— Когда мне сказали, что я не могу видеть Элену, — стала рассказывать Адрианна, снимая шляпу и перчатки, — я попросила перо и бумагу, чтобы написать ей записку. Подождала, пока ее отнесут, надеясь хоть что-то получить в ответ. Но вместо этого лакей лишь сообщил мне, что синьора очень сожалеет о том, что не может ни принять ее, ни написать ответ по причине плохого самочувствия, и шлет ей свои наилучшие пожелания.
Беспокойство Мариэтты усилилось.
— Бедная Элена! Наверное, все так и есть — все ее странности, которые так заметно проявлялись в ней в последнее время и были признаками ее болезни. И как это мы сразу не поняли? А мы-то думали, что, зазвав ее к нам, мы делаем для нее, как лучше, но оказалось все не так. Надо было не просто вести эти душеспасительные беседы, а выяснить, в чем дело.
— Я попытаюсь встретиться с ней еще раз до твоего отъезда, — пообещала Адрианна, стараясь хоть как-то успокоить подругу.
Но вторая попытка оказалась столь же безрезультатной, как и первая, с одной лишь разницей, что Адрианне удалось узнать, что один известный врач, специализирующийся по такого рода нервным расстройствам, срочно вызван из Вероны к Филиппо, и его ожидали на следующий день. Мариэтта отправилась в деревню успокоенная, в полной уверенности, что Элена в скором времени оправится. Ее путь пролегал вверх по реке Бренте мимо ныне необитаемой, с наглухо закрытыми окнами и дверями виллы Торризи, подарившей ей когда-то столько милых ее сердцу часов, проведенных с Доменико. Мариэтта продолжала смотреть на виллу, пока здание совсем не скрылось из вида. Позже они достигли того места, где их ожидал Джованни, приемный сын Изеппо, который должен был отвезти Мариэтту на повозке в деревню. Ей приходилось много раз встречаться с женой Джованни и его детьми, когда она бывала у его родителей, но вот его самого она не видела с тех самых пор, как покойная мать увезла ее совсем еще девочкой в Венецию. Сейчас они обнялись, будто брат и сестра.
— Как я рад снова видеть тебя, Мариэтта! — воскликнул он.
Она не скрывала своих чувств.
— Джованни, дорогой! Как я благодарна тебе и твоей жене, что вы согласились взять меня к себе!
— Чего стоят старые друзья, если они не помогут нам в трудную минуту? Франческа ждет-не дождется, чтобы ты была с нами. И хоть у нас трое детей, иногда она так скучает без меня, когда я без конца шастаю на этой барже туда-сюда. — Он с легкостью подхватил ее довольно тяжелую ручную кладь и водрузил на повозку. Потом взял на плечо тяжеленный дорожный сундук, и, крякнув, поставил на телегу.
— Сначала я поинтересовалась у твоего отчима и матери, может, следовало тебе написать, прежде чем приехать. Я не сомневалась, что Франческа не отказала бы мне, но ведь решать-то тебе.
— Рад что они посоветовали тебе приезжать. Я мало вижу отца с тех пор, как боли в суставах заставили его уйти на покой, но всякий раз, когда Франческа с детьми отправляется в Венецию, я говорю им, чтобы они переночевали у них. Старики всегда остаются довольными.
— Да уж, конечно.
У дома Джованни, стоявшего на окраине деревни, как две капли воды похожего на тот, где родилась и провела детство Мариэтта, их встретила жена Джованни вместе с детьми. Франческа — женщина добродушная, лет тридцати пяти, выполняла в деревне и ближайших окрестностях обязанности повитухи, и, как и сам Джованни, прекрасно знала о всех бедах и несчастьях Мариэтты, и симпатии их обоих были целиком на стороне Мариэтты. Мариэтте о лучших условиях и мечтать не приходилось — Франческа своим бдительным оком следила за тем, чтобы ее гостья достаточно спала, побольше ела, как можно чаще бывала на свежем воздухе и регулярно выходила на прогулки. Мариэтта с удовольствием переносилась в незамысловатый быт своего детства. Дом иногда на-поднял душистый аромат свежеиспеченного хлеба, и полента выходила у Франчески на вкус точь-в-точь такой же, как и у покойной матери. Пришло время рожать. Первые схватки начались, когда Мариэтта вытирала тарелки, которые Франческа, помыв, передавала ей. И тут же Франческа преобразилась. Теперь это уже была повидавшая все на своем веку деревенская повитуха.
— Давай-ка в кровать, — не терпящим возражений голосом заявила она, вытирая о передник руки. — А я тем временем оповещу соседку. Она всегда мне помогает в таких делах и всегда удачно. До сих пор не было, чтобы мы навредили матери или ребенку.
Франческа мигом отрядила кого-то из своих Детей постарше к соседке, и та не задержалась. Мариэтта уже встречалась с этой женщиной, такой же доброй и приветливой, как и Франческа. Роды продолжались пять часов, и в два часа ночи в первый февральский день 1795 года она произвела на свет двух близнецов — теперь у них с Доменико были сын и дочь.
Младенцев окрестили в маленькой деревенской церквушке, дав имена Данило и Мелина. В деревне, изолированной, как большинство в Венецианской республике, люди жили замкнуто, и лишь Джованни по своим делам выезжал за ее пределы. Конечно, не обошлось и без слухов, представлявших Мариэтту загадочной синьорой, вынужденной в тайне от своей семьи рожать где-то у черта на куличках, но слухи эти, в основном, не выходили за пределы деревни. Все было ясно, и никто даже не стал интересоваться, какую же фамилию будут носить дети. Тем, что происходило в Венеции, крестьяне не очень-то интересовались, у них были проблемы посерьезнее — урожай винограда или пшеницы, да и домашние дела. Франческа и Джованни, а также прибывшие сюда специально на крестины Адрианна и Леонардо стали крестными для обоих детишек.
— Хорошенькое дельце, — озабоченно произнесла Адрианна, когда все они собрались в доме Джованни. — Я понимаю, что ты заранее договорилась с Франческой и она на какое-то время согласилась взять на себя заботы о твоем ребенке, но речь ведь шла об одном. А как же быть с двумя? Готова ли она взять их двоих?
— Она-то готова, но я решила забрать Мелину с собой. Даже если Челано все же пронюхают что-нибудь, то девочка вряд ли может представлять для них угрозу.
— Но ты хоть соображаешь, какие скандальные сплетни поднимутся вокруг твоего имени в городе? Ведь все будут убеждены, что у тебя появился любовник.
Мариэтта в ответ лишь пожала плечами.
— Люди, мнение которых представляет для меня важность, знают правду и поймут меня. А что же касается остальной Венеции, так она всю жизнь питается сплетнями и скандалами. Нет слов, им будет о чем поговорить неделю, от силы другую, но потом это всё забудется. — Она устремила пытливый взор на Адрианну. — Расскажи-ка мне лучше, что там стряслось с Эленой. У меня сейчас все мысли лишь о Доменико да о ней.
— Мне кажется, сейчас ей получше, но я не знаю точно, что там с ней происходит, Хотя я не раз заходила во дворец Челано, она ни разу так и не согласилась встретиться со мной, но зато как-то на Пьяцетте случайно встретила ее горничную и поговорила с ней.
— Ты ее знаешь?
Адрианна кивнула.
— Мне несколько раз приходилось видеть ее, как она прислуживала Элене, но сейчас ее уже уволили. Она была рада встрече со мной и на Элену нисколько не обижается. Она сказала мне, что все это дело рук синьора Челано, потому что Элена ни за что бы не обошлась с ней так бессердечно после стольких лет преданной службы. Мария, так зовут эту женщину, была с Эленой с тех пор, как та ходила еще в невестах.
— Она заметила, что у Элены начиналась депрессия?
— Я не могла об этом спросить, она была не одна, а еще с какими-то двумя женщинами, мне незнакомыми.
— А ты случаем не знаешь, где она живет? Я бы очень хотела встретиться с ней и переговорить обо всем, как только приеду назад в Венецию.
— Нет, не знаю, но если еще раз ее встречу, то непременно спрошу. — Адрианна перешла к теме близняшек. — Нет, ты все же должна подумать головой и не брать с собой в Венецию Мелину. Мужчины и так тебе проходу не давали, а теперь и все гурьбой к тебе бросятся, поняв, что и ты не из святых — ну, кому, скажи на милость, может придти в голову, что это — ребенок Доменико?
Мариэтта фыркнула.
— Я их сумею отвадить, если дело только в этом. — И тут же ее лицо осветилось истинно материнской нежностью: — Теперь у меня хоть будет радость ухаживать за ней — ведь это мой собственный ребенок. Неужели ты думаешь, что я забыла нашего умершего сына?
Адрианна тихо покачала головой:
— Знаю, что нет. Я понимаю тебя, но, если уж ты хочешь забрать одного из близнецов, то нужно брать и второго.
Мариэтта вздрогнула, как от удара.
— Ты же знаешь, почему я не могу так поступить! — воскликнула она. — Ты же знаешь, я буквально на части разрываюсь, когда думаю о том, что Данило должен оставаться здесь.
— Так возьми и привези их обоих в Венецию. Одного ты можешь показывать, а другого не будешь, кто об этом узнает?
Мариэтта удивленно вскинула брови и улыбнулась.
— А что, во всяком случае, несколько месяцев я вполне могла бы всех поводить за нос.
Адрианну такой вариант тоже заставил рассмеяться.
— Не бойся, в этом вполне можешь рассчитывать на мою поддержку. Я с удовольствием буду участвовать в этой маленькой мистификации. Если говорить откровенно, мне что-то не очень верится, что ты сможешь расстаться с кем-нибудь из них, с мальчиком или девочкой, неважно, так что я сумела убедить моего Леонардо пробить у нас в доме дверь из твоего жилья в наше.
— Но ведь была дверь из магазина в вашу прихожую.
— Новая находится наверху и ведет из твоей спальни в одну из комнат наверху, бывшую прежде небольшим чуланчиком, где мы хранили маски. Из нее получится славная детская для второго ребенка, в то время, как первый будет посапывать у себя в колыбельке. Во всяком случае, никто из близнецов не лишится законного права быть с мамой в первые месяцы своей жизни. Мариэтта, эти Челано так многого-лишили тебя, что я себе дала обет — больше у тебя им уже ничего отобрать не удастся.
— Ох, Адрианна, дорогая! Какие же вы мои добрые, вы мои надежные друзья! — воскликнула Мариэтта, обнимая Адрианну.