— Это очень благородно с вашей стороны, — сказала я.
— Ничего благородного в этом нет, — возразила она, — это мой долг. Они — мои соплеменники, такие же евреи, как я. Уверена, вас поставили в известность, что я еврейка.
— Поставили, — подтвердила я. — А вы не беспокоитесь о собственной безопасности? Разве в Италии нет антисемитских настроений?
— Есть, но они не настолько сильны, как в Германии. И на Венецию точно не распространяются, у нас тут народ терпимый. Евреи живут здесь еще со Средних веков. А если говорить обо мне, то самое главное, что превыше всего венецианцы ценят искусство. Мы уже планируем биеннале следующего года, каково? Разве это не замечательный пример нашего оптимизма? Мы твердо намерены провести международный фестиваль искусств, хотя к тому времени полмира может охватить война. А я — первая среди здешних покровителей искусств и поэтому слишком ценна. Без людей вроде меня никакого биеннале не будет. — Она потянулась ко мне и похлопала по руке. — Вот видите, дорогая, незачем обо мне тревожиться. — Графиня немного помолчала, ее рука так и лежала на моей. — А как насчет вас? Вы останетесь или поедете домой, подальше от опасностей?
— Я как раз постоянно думаю над этим, — сказала я, — но пока только запуталась. Учебы у меня сейчас нет, делать нечего. Мама хочет, чтобы я вернулась к ней. Но я согласилась присмотреть за котом моей квартирной хозяйки, и пока она не вернется, мне не уехать. Да, честно говоря, уезжать и не хочется. Мне здесь нравится вообще все — и цвета, и звуки, и люди, и еда. Тут всё такое живое! И все знают, что они живы. Если я вернусь домой, там будут только тихие вечера. Мы с мамой станем сидеть в гостиной под тиканье часов, пока она не включит девятичасовые новости, а потом придет время идти в постель.
— Тогда вы правильно сделаете, если останетесь, — сказала графиня. — Вы ведь не можете жить чужой жизнью, а ваша жизнь — это то, что вы из нее сделаете. Решайте, чего вам хочется.
Того, чего мне хочется, у меня никогда не будет, хотела сказать я, но не сказала.
Снова появился молодой человек, неся поднос с кувшином лимонада и тарелку с угощением: печеньем, присыпанным сахарной пудрой, марципановыми фруктами и маленькими пирожными с цукатами. Он налил нам по стакану лимонада и предложил мне тарелку. Я взяла всего по штучке, с небольшим запозданием сообразив, что пудра с печенья при откусывании осядет на моем темно-синем платье.
— Данке, Йозеф, — сказала графиня, перейдя на немецкий. Я увидела, как по лицу молодого человека метнулась тень тревоги, но графиня сделала ему успокаивающий жест. — Не волнуйтесь, — проговорила она уже по-английски, — эта молодая дама знает про вас. Она из Англии. Все в порядке.
Молодой человек застенчиво улыбнулся мне.
— Йозеф хороший художник, — продолжала графиня. — Ему повезло, что я сумела его вытащить.
Йозеф кивнул.
— Нацисты пришли за моим отцом, — заговорил он, запинаясь на английских словах, — а он был профессором в Мюнхенском университете. Они говорят, что евреи не могут ни преподавать, ни учиться в университетах. Отца увели, я не знаю куда. А потом они нашли мои картины, и меня допрашивали в гестапо. Ужасное место. Мне задавали много странных вопросов. Я уверен, меня очень скоро забрали бы в концентрационный лагерь, но графиня прислала людей, и они меня увезли. Она спасла мне жизнь.
— Вы будете рисовать и дальше, Йозеф, а я буду вами гордиться. — Графиня сделала большой глоток лимонада.
Я начала есть сладости со своей тарелки, проявляя особую осторожность с печеньицем под сахарной пудрой.
— Я тут подумала, что вы могли бы мне помочь, — прервала молчание графиня, — если вдруг скучаете, потому что вам нечем заняться. Мне нужно составлять каталоги и делать кое-какие работы по подготовке к биеннале. Обычно этим занимается Витторио, но он сейчас в Америке, продает интерьерные картины людям, у которых денег больше, чем вкуса.
Ее слова заставили меня улыбнуться.
— Разве Витторио — ваш подчиненный? — спросила я. — Я слышала, что у него галерея.
— Так и есть, но я — его лучшая клиентка, и он знает, как говорят у вас в Англии, с какой стороны у бутерброда масло. Он льстит старой даме, и ему нравится то, что я ему предлагаю. А еще он красноречивый, умеет веселить, с ним я чувствую себя молодой и полной жизни. Так что мы полезны друг дружке.
Тут я снова задумалась, нет ли в их отношениях постельной составляющей.
1 сентября 1939 года
Недели две я помогала графине, посиживая в одной из ее прохладных затененных комнат и распивая чаи под громадной пальмой в саду. Это было радостное время. Мы разбирали работы художников со всего мира. Я помогала составлять каталог и наводить порядок в ее коллекции редких рисунков и гравюр. Имена некоторых из их авторов заставляли мои глаза широко раскрыться от изумления.
— Это же рисунок раннего Пикассо!
— Да, дорогая. Я знаю. — Графиня озорно улыбнулась мне. — Его любовница так взревновала, что ему пришлось попросить меня поскорее уйти, а этот рисунок он просто сунул мне в руки.
Безусловно, она была женщиной, полной сюрпризов. Передать не могу, каким наслаждением были для меня эти визиты в Лидо, остроумные беседы об искусстве — вся эта элегантность и утонченная жизнь, так непохожая на мое унылое существование в Англии. Наши ежедневные встречи продолжались, пока не вернулся Витторио, который явно не обрадовался моему присутствию.
— Почему ты позволяешь этой женщине делать то, что с удовольствием сделал бы я? — с напором вопрошал он, меряя шагами комнату.
— Но, мой дорогой, тебя же здесь не было, — парировала графиня, похлопывая его по руке. — А кроме того, мне приятно общество Джулиет. Иногда мне просто необходимо, чтобы рядом была еще одна женщина.
— Но она же просто дилетант! Что она понимает в раритетных гравюрах? Она, небось, все отпечатками пальцев заляпала.
— Ну не дуйся, дорогой, — ответила графиня, на лице которой было написано неподдельное удовольствие. — Будешь хмуриться, появятся морщины, а ты так ценишь свое красивое лицо, правда ведь?
— Теперь ты надо мной издеваешься.
— Вовсе нет. Кроме того, на следующей неделе у Джулиет начнутся занятия, так что я снова буду вся твоя. А ты будь умницей и найди мне еще художника из немецких евреев калибра Голдбюма.
Это, похоже, его умиротворило. Мне же было жаль, что наше плотное общение с графиней подходит к концу. Она была настолько образованной и интересной личностью! Честно говоря, за эти дни я узнала от нее об искусстве больше, чем за годичный курс истории искусств в колледже. Близилось начало сентября, а значит — возобновление занятий, а также возвращение друзей и квартирной хозяйки. Она приехала первого сентября и появилась на пороге с раскрасневшимся лицом, запыхавшаяся после подъема по лестнице.
— С возвращением, — начала я. — Бруно жив-здоров и такой же шалун, как всегда.
Но она вскинула руку, прерывая меня.
— Значит, вы не слушали новости! На вокзале только об этом и говорят, там вообще такой хаос! Германия напала на Польшу. Похоже, снова будет большая война.
Глава 26
Каролина. Венеция, октябрь 2001 года
Вернувшись в квартиру, некогда принадлежавшую двоюродной бабушке, Каролина взялась за дело. Сняла и выбросила постельное белье, порадовавшись, что матрас вроде бы в порядке, без мышиных гнезд. С трудом перевернула его, распахнула окна, чтобы проветрить, и принялась подметать, мыть и вытирать пыль. Ее приятно поразило, что при этом не обнаружилось никаких свежих признаков насекомых или грызунов, лишь на подоконниках валялось насколько сухих дохлых мух. Работа была тяжелой, но к концу дня у нее возникло необъяснимое чувство, будто она достигла чего-то важного. Каролина составила список дел на завтра. Нужно будет купить постельное белье и новый обогреватель вместо старого электрокамина, который выглядит как музейный экспонат, способный в мгновение ока устроить пожар. Наличие в доме электричества привело ее в восторг, как и то, что непонятная конструкция над ванной действительно позволяет получить горячую воду.
В список входили также продукты, чай, вино. «Только самое основное», — решила Каролина. Чтобы подкрепиться как следует, можно ходить в одну из близлежащих тратторий. Очень хотелось поскорее тут заночевать, но это придется отложить до тех пор, когда у нее будут постельные принадлежности и еда, поэтому она вернулась в пансион и снова поужинала в маленькой траттории. Потом села за компьютер для постояльцев в одной из гостиных и отправила электронное письмо Джошу.
«Похоже, двоюродная бабушка Летти завещала мне квартиру в Венеции, — написала она. — Я с большим удовольствием привожу ее в пригодное для жизни состояние и предвкушаю, как привезу сюда Тедди на следующую Пасху. Ему наверняка очень понравятся гондолы, а еще тут отличный песчаный пляж». Она не стала спрашивать о Дезире.
Когда Каролина закончила, хозяйка пригласила ее на стакан лимончелло, явно интересуясь новостями, и изумилась, придя в восторг от того, что узнала.
— Квартира на Дзаттере! Дио мио, в наши дни хорошо иметь там жилье. Многие иностранцы покупают недвижимость в этом районе. Особенно немцы. Мы от этого не в восторге. Старшее поколение до сих пор помнит, как они обходились с нами в войну.
— Здесь были немецкие войска? спросила Каролина. — Я думала, Германия с Италией были союзниками.
— Вначале да, а потом мы перешли на другую сторону. Тогда немцы разозлились и оккупировали город. Они вели себя жестоко. Было много арестов, убийств, людей увозили в лагеря. Они пытались заморить нас голодом. Два года тут распоряжались, пока нас не спасли союзники. Как раз ваша британская армия, вот так.
Удивительно, как долго висела над Европой тень войны, подумалось Каролине. Но двоюродной бабушке удалось сбежать в Швейцарию, ей не пришлось выносить ужасы нацистской оккупации. И, судя по состоянию квартиры, бежала она в спешке. Вопрос в том, почему после объявления войны она предпочла остаться в Венеции, а не вернулась к родне в Англию.