— Я буду по тебе скучать, — ответила я.
Повисло долгое молчание. Я по-прежнему сидела, а Генри встал и подошел ко мне.
— Джулиет, это может прозвучать по-дурацки, но, может, ты хотела бы выйти за меня и уехать в Америку? — сказал он. Его лицо стало ярко-красным и покрылось капельками пота.
Наверно, у меня непроизвольно отвисла челюсть. Это было так неожиданно, что я не могла найти слов. Наконец мне удалось проблеять:
— Генри, ты очень добр ко мне, но…
— Слушай, — заявил он, — я знаю про твоего младенца. Имельда мне еще сто лет назад проболталась. Я ждал, пока ты сама мне о нем скажешь. Я могу дать ему имя, дом, отца. У нас, знаешь ли, довольно состоятельная семья. У твоего мальца будет хорошая жизнь.
Должна признаться, соблазн был велик. Генри — хороший человек. Да вот только он слишком молод. Слишком наивен и немного слишком грузен.
— Ты очень славный, — сказала я, — но ты возвращаешься домой, где всем распоряжается твой отец. Что он подумает, если ты явишься к нему на порог с беременной женщиной на буксире? — Я тоже встала и положила руку ему на плечо. — Генри, я не могу тебя захомутать. Ты заслуживаешь хорошей жизни, причем своей собственной.
— Послушай, Джулиет, — проговорил он, — я думаю, ты замечательная девушка. И я буду счастлив, если ты меня захомутаешь. Знаю, я не семи пядей во лбу и не могу быть остроумным и искрометным, зато я стану тебе преданным мужем, обещаю.
— Я не сомневаюсь в этом, Генри, но проблема в том, что я тебя не люблю. Ты мне очень симпатичен. Мне нравится проводить с тобой время, но я не хочу испортить тебе жизнь. Должна признаться, что буду скучать по тебе. С кем мне теперь пить кофе и ходить на праздники?
— Наверно, с парнем, который время от времени появляется у тебя на горизонте, — сухо произнес Генри. — С красавчиком в дорогом костюме. Подозреваю, что он — отец твоего ребенка. Я прав?
— Да, прав, — согласилась я. — И он не может на мне жениться.
— Но ты хочешь просто на всякий случай болтаться где-нибудь неподалеку от него?
— Нет, не на всякий случай. Я знаю, что он не может бросить жену. И с этим смирилась.
Он потянулся было ко мне, но передумал.
— Джулиет, меня беспокоит, что ты останешься тут совсем одна. Знаю, пока тут войной и не пахнет, но что, если все изменится? Что, если ты захочешь вернуться в Англию, но уже не сможешь?
Я вздохнула.
— Я понимаю, о чем ты, Генри. Меня это тоже беспокоит. Но я не могу поехать домой, пока не родится ребенок. Остается только молиться, чтобы тогда еще можно было проехать через Францию.
— Так давай сейчас поедем вместе. Знаешь, если ты поймешь, что я недостаточно тебе нравлюсь, потом всегда можно будет развестись. У нас в Штатах такое то и дело происходит, и ничего.
Я взяла его руки в свои.
— Наверно, ты самый славный человек из всех, кого я встречала в своей жизни, и я очень-очень ценю тебя. В тот же миг, когда ты уедешь, я начну есть себя поедом, что повела себя как дурочка и отпустила тебя. Но я просто не могу так с тобой поступить.
— О’кей, если ты правда так считаешь, тогда ничего не поделаешь. — Он вздохнул. — Я тогда лучше пойду. Нужно упаковать целую кучу вещей. Отец купил мне билет на судно, которое уходит из Генуи через три дня.
— Счастливого и безопасного пути тебе, Генри. — Я встала на цыпочки и поцеловала его в щеку.
Он потянулся ко мне и обнял крепко-крепко.
— Береги себя, хорошо?
Потом он направился к двери, и я услышала его удаляющиеся шаги по лестнице.
Глава 36
Джулиет. Венеция, апрель 1940 года
Кажется, время шло как в тумане. По радио почти не упоминали о войне. Италия все еще сражалась в Абиссинии и захватила Албанию, но Гитлер не совершал никаких поползновений в сторону Западной Европы. А я тем временем достигла некоторых успехов в живописи. Похоже, беременность высвободила мой творческий потенциал, и мне все время хотелось рисовать. Даже профессор Корсетти похвалил мою обнаженную в стиле Сальвадора Дали. После отъезда Генри в городе установилась великолепная весенняя погода. В ящиках под окнами и во всевозможных садиках буйно цвели цветы. В воздухе стоял великолепный аромат. Люди выходили на улицы в светлых одеждах и усаживались у стен, чтобы насладиться солнышком.
Это странно признать, но нередко я даже забывала о том, что жду ребенка. Если не считать все возрастающих сложностей при подъеме по лестнице да ночных пробуждений от бодрых пинков изнутри, его словно бы и не существовало. Наступила и прошла Пасха. Лео часто уезжал из города, вероятно, по поручению тестя инспектировал верфи. В результате моя жизнь шла уединенно, но достаточно приятно. Мы с Франческой научились понимать друг друга. Мне нравилось думать, что теперь я усвоила и зачатки венецианского вдобавок к беглому итальянскому. Даже в снах, которые мне снились, все разговаривали по-итальянски.
Осознание надвигающихся родов пришло в мой дом вместе с Франческой, которая однажды принесла большой мешок шерстяной пряжи.
Как вы готовитесь к рождению ребенка? — спросила она. Я не вижу малышовых одежек, вы ничего не вяжете. Ни покрывалец, ни одеялец, даже колыбельки нет.
— Я собираюсь отдать его на усыновление, — напомнила я, а Франческа ответила:
— Все равно ему понадобится одежка, чтобы выйти в мир. Вы умеете вязать?
— Умею, — сказала я.
— Тогда найдите в этом мешке образцы и шерсть, — сообщила она. — А еще я спрошу у старшей дочки, не поделится ли она распашонками. Но вы хоть колыбельку-то купите, чтобы было куда бедное дите положить.
Она будто разбудила меня, сподвигнув снова показаться доктору. Он осмотрел меня, кивнул и сказал:
— Все идет нормально. Теперь уже недолго. Вот мой номер телефона. Звоните, когда схватки станут регулярными. В любое время дня и ночи.
Но я не понимала, как это сделать, потому что жила одна и без телефона. Не спускаться же в разгар схваток по всем этим лестницам на поиски телефона-автомата… Но тут Франческа объявила, что ей велено ближе к родам не оставлять меня одну, и я очень обрадовалась. Казалось, все идет гладко. Родится ребенок, я восстановлю силы и вернусь домой. Забавно, как легко я тогда все это воспринимала.
Однако сегодня, девятого апреля, по радио передали сводку новостей. Германия вторглась в Данию и Норвегию. Британия разбомбила немецкую военно-морскую базу. Неожиданно война снова стала реальностью, но я утешаю себя тем, что, пока Гитлер занимается Норвегией, путь через Францию будет для меня открыт.
25 апреля
Сегодня — самый большой праздник в венецианском календаре, день святого Марка. На площадь перед базиликой набился народ, и молоденькая девочка, одетая ангелом, пролетела над нашими головами на проволоке к храму. Мне было не слишком хорошо видно, потому что толкаться в толпе не хотелось, и я осталась в стороне, под колоннадой. В такие дни, как этот, я особенно остро чувствовала одиночество. Праздники — события семейные. Под влиянием внезапного порыва я наняла лодку и навестила графиню Фьорито в Лидо.
— Какой приятный сюрприз! — сказала она. — Я думала о вас и гадала, как вы поживаете.
— Все в порядке, — ответила я.
— А малыш? Кто будет за вами присматривать? Почему бы вам не пожить со мной? Я найму женщину.
— Вы очень добры, — проговорила я, — но Франческа, которая ведет у меня хозяйство, теперь ночует у меня и поможет, когда придет время.
— А после того, как ребенок родится, вы поедете домой?
— Да, я так планировала, — подтвердила я.
— Тогда будем молиться, чтобы все получилось хорошо, — сказала она, глядя на меня с сочувствием.
30 апреля
Я думала, что к этому времени ребенок должен уже родиться, но Франческа говорит, что первые дети часто запаздывают. Кому знать, как не ей — она сама родила шестерых, и теперь у нее двадцать внуков. У меня есть ощущение, что я в надежных руках. Несколько дней назад в город вернулся Лео и пришел меня навестить. Он принес мне южные апельсины и лимоны.
— Положение усложняется, — сообщил он. — Молюсь, чтобы ты смогла скоро уехать. Британские войска стоят во Франции, на границе с Германией происходят стычки. Скоро станет жарко, это только вопрос времени.
— Пока малыш не решит родиться, я никуда не могу уехать, — и я погладила живот.
— А я и не хочу, чтобы ты уезжала, — без обиняков сказал Лео, — но я тебя люблю. И хочу, чтобы ты была в безопасности.
Он впервые сказал, что любит меня. Моя душа воспарила, и, засыпая в тот вечер, я чувствовала тепло и уверенность. Лео позаботится, чтобы все было в порядке.
3 мая
Среди ночи меня разбудила боль, от которой перехватывало дыхание. Я позвала спящую в кресле Франческу.
— Началось наконец-то, — сказала она. Положила мне на кровать клеенку и пошла звонить врачу.
Боль усилилась, заставляя меня вскрикивать. По ногам потекло что-то теплое. Вернувшаяся Франческа бросила на меня единственный взгляд и воскликнула:
— Мадонна, ребеночек-то почти вылез. Будем надеяться, что этот дурачок-доктор успеет вовремя. А если нет, — тут она похлопала меня по руке, — а если нет, ты, деточка, не тревожься. Я уже помогала роды принимать. Все будет хорошо. — Она ушла кипятить воду и вернулась с влажным полотенцем, которое положила мне на лоб.
Через несколько часов у меня начались потуги. Я ничего не могла с собой поделать и стала кричать. Стала звать Лео. А потом Франческа вдруг ринулась вперед, чтобы подхватить младенца, появившегося на свет в потоке жидкости.
— Да ты счастливица, — заявила она, — до чего у тебя легко первые роды прошли. Давай-ка поглядим, кто тут у нас.
Я наблюдала, как она заворачивает в полотенце что-то красное, и разглядела взметнувшийся кулачок, когда дитя издало громкий крик.
— Хорошие легкие, — похвалила Франческа, — мальчишечка здоровый.
Будущий граф Да Росси, подумала я. Лео будет рад. Франческа отнесла младенца к раковине и теперь обмывала его, а он не переставая кричал. Потом она подошла с ним ко мне.