— Это ужасно. Надо тебя вытаскивать, — сказал он.
Я не выдержала и засмеялась.
— Кто бы говорил! Тебя схватили, когда ты возвращался к союзникам?
— Меня тоже предали, — ответил он. — Но, надеюсь, меня освободят, когда в семье узнают, что случилось. Отец, к сожалению, больше не в милости у властей, зато тесть преуспел и втерся в доверие к немцам. Остается только выяснить, насколько он привязан к своему единственному зятю.
— Не болтать! — охранник зашагал в нашу сторону, угрожающе размахивая пистолетом. — Отошли от ограды, оба. — Он подошел к Лео. — Сейчас не время флиртовать с девицами.
— Я не флиртую, — сказал Лео. — Эта женщина — любовь всей моей жизни, мать моего ребенка. Мы не делаем ничего плохого, неужели вы не позволите нам провести несколько минут вместе?
Семья для итальянцев святое, они ценят ее превыше всего остального. Я увидела, как выражение лица охранника смягчилось.
— У вас есть бамбино? — спросил он у меня.
Я кивнула.
— Его зовут Анджело. Ему почти четыре года.
— Ладно, — сказал охранник, — когда я дежурю, можете встречаться за сторожевой вышкой в углу. Но только на моих дежурствах, ясно?
— Спасибо, — поблагодарила я.
— Вы хороший парень, — добавил Лео. — Слишком хороший для такой работы.
— Мне надо кормить семью. Раньше мы голодали, — проговорил охранник. — У нас ферма. Немцы забрали весь наш скот и все оливковое масло. Проклятые немцы. — И он сплюнул. Потом огляделся по сторонам. — Только не говорите никому, что я это сказал.
У нас появился союзник. Мы встретились еще несколько раз, а потом Лео подошел к ограде с воодушевленной улыбкой на лице.
— Вот возьми. — Он вручил мне конверт.
— Что это? Любовное письмо?
— Нет, это твой билет на свободу, мой тесть прислал. Это приказ о моем освобождении и пропуск. Я отдаю его тебе.
— Не глупи, — сказала я. — Я не могу им воспользоваться, даже если бы захотела. Он же выписан на твое имя.
— Нет. Там сказано «освободить предъявителя сего». Вот ты и будешь предъявителем. Покажешь приказ коменданту лагеря, и тебя отпустят.
— А как же ты? Я тебя не брошу.
— Тебе и не придется. Я уже написал тестю; что один исключительно злобный охранник порвал пропуск и нужно поскорее прислать мне новый. Так что к концу недели я отсюда выйду.
Держа в руке конверт, я не сводила с него глаз.
— Давай, — сказал он, — иди, не откладывай. До темноты успеешь добраться в Стрезу, там договоришься о лодке — тебе ведь обязаны вернуть все твои вещи. На всякий случай: фамилия моего тестя — Антонджовани. Он — в дружеских отношениях с верхушкой немецкого командования в Италии.
— Лео, — все еще колебалась я, — я не могу тебя оставить.
— Я не воспользуюсь пропуском, пока ты здесь, — заявил он. — Хочешь, чтобы из-за твоего упрямства мы оба умерли тут от холода и болезней? — Его голос смягчился. — Пожалуйста, уходи. Я и так причинил тебе достаточно боли. Позволь мне сделать для тебя хотя бы это.
— Ты не причинил мне боль. Ты дал мне больше счастья, чем можешь себе представить. Анджело — самое лучшее, что случилось со мной в жизни. И ты сам… я даже передать не могу, как прекрасно, что мы встретились и что мы есть друг у друга.
Он протянул руку сквозь колючую проволоку.
— Ты — любовь всей моей жизни. Честное слово, я найду тебя, где бы ты ни была. А после войны мы уедем куда-нибудь вместе — в Австралию или в Америку, — начнем там все сначала и будем счастливы.
Я тоже просунула руку через колючку, и наши пальцы едва-едва соприкоснулись.
— А Анджело?
— Боюсь, мы не сможем взять его с собой. В конце концов, он же наследник. Наследник должен быть всегда, и раз я дезертирую с этого поста, его придется занять моему сыну. Но мы с тобой… у нас же будут еще дети, правда?
— Конечно, да, — ответила я.
— Я не говорю тебе «прощай», аморе мио. Я скажу аривидерчи, оревуар, ауфвидерзейн… до новой встречи. Будь сильной. Моя любовь с тобой.
Он поцеловал губами воздух, и я ответила ему тем же. Кончики наших пальцев соприкоснулись в последний раз. Потом я повернулась и пошла прочь.
21 ноября, Швейцария
Я без происшествий добралась до Стрезы, но не нашла там лодочника, готового рискнуть ради меня жизнью. Тогда я приняла решение идти в Швейцарию пешком через горы, хоть такая перспектива и пугала. Но потом начался ливень, все попрятались за закрытыми ставнями, а я рискнула украсть лодку и под хлещущими струями дождя пустилась в путь через озеро. Я гребла всю ночь (ладони покрылись волдырями), а с первым проблеском рассвета причалила к берегу и укрылась под ивой. Мне повезло — дождь не прекращался, и на озере практически никого не было. Вечером я снова двинулась дальше, а на третье утро увидела, как прямо по курсу солнце золотит заснеженные вершины. Я добралась до противоположного берега озера Маджоре. Я была в Швейцарии.
Глава 46
Джулиет, декабрь 1945 года
Я начала писать все это в поезде, который вез меня по побережью Франции, и продолжаю на пароме, идущем в Англию. Я ждала Лео. Он так никогда и не приехал. Я гадала, то ли он до сих пор в тюрьме, то ли все-таки вернулся в семью. После двух недель восстановления в швейцарской больнице я устроилась в школу при женском монастыре в Лозанне. Среди монахинь жилось мирно и покойно, но ничто не могло исцелить боль в моей душе. Мне снился Лео. Снилась Ханни. Снился Анджело. Когда союзники наконец освободили Италию, я написала отцу Лео и получила короткий ответ: «Леонардо Да Росси был застрелен при попытке побега из концлагеря в ноябре 1943 года».
Как только закончилась война, я попыталась найти Ханни. Я вступила в организацию, помогавшую детям-беженцам, но среди этих ребятишек почти не было евреев. Казалось, все они исчезли с лица земли. Прошло совсем немного времени, и мы услышали названия «Освенцим», «Треблинка», «Берген-Бельзен». Тогда мы всё поняли. У нас уже не осталось слез, мы выплакали их все.
Я не поехала в Англию сразу после окончания войны. Вначале надеялась найти Ханни, а потом, осознав ужасную правду, хотела сделать что-нибудь полезное — чтобы хоть как-то искупить нарушенное обещание, ведь я поклялась Ханни сберечь ее и не сберегла. Но я стала писать домой. Мама была счастлива получить от меня весточку, ее порадовало, что я работаю с беженцами в Швейцарии. Она вбила себе в голову, что я провела там всю войну, и слала мне длинные письма, расписывая, как они в Англии настрадались, пока я жировала на швейцарском молоке и сливках. Я не собираюсь выводить ее из заблуждения. Еще я решила, что не вернусь к преподаванию. Каждый раз при взгляде на девочек я вижу Ханни и думаю о том, что не смогла ее спасти. Я молюсь о том, чтобы у Анджело все было хорошо, но никогда не вернусь в Венецию, чтобы увидеть это своими глазами. Я никогда больше туда не приеду, слишком много там живет болезненных воспоминаний, лучше открою новую главу в жизни, стану новым человеком — этаким манекеном с запертым на замок сердцем. И еще я поняла, что больше не хочу рисовать.
Я думала сохранить эти записи, но теперь поняла, что не хочу, чтобы кто-нибудь узнал их содержание. И сама уж точно никогда не соберусь все это перечитать. Читать стоит лишь истории с хорошим концом. Поэтому я решила, что, как только мы пересечем Ла-Манш, я порву дневник и выброшу клочки в море, будто этой главы моей жизни никогда не существовало.
Глава 47
Постскриптум. Каролина. 2001 год
Самолет набрал скорость, поднялся в воздух и накренился в повороте. Внизу Каролина увидела всю Венецию — она раскинулась, как на карте, башня вздымалась над куполами собора Святого Марка, сверкали каналы, разделявшие город на маленькие островки внутри острова. Там в Дзаттере остался дом с ее квартирой, ожидавшей возвращения хозяйки.
Каролина разрешила себе хотя бы ненадолго почувствовать себя счастливой. Лука прав, пришло время новых начинаний. И у нее были подозрения, что к одному из этих начинаний имеет отношение и он сам. Сейчас она летела домой, в Англию, но Лука должен был к ней присоединиться. Он уже купил им обоим билеты в Нью-Йорк и забронировал номер люкс в «Плаза». Когда Каролина предложила внести свою долю, он со смехом отмахнулся и сказал:
— Деловые расходы.
Еще приятнее вся эта история становилась и потому, что в последние несколько дней на электронную почту пришло несколько писем от Джоша.
Кара, я пытался с тобой связаться, — говорилось в одном из них. — Твоя бабушка сказала, что в Италии твой телефон не работает. Это правда или ты просто не хочешь со мной общаться? Пожалуйста, ответь.
В другом письме было:
Кара, нам нужно поговорить. Я не уверен, как тут все у меня сложится. Судя по всему, комиссионные мне больше не полагаются, а вечно жить за счет Дезире я не могу. И, если честно, не уверен, что хочу остаться здесь навсегда. Здешняя жизнь невероятно фальшива, какое-то постоянное шоу. Позвони мне, как вернешься в Англию. Ты же скоро уже там будешь, правда?
Самолет выровнялся, погас значок «пристегните ремни». Глядя в иллюминатор, где под крылом плыли пушистые облака, Каролина с ошеломляющей ясностью поняла, что не хочет возвращения Джоша. Он сказал, что женился на ней лишь потому, что счел подобный поступок правильным. Возможно, с ней произошла та же история. Она думала, что любит Джоша, но ей было всего двадцать лет. Что можно знать в этом возрасте о любви? Или о жизни? Вначале женская школа-интернат, потом колледж, всегда в безопасности, всегда в стороне от житейских невзгод. Она просто не была готова ни к замужеству, ни к долгим, серьезным отношениям. Их с Джошем связывал лишь Тедди. А теперь они оба повзрослели, пошли разными путями, и она готова двигаться дальше.
Возможно, этот новый путь приведет к Луке и к тому, чтобы жить на две страны, проводя какое-то время в Италии. Каролине было ясно, что принимать окончательное решение пока рано, но как здорово снова гадать о будущем и мечтать! Может, она вернется к дизайну одежды, или попробует себя в искусстве, или просто будет сдавать на большую часть года свою венецианскую квартиру и наслаждаться жизнью. Не этого ли, случайно, хотела двоюродная бабушка Летти, оставляя ей картонную коробку?