Зазвонил станционный колокол. Анна поднялась на площадку вагона. На площадке пахло угольным дымом от паровоза и тайгой, или это так казалось. Родина всегда имеет какие-то свои запахи.
Поезд тронулся. Искры, погасая, бежали по откосу насыпи. Вот и свершилось. Куда же она теперь едет? А не все ли равно? Ведь она на родине!
Макс умел покорять людей, покорил он и мистера Кросби. Англичанин пригласил его сотрудничать в свою фирму, которая выполняла какие-то военные заказы Германии.
— Будете моим представителем в Берлине, — решил Кросби к дал свою визитную карточку.
Макс сделал вид, что страшно доволен и счастлив.
— Они уже вкладывают свои капиталы в Германию. Натирают Гитлера силовыми мазями против СССР, — задумчиво говорил он потом Анне.
— Неужели опять война? — тревожно спрашивала она.
— Что-то зреет…
В Москве мистер Кросби долго тряс руку Макса, потом наклонился и тихо сказал ему на ухо: «Хайль Гитлер!» Так они и расстались, как два заговорщика. Кросби поехал в Ленинград, чтобы оттуда плыть в Англию. Клаузенов усадили в машину и отвезли в гостиницу «Москва».
Пока Макс улаживал служебные дела, Анна осматривала столицу. Какая она величественная и… русская. После затейливых китайских храмов глаз отдыхал на древних соборах Кремля. Несмотря на августовскую жару, на улицах было шумно и людно. По карнизам многоэтажных зданий аршинными буквами кричали лозунги: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», «Да здравствует Союз Советских Социалистических Республик!», «Да здравствует Коммунистический Интернационал!» Можно было свободно прогуливаться по улицам, не боясь, что из-за угла дома в тебя прицеливаются, не опасаясь ни английских полицейских, ни военных, которые в Китае торчат на каждом шагу. Здесь же не часто встретишь даже милиционера.
Сразу после возвращения из Китая они получили длительный отпуск, который провели на Черном море под Одессой. Целых шесть недель жили самой беззаботной жизнью. Их окружали друзья, товарищи… У Макса еще с войны была на ноге рана, которая никак не заживала и причиняла ему большие страдания. В Шанхае он долго лечился у очень дорогого врача, но безуспешно. Вода Черного моря избавила его от недуга.
Далекими и нелепыми казались ей рассказы белоэмигрантов о зверствах большевиков, о красном терроре. Она с удовольствием произносила слово «товарищ», такое теплое, сердечное и вместе с тем уважительное. «Товарищ»… Удивительное слово!
После краткого пребывания в Москве они уехали на жительство в Республику немцев Поволжья, в город Красный Кут.
Маленький степной городишко вызвал целый рой воспоминаний. Семипалатинск, мельница, вся их с Валениусом жизнь… Как давно это было! Какая она была наивная и легковерная… Какой длинный жизненный путь проделала, чтобы снова вернуться туда, откуда этот путь начался. Как она была молода, неразвита и доверчива. С грустной усмешкой смотрела она из своего далека на прежнюю Анну.
Макс устроился слесарем в Краснокутскую МТС. Затем его назначили инструктором политотдела в колхоз «Розенфельд». Он решил воспитывать людей не только словом, но и делом. Освоил трактор и выполнял на нем по три-четыре рабочие нормы в день. Его портрет повесили на доску Почета. Он весь отдавался работе. Анна даже протестовала против такой нагрузки, опасаясь за его здоровье. Он только посмеивался.
— Ты представляешь, где мы находимся? В Советском Союзе! Всю жизнь мечтал об этом! Я приехал сюда строить социализм, вот и строю, своими руками…
Однажды он пахал тридцать шесть часов подряд. Его премировали крупной денежной суммой. На премию Анна купила целый выводок инкубаторских цыплят, овцу, корову. Давно мечтала о такой простой, спокойной жизни! В ней проснулась крестьянская жилка.
— Оказывается, в тебе сидит крупная собственница! — шутил Макс.
Анне нравилось выгонять по утрам свою буренку в стадо, когда из-за кромки горизонта едва показывался алый край солнечного диска и зябкая ночная прохлада сменялась приятной утренней свежестью. Пахло отсыревшей пылью, парным молоком, кизячным дымом. Просторно орали петухи. Все дышало миром и покоем… Потом она провожала Макса на работу. Он садился на мотоцикл, распугивая на улице кур и гусей, мчался в колхоз «Розенфельд».
С разрешения директора МТС Макс организовал школу радистов. В кабинете директора установил селектор и наладил связь с тракторными бригадами.
Слава о делах нового инструктора политотдела докатилась до Энгельса — столицы республики. Секретарь энгельсского обкома вызвал его к себе и поручил ему радиофикацию всего Немецкого Поволжья. Анна хоть и ворчала для виду, что муж совсем ее забыл, скитаясь по командировкам, но втайне гордилась им — ее Макс сумел стать необходимым человеком по всей республике.
И вдруг… Ох уж это пугающее «вдруг»! Телеграмма — срочно выехать в Москву, явиться в управление.
— Не хочу больше, я устала, — решительно сказала Анна. — Откажись, Макс, нам здесь так хорошо…
— Не могу, Анни, — возразил он, — я антифашист, и мой долг быть там, где во мне нуждаются. Не забывай, что я был военным разведчиком.
И он уехал в Москву.
Вернулся строгий, озабоченный.
— Угадай, кого я встретил в Москве? — интригующе спросил он Анну.
— Мистера Кросби, — неожиданно для себя выпалила она.
— Тьфу, — засмеялся Макс, — я встретил Рихарда Зорге!
— Да?! — изумилась и встревожилась Анна.
— Он был страшно рад нашей встрече. Затащил меня к себе в номер гостиницы, и мы целый вечер болтали, вспоминали старые времена.
— Господи, да скажешь ты наконец, зачем тебя вызывали в Москву?
— Едем в Токио, Анни! Вместе с Рихардом.
Анна почувствовала такую слабость в ногах, что вынуждена была присесть.
— В Токио! — прошептала помертвевшими губами. — Опять туда…
— Рихард сказал, что только со мной он может кое-что сделать, — гордо продолжал Макс, не замечая мрачного вида Анны. — Так и заявил в управлении, что будет работать только со мной и ни с кем больше. Ты чем-то недовольна? — заметил он наконец унылое выражение ее лица.
Анна видела, как Макс гордится доверием Рихарда, и, не желая омрачать его боевое настроение, сдержанно ответила:
— Все в порядке. Когда едем?
— Завтра же увольняюсь, и мы немедленно уезжаем в Москву. Так что укладывайся!
— Немедленно? А как же корова?
— Какая корова? — не понял Макс.
— Наша. И куры?
Макс расхохотался:
— С коровой придется распрощаться, сдадим в колхоз. Не горюй! — шутливо хлопнул он ее по плечу. — Вернемся — заведем еще лучше…
— Да уж с тобой заведешь, — добродушно проворчала Анна.
В Москве решили, что Клаузен поедет в Токио пока один, устроится там и вызовет жену.
Всю зиму Анна жила в столице, ожидая выезда в Токио, и только в марте ее вызвали в управление. Она почти бежала по длинному бульвару с радостной надеждой на то, что, может быть, настал конец ее мучительному ожиданию. Глубокая весенняя синева затопила город. Ветки тополей с набухшими коричневыми почками густо облепили звонкие воробьи. «Все будет хорошо!» — подбадривала себя Анна, с наслаждением вдыхая влажный весенний воздух, и вдруг подумала, что этот день останется в ее памяти, останется каким-то своим особенным ощущением.
В управлении ее встретили очень сердечно.
— Готовьтесь к длительному путешествию, — дружелюбно поблескивая длинными восточными глазами, сказал ей генерал Урицкий.
Анна впервые была у такого высокого начальства. От волнения она не могла вымолвить ни слова и только согласно кивнула головой.
— Ну, ну, не волнуйтесь, — с улыбкой проговорил генерал. — Скоро увидитесь с мужем. Поездом поедете до Владивостока, а оттуда на советском пароходе поплывете в Шанхай. В Шанхае в туристическом бюро на ваше имя будет письмо, в котором ваш муж сообщит вам о дне и месте встречи.
Ей выдали ее просроченный немецкий паспорт, объяснили, как с ним поступить в Шанхае, снабдили транзитным билетом до Владивостока, деньгами.
Ярким весенним днем Анна снова ступила на китайскую землю.
Шанхай жил своей обычной беспокойной жизнью колониального города. Глухо гудели огромные океанские пароходы, возле которых шла суета торопливой погрузки. Слышался заунывный, ритмический, своеобразный напев грузчиков. На рейде стояли иностранные крейсера с развевающимися по ветру флагами. У причалов важно расхаживали английские патрули. Все до тошноты знакомо и постыло. Вернется ли она когда-нибудь снова на родину?
В гостинице «Эмбаси», где она остановилась, служащие были русские, говорящие по-английски. Представительный портье, с явной военной выправкой («из белогвардейцев», — определила Анна), повертел в руках ее паспорт, спросил:
— Дойч?
— Я, я… — нетерпеливо закивала она головой, показывая этим, что очень устала.
— Фрау?..
— Анна Клаузен.
Портье записал в книгу ее имя, вернул паспорт и выдал ключ от номера.
«Везет же тебе, фрау Клаузен! — ликовала Анна, поднимаясь по лестнице к себе в номер. — Если бы портье понимал по-немецки…»
Нужно было исчезнуть из гостиницы. Но куда? «Кучимовы!» — подумала обрадованно.
Жена капитана была в глубоком трауре — недавно похоронила мужа. Она искренне обрадовалась Анне. Вместе поплакали, отвели душу в разговорах. Кучимова жаловалась на трудности жизни, сетовала на детей.
— Что мне с ними делать? Они бредят Россией. Может, они и правы. Муж постоянно твердил, что оторванность от родины принижает дух, измельчает человека, развивает болезнь души.
«Как это верно! — подумала Анна. — Побыв на родине, я будто заново родилась». Вслух ничего не сказала, просто не имела права признаться, что прибыла из России. Сообщила, что жили в Мукдене.
Узнав, что Анна в ожидании приезда своего мужа из Японии живет в гостинице, Кучимова тут же предложила ей переселиться к ним.
От Кучимовых Анна поехала в туристическое бюро в полной уверенности, что ее ожидает письмо Макса.
Девушка за конторкой перебрала всю корреспонденцию и отрицательно покачала головой.