская беднота. Пьяные американские матросы покупали у родителей несовершеннолетних девочек и с хохотом волокли их на свои корабли. Анна с ненавистью и омерзением провожала глазами этих здоровенных, краснорожих парней, в руках которых бились худенькие, плачущие подростки. Хотелось пристыдить их, закричать: «Что же вы делаете, негодяи?!»
У причалов и складов толпились сотни безработных китайцев. Иногда между ними возникали жестокие, кровавые побоища.
Он приехал совершенно неожиданно. Два коротких знакомых звонка заставили Анну задрожать от радости — так звонил только Макс! Не помнила, как распахнула дверь, даже не спросив кто. В дверях стоял Макс, ее Макс, целый и невредимый, улыбающийся во весь рот.
— Рискованно открываешь, а вдруг злой человек? — шутливо сказал он, роняя на пол чемодан и заключая Анну в крепкие объятия.
Минуту разглядывали друг друга. Он выглядел все таким же сильным и здоровым, но лицо его осунулось и вроде постарело. На висках пробилась легкая седина, а в уголках глаз появились тонкие лучики морщин.
— Соскучилась? — весело спрашивал он.
— Ох, Макс, не то слово… Я просто не жила без тебя…
— Я — тоже…
Анна в счастливом порыве ухитрялась делать все сразу: чистила и убирала вещи Макса в шкаф, искала ему свежее белье, готовила ванну. Мимоходом заглянула в зеркало, подмигнула себе, засмеялась.
— Анни, я приехал за тобой. Теперь мы будем жить в Кантоне, — несколько позже сообщил ей Макс.
— Да?! — удивилась Анна.
— Завтра уезжаем.
— Так скоро? — растерялась она.
— Дела. Сама понимаешь, для коммерсанта время — деньги.
— А как же с работой?
— Ты не ушла из госпиталя, как я тебя просил?
— Нет…
— Разве тебе мало было тех денег, что я присылал?
— Что ты, Макс! Они же все целы!
Анна открыла шкаф.
— Вот они, эти деньги, — показала Максу солидную пачку.
— Майн готт! — воскликнул он. — Зачем же ты их копила? Истратила бы на покупки, тебе давно пора купить себе что-нибудь новенькое. Ты очень скупишься для себя…
— Я подумала… Да мне ничего и не надо, все есть…
— Ты подумала, что если я, паче чаяния, не вернусь, деньги пригодятся на черный день. Так-то ты веришь своему лучшему другу?
— В жизни всякое бывает, Макс, — сказала Анна трезвым голосом.
— Ах ты, мой бедный философ, — улыбнулся он, — нет уж, теперь ты от меня никуда не денешься, я тебя не отпущу…
— До завтра я не успею взять расчет, — сказала Анна жалобно.
— Так и быть — поедем послезавтра, но не позже!
— Мы больше не вернемся в Шанхай? — спросила она.
— Возможно, вернемся, дела покажут.
— А как же квартира? Жаль оставить — так трудно найти, а мы с тобой славно устроились.
— Насчет квартиры не волнуйся, найдем, если понадобится. В Кантоне мы будем жить в огромном, шикарном доме. Скучно тебе не будет, в доме живет еще мой помощник с женой. Очень милая пара. Между прочим, русские.
— Из эмигрантов?
— Да, он белогвардейский офицер, бежал от большевиков в восемнадцатом году. Сильно бедствовал. Ходил по ресторанам, играл на мандолине и пел песни, этим и зарабатывал на жизнь. У него еще старуха мать и сын, они живут здесь, в Шанхае.
— Игрой и пением зарабатывал? Я знавала одного такого, тоже бывший офицер.
— Хороший человек, между прочим, — продолжал рассказывать Макс, — только очень больной. Много лет был офеней — торговал вразнос мелким товаром. Исколесил всю Маньчжурию, Северный и Южный Китай, хорошо знает жизнь страны, говорит по-французски, по-английски, по-китайски и даже по-японски. Представляешь себе? Целыми днями бродил со своим коробом в любую погоду, сильно простудился, заболел. Теперь — чахотка. Мечтает вернуться в Россию, но трусит, боится большевиков. Он хороший помощник, очень честный.
На следующий день Анна взяла расчет. Без сожаления покинула госпиталь, — прощайте ночные горшки, судна, клизмы, страдальческие лица больных, пусть кто-нибудь другой просиживает здесь бессонные ночи. Она достаточно повидала в этих стенах чужих страданий, слез, смертей. Пожалуй, с нее действительно довольно.
Рассчитались и с мадам Буклай. Венгерка лицемерно жалела, что «теряет таких порядочных, уважаемых жильцов».
Путь в Кантон лежал через Гонконг.
— В молодости каждый моряк мечтает увидеть Гонконг, мечтал и я, — рассказывал Макс. — Бывалые моряки восторженно расписывали тамошнюю жизнь, всякие увеселительные места, портовых экзотических красавиц, встречи с моряками всего мира. Я ведь плавал по строго ограниченному маршруту: Гамбург — порты Балтийского моря. Серые, холодные краски, будничная деловая обстановка. А там — океан, пальмы… Одним словом, мечта…
Сказочный остров действительно превзошел все мои ожидания. Ты сама увидишь, только вот насчет веселой жизни… В порту беспрестанные столкновения китайских грузчиков с английскими войсками и полицией, пьяная матросня, проститутки, все та же беднота, живущая в сампанах…
Что такое Гонконг? Английская колония, военно-морская база Британской империи, ворота Англии в Китай. А веселые гонконгские моряки устроили тут в двадцать втором году такую стачку вместе с грузчиками, что и у нас в Европе всех матросов подняли на ноги.
— Ты говоришь словно красный! — изумлялась Анна.
— Да? — спохватывался он. Но ему хотелось рассказать Анне все, что он знал о Гонконге.
— Раньше это был китайский остров Сянган. В девятнадцатом веке в Китай начали проникать иностранцы, главным образом англичане. Они стали ввозить в страну опиум. Китайское правительство распорядилось уничтожить запас опиума английских купцов. Это послужило поводом к войне между китайцами и англичанами, англичане победили и заставили китайцев подписать всякие кабальные договора. Остров Сянган они сделали своей колонией и военно-морской базой, назвали его Гонг-Конг. Позже прихватили еще полуостров Коулун, который отделяется от Гонконга проливом, да полосу материка километров тридцать. В Коулуне нас будут трясти английские таможенники.
Пароход качался на могучих прозрачно-синих волнах беспредельного океана. Было жутко смотреть в эту волнующуюся беспредельность, то неправдоподобно синюю, то изумрудно-зеленую.
— Для Балтийского моря такие волны уже шторм, а для батюшки Тихого океана всего-навсего жалкая рябь! — восхищался Макс.
Когда-то Анна совершила длинное путешествие по Северному морю в Финляндию в обществе другого человека.
Тогда была война, но до нее, семнадцатилетней женщины, как-то не доходила мысль об опасности этого путешествия. Она чувствовала себя счастливой, радовалась тому, что вырвалась от Поповых, что у нее такой солидный муж, ученый человек. Каким нелепым и смешным казалось ей сейчас ее прежнее понятие о счастье.
В сущности, ее никто никогда не любил, всю жизнь окружали постылые люди. Если бы не Макс, она, пожалуй, утратила бы веру в людей.
На подходе к Гонконгу пароход медленно лавировал среди рифов и скал.
— Вот и Гонконг!
Макс указал Анне на огромную скалу-остров. У подножия красных холмов, на выбитых в скале террасах раскинулись белые дома и утопающие в зелени виллы города Виктории. Широкий пролив, отделяющий остров от пирса на материке, был усеян многочисленными судами — пароходами, джонками, иностранными крейсерами. К берегу беспрестанно приставали и отваливали маленькие катера, чисто выскобленные сампаны, совсем не похожие на шанхайские с их «рыбьими глазами».