Свирепо сверкающие глаза военного встретили беспощадную ярость в глазах джентльмена с пером. В качестве приветствия прозвучал раздраженный упрек:
— Вы заставляете себя ждать. Офицер напустил на себя важный вид.
— Я не являюсь на всякий кивок или вызов, — и с солдатской прямотой, режущей слух для политика, он добавил:
— Даже если это гражданин депутат.
— Вот как! — Мелвил взмахнул пером. — Ваше имя, будьте любезны?
Вопрос грянул столь резко, что комендант, тоже имевший немало вопросов, ответил почти непроизвольно:
— Полковник Лескюр, комендант гарнизона в Турине. Мелвил записал и посмотрел, словно ожидая чего-то еще.
Поскольку продолжения не последовало, он продолжил сам:
— Надеюсь, всецело в моем распоряжении.
— В вашем распоряжении? Позвольте! Положим, сначала вы расскажете мне, что все это значит. Этот человек мертв?
— У вас есть глаза или нет? Взгляните на него. Что же до того, что все это означает, то это означает, что произошел несчастный случай.
— О! Несчастный случай! Как просто, не правда ли? Всего лишь случай.
Комендант откровенно злорадствовал. Позади него показалось совершенно белое от страха лицо хозяина.
— Ладно, возможно, не совсем случайность, — сделал поправку Мелвил.
Полковник прошел вперед и наклонился над телом. В таком, согнутом положении он оглянулся, ухмыляясь:
— О, не совсем случайность? Он выпрямился и повернулся.
— Мне кажется, что это дело полиции, ибо этого человека убили. Предлагаю вам рассказать правду о происшедшем.
— Зачем тогда я послал за вами, как вы полагаете? И не повышайте на меня голос. Я этого не люблю. Я встретил этого человека этой ночью здесь случайно. Мне показались подозрительными его вид и поведение. Во-первых, он — англичанин, а нынче сам бог не знает француза, который придерживался бы хорошего мнения о ком-нибудь из этой вероломной расы. Англичанин в Турине или где-либо в Италии может быть объектом подозрения со стороны каждого. Я безрассудно изъявил намерение послать за вами, чтобы он лично вам мог представить надлежащий отчет. В ответ он направил на меня пистолет. Вот он, на полу. Я ударил его. Он упал и, по воле Провидения, ударился головой о каминный прибор, на котором вы видите кровь. Вот и все, что я могу рассказать вам. Теперь вы точно знаете, что произошло.
— О, я знаю? Я? — иронично усмехнулся комендант. — А кто подтвердит вашу прелестную маленькую байку?
— Если бы вы не были глупцом, то все доказательства обнаружили бы сами. Кровь на каминном приборе; характер раны; поза, в которой он лежит. Его не трогали после падения. У него должны быть бумаги, которые скажут, что он — англичанин по имени Маркус Мелвил. Я знаю о них, ибо он показывал их по моему требованию. Вы найдете их у него в кармане, и вам бы лучше ознакомиться с ними. К тому же, можно сократить поток слов, если вы взглянете на мои, — и он протянул разлинованный лист.
Это отвлекло побагровевшего полковника. Он выхватил паспорт, и затем его поведение изменилось, едва он прочитал грозные строки о полномочиях, которые могли предоставить все ресурсы государства в распоряжение предъявителя. Его глаза расширились, румянец сполз с его щек.
— Но… Но, гражданин депутат, почему… почему вы не сказали мне сразу?
— Вы не спрашивали. Вы многое приняли на веру. Вы, кажется, пренебрегаете должной формой. Знаете ли, полковник Лескюр, вы не вызываете у меня должного расположения. У меня будет возможность упомянуть об этом при генерале Бонапарте.
Полковник испугался.
— Но ради всего святого! Не зная, кто вы такой… В деле с чужеземцем… естественно…
— Хватит! Вы оглушили меня.
Мелвил взял паспорт да обессилевших пальцев военного и встал.
— Вы уже отняли у меня впустую много времени. Я не забуду, что мне пришлось полчаса ждать вашего приезда.
— Я не представлял себе безотлагательности дела. Полковник покрылся испариной.
— Это было указано в моей записке к вам. Я даже упомянул, что оно — из числа государственной важности. Для усердного офицера этого достаточно. Более, чем достаточно.
Он начал укладывать документы в курьерскую сумку. И продолжал холодным, непререкаемым тоном:
— Теперь вам известны факты об этом происшествии. Безотлагательность моего дела не позволяет мне задерживаться ради оказания помощи местным властям в расследовании гибели этого человека. Я уже опоздал в штаб генерала Бонапарта. Оставляю это дело в ваших руках.
— Конечно. Конечно, гражданин депутат. Действительно, зачем вам еще беспокоиться об этом деле?
— В самом деле, зачем?
По-прежнему неумолимый и бескомпромиссный, он запер курьерскую сумку и обратился к трепещущему хозяину:
— Карета готова?
— Она ждет уже полчаса, господин.
— Тогда укажите дорогу, пожалуйста. Доброй ночи, гражданин полковник.
Но на пороге комендант остановил его.
— Гражданин депутат! Нет, вы не будете так суровы к храброму солдату, который пытался выполнить свой долг, будучи в неведении. Бели… Если генерал Бонапарт…
Светлые и строгие глаза сверкнули в ответ. Затем холодная, снисходительная ухмылка тронула черты гражданина депутата. Он пожал плечами.
— Итак, я не слышу больше об этом деле, а вы не услышите больше о том, — сказал он и, кивнув, вышел.
Глава III. КУРЬЕРСКАЯ СУМКА
Настоящее имя этого джентльмена, покинувшего той ночью Турин в трясущейся карете, было Марк-Антуан Вильерс де Меллевилль.
По манерам и внешности он был в той же степени французом, что и его имя, когда он говорил по-французски; и в равной степени англичанином, как английская часть его имени, когда говорил на английском. Он был не только двуязычным, но и двунациональным — владельцем крупных поместий как в Англии, так и во Франции.
Английские владения в Авонфорде перешли к нему от бабушки — леди Констанции Вильерс, в свое время составлявшей украшение двора королевы Анны. Она вышла замуж за блестящего кавалера Жоржа де Меллевилля, виконта де Сол, французского посла при дворе Сент-Джеймс. Их старший сын, Гастон де Меллевилль, в свою очередь разбавил французскую кровь своего дома браком с англичанкой. Будучи наполовину англичанином, наполовину французом, он делил свое
время между отцовскими владениями в Соле и наследством от матери в Авонфорде. Именно в Авонфорде родился Марк-Антуан — англичанин уже в большей степени, чем его отец. Когда беспорядки во Франции угрожающе усилились, выезд Гастона де Меллевилля в Англию можно было определенно рассматривать как эмиграцию.
Он передал дела в руки своего управляющего, Камиля Лебедя, — молодого адвоката, обученного под его личным попечением, — доверившись теперь этому человеку, которого он поднял из грязи до мантии. Он со спокойной душой оставил его распоряжаться судьбой владений в Соле в опасных политических водоворотах того времени.
После смерти отца, не спасовав перед характером событий во Франции, подбадриваемый своей матерью — англичанкой, которая ставила долг выше всяких прочих соображений, — Марк-Антуан пересек Ла-Манш, чтобы привести в порядок дела в Соле.
Его владения, как и владения большинства эмигрировавших дворян, были конфискованы государством и переданы народу. Однако, их за бесценок приобрел Камиль Лебель на деньги де Меллевилля, которые перешли в его руки, как к управляющему имением. Сомнения не смутили душу Марка-Антуана даже тогда, когда он обнаружил, что Лебель был в Турине весьма влиятельным республиканцем — председателем Революционного Трибунала в Туре. Он предположил, что это служило прикрытием для верного слуги ради наилучшего исполнения обязанностей управляющего. Просветление пришло лишь тогда, когда, обвиненный и арестованный, именно Лебелем он был приговорен к смерти.
Однако, в отличие от других дворян, Марк-Антуан имел серьезную выгоду в этом безнадежном положении. У него оставалось богатство, и сохранилось оно в Англии, откуда могло быть доставлено. Он понял, насколько продажными были эти заморыши нового режима, каких масштабов достигла здесь коррупция. Он послал за нанятым адвокатом, о котором Лебель самонадеянно забыл, и склонил его к тому, чтобы вовлечь в сделку и общественного прозектора. Сделав свое дело, Лебель покинул Тур ради хозяйства в Соле, что и предоставило шанс на осуществление плана, предложенного Марком-Антуаном. За его торжественное обещание и расписку на несколько тысяч фунтов золотом, выплаченных в Лондоне, его имя было внесено в список казненных, а сам он тайно исчез из тюрьмы и получил паспорт, который позволял ему благополучно пересечь Ла-Манш.
До случайной встречи той ночью на постоялом дворе «Белый крест» в Турине Лебель пребывал в уверенности, что не существует наследного владельца поместий в Соле, который мог бы появиться и потребовать их в случае реставрации монархии.
Марк-Антуан и не предполагал, что встреча, которую он сначала посчитал катастрофой, так повлияет на его дальнейшие намерения, пока не приступил к внимательному изучению бумаг Лебеля.
Это случилось в Кресчентино. Он приехал сюда к полуночи и, поскольку форейтор сообщил о крайней усталости лошадей, нашел приют в запущенном доме, принадлежавшем почтмейстеру. Несмотря на позднее время и усталость, он принялся при свете двух сальных свечей изучать содержимое курьерской сумки Лебеля. Теперь ему стало ясно, что Лебель проделал лишь часть своего пути к моменту их встречи, и, кроме того, выяснилась истинная цель его миссии в Венеции.
При бегстве из Франции в девяносто третьем году Марк-Антуан увозил с собой плоды проницательных наблюдений и благодаря этому мог сообщить предусмотрительному правительству короля Георга сведения из первых рук. Авторитет его общественного положения, ясность изложения и проницательность в интерпретации фактов привлекли внимание мистера Питта. Министр не один раз посылал за ним, когда известия с другого берега Ла-Манша тревожили больше обычного и требовали совета человека, подобно Марку-Антуану хорошо разбиравшегося в делах Франции.