Материю и дух — в единстве и борьбе…
Для Чаянова такого противопоставления не существовало, более того, научное и художественное познание, научную и практическую деятельность он объединял в одном понятии — искусство.
В «Путешествии моего брата Алексея…» на вопрос: «…вы, главковерхи духовной жизни и общественности, кто вы: авгуры или фанатики долга? какими идеями стимулировалась ваша работа над созданием сего крестьянского эдема?» — Алексей Кремнев получает такой ответ одного из главных создателей и организаторов описанного в повести будущего идеального общества А. А. Минина (прообразом которого является ближайший друг и единомышленник Чаянова А. Н. Минин):
«— Несчастный вы человек! — воскликнул Алексей Александрович, выпрямляясь во весь рост. — Чем стимулируется наша работа и тысячи нам подобных? Спросите Скрябина, что стимулировало его к созданию „Прометея“, что заставило Рембрандта создать его сказочные видения! Искры Прометеева огня творчества, мистер Чарли! Вы хотите знать, кто мы — авгуры или фанатики долга? Ни те и ни другие — мы люди искусства».
Коллекционируя произведения изобразительного искусства — иконы, позже гравюры, Чаянов не ограничивается собирательством (по правде говоря, он никогда и не располагал для этого большими средствами), но изучает историю искусства, а также историю и психологию коллекционирования. По этим вопросам им опубликован ряд работ: «Московские собрания картин сто лет назад» (1917), статьи в журнале «Среди коллекционеров» (1920-е гг.), брошюра «Старая западная гравюра» (1926). Кроме того, он сам гравирует. П. Эттингер в статье «О мелочах гравюры» (1924) сообщает: «Профессор А. В. Чаянов, ради отдыха от научных занятий занявшийся гравюрой по дереву, в прошлом году из Гейдельберга прислал от руки раскрашенную своеобразную ксилографию, оповещавшую о появлении на свет его сына Никиты». Имеются сведения, что в юности Чаянов посещал Рисовальные классы К. Ф. Юона.
Библиотека Чаянова принадлежала к числу замечательных московских частных собраний. Особенно богато в ней был представлен раздел книг о Москве. В предисловии к исследованию «Театр Мадокса в Москве. 1776–1805» (1927) его жены О. Э. Чаяновой в числе источников и пособий называется «обширная библиотека по старой Москве проф. А. В. Чаянова, бывшая в нашем распоряжении».
Москва — ее история и градостроительные проблемы — другая большая и серьезная область постоянных и серьезных занятий Чаянова. «Московские собрания картин сто лет назад», «История Миюсской площади» (1918), «Петровско-Разумовское в его прошлом и настоящем» (1925) — таковы опубликованные москвоведческие работы Чаянова. В обществе «Старая Москва», членом которого он был, им сделаны доклады «Опыт построения ситуационного плана Москвы XVII века», «Опыт построения ситуационного плана Москвы XV века», «Топография Москвы XIII и XIV веков», «О поварах Английского клуба», «Московская типография XVIII века». Курсы по истории и топографии Москвы он читал в университете имени Шанявского и Московском университете. Кроме того, он занимался археологическими раскопками в окрестностях Москвы. Московской области посвящены также его некоторые экономические работы. Большое место занимает Москва в беллетристических произведениях Чаянова.
Литературная одаренность Чаянова проявилась буквально во всем, что он писал. В его экономических работах многие страницы представляют собой страстную, образную публицистику. В искусствоведческих трудах вдруг обнаруживаются такие детали и черточки, которые, собственно, к искусствоведению, к теории не имеют отношения, но зато живо воссоздают конкретный быт эпохи, ее аромат. Краеведческие, москвоведческие сочинения Чаянова также своеобразны: в них, как положено, много фактического, исторического материала, он скрупулезно анализирует сухой, специфический краеведческий материал: статистику, карты и планы, но при всем богатстве, разнородности информации, содержащейся в каждой работе, он создает целостный художественный, эмоциональный образ того района Москвы, о котором пишет. В очерке «История Миюсской площади» на строго научной основе прослеживается история топографии площади, но наряду с этим Чаянов обращается к легендарным сведениям. А. Мартынов в книге «Названия московских улиц и переулков с историческими объяснениями» (1888) высказал соображение, вернее, задал вопрос, не было ли связано название площади с именем разинского атамана Миуски: «…не был ли он казнен на той площади, которая носит это название?» «Мы не беремся судить, — пишет Чаянов, — какое отношение исторический Миуска имел к нашей площади, но мартыновского указания достаточно для того, чтобы тень легендарного Миуски носилась в аудиториях университета Шанявского и связывала его с вольницей Степана Тимофеевича Разина». Чаянову ясна историческая несостоятельность этой версии, но тем не менее именно легенда становится художественной и композиционной основой работы: она связывает прошлое с современностью и ставит яркий эмоциональный акцент на всем повествовании. Но что еще более необычно для научного исследования, в нем создан образ автора: сначала читатель ощущает его присутствие по отдельным замечаниям по ходу рассказа, а когда уже сложилось определенное представление, в заключительном абзаце появляется он сам: «В 1915 году часть площади перед университетом Шанявского переименовывается в „Улицу 19-го февраля“. С этого момента для площади начинается ее современность, и случайный историк кладет свое перо».
Образ «случайного историка» возник здесь закономерно, из внутренней необходимости несколько необычной формы чаяновского научного исследования, присутствия в нем художественного, беллетристического элемента. Отметим еще, что в 1918 году была издана первая повесть Чаянова под псевдонимом «ботаник X.» «История парикмахерской куклы, или Последняя любовь московского архитектора М.».
Писательский путь Чаянова, в отличие от научного, служебного и общественного, не может быть пока из-за отсутствия многих сведений освещен последовательно и достаточно полно, однако основные его вехи мы наметить можем.
Писать Чаянов начал, видимо, в реальном училище, С. А. Клепиков вспоминал о его пьесе, написанной тогда. Сильный стимул к литературному творчеству Чаянов получил, поступив в Петровскую академию.
В Петровской академии любовь к литературе была традиционной, из среды петровцев вышло немало литераторов: В. Г. Короленко, М. М. Пришвин, И. А. Новиков и другие. Тесные связи с литераторами были у профессоров академии Н. Н. Худякова, А. Ф. Фортунатова.
Особую восприимчивость петровцев к литературе отмечал профессор-литературовед А. Я. Цинговатов, преподававший в первые послереволюционные годы на рабфаке Петровки. Он сравнивал учащихся разных учебных заведений: «В Разумовском аудитория оказалась наиболее чуткой в художественном отношении, наиболее эстетически-эмоциональной (вероятно, сказалось преобладание крестьянства). Предмет мой — новая в новейшая русская литература — вызывал единодушный интерес… Диапазон художественной впечатлительности и восприимчивости у аудитории оказался огромный: из Блока, например, увлекли аудиторию не только „Двенадцать“ и не только „Скифы“ — но и „Прекрасная Дама“ оказалась не пустым звуком, и „Соловьиный сад“ очаровал многих».
В годы пребывания в Петровской академии Чаянов входит, как сообщает он сам, в один из московских литературных кружков (к сожалению, неизвестен его состав) и, видимо, тогда начинает писать серьезно.
В 1912 году он издал тоненький сборник стихотворений «Лелина книжка». Это было его первое выступление в печати как беллетриста (к тому времени им уже было опубликовано около полутора десятков специальных научных работ: «Кооперация в сельском хозяйстве Италии», «Письма из сельскохозяйственной Бельгии», «Участковая агрономия и организационный план крестьянского хозяйства», «Некоторые данные о значении культуры картофеля в крестьянском хозяйстве нечерноземной России» и др.).
Наиболее ранние стихи в «Лелиной книжке» относятся к 1908 году, в основном — любовная лирика, изящные и ироничные стилизации. Стихи в достаточной степени подражательны, явна их связь со стилизациями Андрея Белого из «Золота в лазури», с поэзами Игоря Северянина, но в то же время в иих виден и определенный собственный литературный опыт.
Герои стихов Чаянова — «милая Лльвина» и влюбленный в нее студент-петровец:
Сегодня, милая Альвина,
Жасмина отцветает куст,
На завтрак с молоком малина
Припасена для ваших уст.
Итак, начнем: в саду Альвина
Из лейки клумбы георгина
Свежит дождевою водой,
Ее поклонник молодой —
Студент-петровец на бумажке
Строчит стихи в честь именин
Альвины. На его фуражке
Горит пунцовый георгин.
В некоторых стихах воспевается Петровско-Разумовское:
Люблю про подвиги Патрокла
В Петровке осенью читать.
Глядя на выпуклые стекла,
Вдвоем с Альвиной замышлять
Разнообразные прогулки
И, чтоб Альвине поднести,
Из листьев кленовых плести
Венки. Забраться в закоулки
Академического сада
И под покровом листопада,
Под звон осенних аллилуй
Сорвать украдкой поцелуй.
«Лелину книжку» Чаянов послал В. Я. Брюсову («Только Вам», — написал он в сопроводительном письме, что, безусловно, говорит об особом отношении Чаянова к Брюсову). Отзыв Брюсова (на конверте письма Чаянова его помета: «Отвечено») был, видимо, весьма критичен, так как никаких следов продолжения переписки в архиве Брюсова не обнаружено.
В дальнейшем в литературном творчестве Чаянова основное место заняла проза. В 1918–1928 годах он напечатал шесть повестей: «История парикмахерской куклы, или Последняя любовь московского архитектора М.» (1918), «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии» (1920), «Венедиктов, или Достопамятные события жизни моей» (1922), «Венецианское зеркало, или Удивительные похождения стеклянного человека» (1923), «Необычайные, но истинные приключения графа Федора Михайловича Бутурлина, описанные по семейным преданиям» (1924), «Юлия, или Встречи под Новодевичьи