[3] была очень прозорлива. Леса берегли как зеницу ока. За незаконную вырубку строго наказывали.
Деревья переворачивали макушкой вниз и вбивали в жижу колодой с захватами; ее поднимали вручную и колотили ею по верхушкам деревьев. В детстве я еще успел это увидеть. Я застал в действии этот старинный способ забивки свай и слышал песни рабочих-коперщиков. Песни звучали в такт с размеренными и мощными ударами зависших в воздухе молотов цилиндрической формы. Они медленно ползли вверх по вертикальной балке на ручной тяге, а затем с грохотом срывались вниз. Стволы деревьев насыщались минеральными солями как раз благодаря грязи. Тина покрывала их защитной оболочкой и не давала сгнить от соприкосновения с кислородом. За время многовекового погружения дерево превратилось почти в камень.
Ты идешь по бескрайнему опрокинутому лесу, бредешь по невообразимой, перевернутой вверх дном чащобе. Все это кажется выдумкой посредственного писателя-фантаста, однако же это правда.
Венеция – это испытательный городской полигон ощущений, своеобразный чувстводром. Эта книга – приложение к туристическим путеводителям. Обычно города искусства мы воспринимаем сквозь призму культуры. Мы осматриваем их, узнаем о памятниках, музеях, архитектуре, и ограничиваемся тем, что составляем о них историко-художественное представление. Ум судорожно вбирает в себя сведения о городе, не обращая внимания на то, что происходит с телом, а значит, и с душой. Разум и тело движутся по двум меланхолично раздельным полосам. На страницах этой книги я сделаю так, чтобы они совпали.
Я расскажу, что происходит с твоим телом в Венеции. Начнем со ступней.
Ступни
Венеция – это черепаха. Ее каменный панцирь сделан из серого бута (по-венециански «мазеньо»[4]). Им и выложены улицы. Горная порода называется трахит. Это пористый вулканический камень, добываемый на Эуганских холмах, недалеко от Падуи. Края рив[5] и кромки ступеней окаймляет белый бордюр, доставленный из истрианских каменоломен. Как писал Паоло Барбаро[6], почти все, что ты видишь в Венеции, доставлено откуда-то еще. То ли импорт, то ли контрабанда, а то и вовсе награбленное. Поверхность, по которой ты ступаешь, гладкая. Хотя на многих камнях сделана насечка, чтобы не поскользнуться во время дождя.
Куда ты пошла? Выбрось карту. Зачем обязательно знать, где ты находишься в эту минуту? В любом городе, в торговых центрах, на автобусных остановках или станциях метро сохраняются указатели, кажущиеся пережитками прошлого, поскольку сейчас все пользуются сотовыми для поиска нужной улицы. И все же находятся еще щиты с цветной точкой или стрелкой, громогласно гласящие: «Вы здесь». Так и хочется отозваться: «Да знаю», – и помахать экраном телефона с включенным навигатором. В век смартфонов эти указатели, похоже, стали напоминать местам, где они находятся, да, указатели сами напоминают им о себе. Как будто дома, улицы, площади уже не знают, где они расположены, затерявшись среди своих обитателей, которые переместились в параллельный мир. Прохожим только кажется, что они идут по улицам, ведь они идут в своей голове, внутри взаимосвязанной сети, не отрываясь от светящихся прямоугольников. Человечество решило покинуть обжитые места, перекочевало в собственные мысли.
Вот и в Венеции, достаточно поднять голову, и ты увидишь обилие указателей на стенах. Нарисованные на указателях стрелки говорят тебе: иди туда-то, не заплутай. Alla ferrovia – К вокзалу, Per San Marco – К Сан-Марко, All’Accademia – К Академии. Не обращай внимания. В упор на них не смотри. Зачем бороться с лабиринтом? Подчинись ему хотя бы раз. Не волнуйся, пусть дорога сама проложит за тебя маршрут, а не маршрут дорогу. Научись бродить, бродяжничать. Заблудись. Поплутай.
«По-венециански». После войны это выражение относилось к нашей футбольной команде «Венеция», мол, «играть по-венециански». Наши футболисты демонстрировали жесткий, индивидуальный стиль игры, не отпускали мяч от ноги, не делали длинных передач, любили обводку и вели позиционную борьбу. Еще бы, ведь они выросли в этом варикозном круговороте улочек, проулков, кривоколенных извилин, сужений. Самый короткий путь из дома до школы всегда превращался в запутанный клубок. Наверное, когда игроки выходили в трусах и майках на широкое просторное поле, они повсюду видели калле и кампьелло[7]. Они пытались выбраться из собственного галлюцинаторного лабиринта между центром поля и штрафной площадкой.
Вообрази себя эритроцитом. Как будто ты движешься по сосудам. Подчинись биению невидимого сердца, толкающего тебя по уличным капиллярам. Или представь, что ты кусочек еды и перемещаешься по кишечнику. Пищевод узенькой улочки стискивает тебя кирпичными стенами и вот-вот раздавит, сотрет в порошок. Он проталкивает тебя сквозь клапан моста на ту сторону водной массы. Выскользнув, ты ухаешь в просторный желудок и оседаешь на его площади. Ты не продолжишь путь, не задержавшись тут на короткое время. Ты вынуждена остановиться, потому что твой взгляд прикован к фасаду церкви. Она оказывает на тебя глубинное химическое воздействие. Она переваривает тебя.
Рекомендую тебе один-единственный маршрут. Он называется так: «наугад». Подзаголовок: «бесцельно». Венеция маленькая, в ней позволительно заблудиться, так и не покинув ее пределов. В любом случае окажешься на самом ее краю, на риве, у воды с видом на лагуну. До недавнего времени в городском лабиринте не водились Минотавры, а в лагуне тебя не подстерегали водяные чудовища, готовые разделаться со своими жертвами. Сегодня стоит быть повнимательнее. Особенно в районе площади Сан-Марко, на людных пристанях и на вапоретто[8]. Там промышляют карманники.
В последние годы случались нападения не только на туристов, но и на горожан, словно Венеция, этот миниатюрный мегаполис, вздумала сравняться с другими столицами мира. Когда я учился в средней школе, одна моя американская знакомая впервые приехала в Венецию зимой, ближе к ночи. Она никак не могла отыскать свою гостиницу. Зажав в руке бумажку, на которой был нацарапан бесполезный адрес, она с нарастающим беспокойством кружила по пустынному городу. Чем больше проходило времени, тем больше она убеждала себя, что скоро ее изнасилуют. Она только диву давалась: уже три часа в чужом городе, а на нее еще никто не напал и не отнял вещи. Девушка была из Лос-Анджелеса.
Сегодня ватаги ребятни терроризируют прохожих: то нарываются на кулачную драку, то кидаются бутылками, так – по приколу. Случаются и грабежи, нападают где-нибудь в неприметных калле. Пару месяцев назад в очереди в травмпункт, я встретил молодого израильтянина со сломанным предплечьем: тот рано утром вышел из гостиницы и собирался в аэропорт, так его пихнули и сломали ему руку, пытаясь выхватить чемодан.
В туристическом терминале города, на Тронкетто, завелся левый извоз. Мало-помалу он прижился, и теперь это свершившийся факт. Извоз дело рук преступной шайки, разогнанной в девяностые. Отмотав срок, уголовники вышли на волю и вложили заначки награбленного в покупку водных трамвайчиков, чтобы возить туристов на Сан-Марко. Они предлагают выгодные цены по сравнению с общественным транспортом, поскольку не платят налогов. А для перехвата прибывающих используют хитроумные, в том числе незаконные и насильственные приемчики. Пресловутые «перехватчики» дошли до того, что избили женщину, испанского гида, которая не хотела, чтобы ее группа садилась на эти левые трамвайчики.
Ловчат они и на Мурано: косят под муниципальных транспортников, щеголяют липовыми бейджами на груди и фуражками с надписью «Венеция», завлекают на прикормленные стеклодувные мастерские в ущерб честным работягам и торговцам.
Деньги пробуждают в людях худшие черты. Возможно, для этого деньги и придумали. С виду они предназначались для противоположной цели – делать всех покладистей. Задумайся над одним из основных глаголов нашей цивилизации: «pagare» – «платить». «Pagare» происходит от латинского pax, pacis — мир, покой. «Платить» означает «умиротворять, примирять, устанавливать мир». Дать кому-то денег – один из способов уладить конфликт, сгладить несоответствие, возникшее между дающим и получающим. Отношения между людьми порождают чувство вины и обиду, желание отомстить. Здесь нас вечно подстерегает вражда. Деньги изобрели для того, чтобы людей не тянуло поквитаться, свести счеты, отомстить; чтобы заплатить, удовлетворить, примирить. Но вместо этого деньги разжигают еще более кровавые конфликты.
Венеция требует с тебя денег. Ты чувствуешь себя в долгу перед ней еще до того, как попросила ее продать тебе что-нибудь. Она шантажирует своей красотой, заставляет платить за нее, чтобы примирить тебя с ней, будто ты ей что-то должна просто за то, что ты там.
Входы в магазины, лавки, рестораны похожи на поры, готовые тебя впитать. Ты бесцельно прогуливаешься, но ступни берут курс к витрине – вроде бы за покупкой, а в действительности, чтобы умиротворить Венецию, заключить с ней мир и заплатить за то зрелище, которым она тебе одаривает. Красота алчна, она требует компенсаций и налагает штрафы. По крайней мере, именно так венецианцы трактуют свой первейший девиз, начертанный заглавными буквами на раскрытой книге, придавленной когтями крылатого льва: PAX TIBI MARCE EVANGELISTA MEUS[9]. Легенда уходит корнями в прошлое двенадцативековой давности. Два венецианских купца, Бон да Маламокко и Рустего да Торчелло, выкрали в Александрии Египетской мощи Святого Марка, и доставили их в город. Как им это удалось? Они прикрыли мощи свининой, запретной для мусульман. Бон и Рустего пересекли Средиземное море и проплыли вверх по Адриатике. Их корабль был нагружен бесценными мощами, а души тяготило чувство вины. Да, чтобы пройти арабский таможенный контроль, им пришла в голову гениальная идея. И все же они погрузили останки святого в свинину. И какого святого: евангелиста! «Может, мы выказали ему неуважение?» – задавались они вопросом. «Не рассердится ли он на нас?» Когда они дошли до лагуны, дело уладил ангел. Он предстал перед святым и сказал ему: