Я прожил в Милане несколько лет, может быть, в самое невезучее для города десятилетие, еще до того, как за него крепко взялись и облагородили целые кварталы, сделали пригодными для прогулок и досуга тротуары и район у гавани Дарсену. Наждачный город, покрытый коркой асфальта, заполоненный машинами, посыпанный черным тальком. Но именно поэтому предельно чувственный. Тела в Милане представлялись мне единственной достопримечательностью, не считая изделий и товаров. «Вот почему, – говорил я себе, – Милан – город моды и дизайна; он добивается своего внутри, никак не снаружи, во время прогулок на свежем воздухе. Красота – это прет-а-порте, ее носят на себе по собственному почину, в качестве возмещения нехватки пейзажа. Единственный соблазн Милана – люди, выделяющиеся на фоне асфальтовой корки. Люди и товары. В Венеции прогулка насыщает душу и тело, больше ничего не нужно. В Милане ты выплескиваешь свою чувственную энергию, встретив кого-то или что-то купив».
Однако я обещал дать тебе практические советы. Правда ли, что в Венеции занимаются любовью под открытым небом, буквально на каждом углу? Тут нужно сделать оговорку. Молодые венецианские парочки в большинстве своем не имеют машин. По городу запрещено ездить даже на велосипеде. Куда же податься, когда дома родители? У каждого подростка есть свои укромные уголки, выемки в конце уединенных калле, тихие дворы, объятые полумраком. И я, разумеется, не стану их называть. Сама найдешь (или в компании!), так еще лучше распробуете.
Конечно, эротоманы за прорезями ставен не дремлют. Хорошенько изучи обстановку, осмотрись. Дверные проемы утыканы звонками? Уличные фонари горят слишком ярко? Все эти окна у тебя над головой плотно закрыты? А что там за углом? Тупик или оживленная калле? Не остановится ли у каменных ступенек, сходящих к рио, легкая моторка, на которой в самый неподходящий момент смеха ради на всю врубят стерео? Не покажутся ли кавалькады гондол, груженных серенадами?
Выбери дверной проем без звонков. Часто это вход в подсобку. Забейся в уголок, где фонарь разбит и не работает. А в самом центре Венеции подыщи закоулок понадежней, откуда можно выйти в любой момент как ни в чем не бывало. Если же вы хотите предаться любви на виду у всех, без всякого зазрения, оттянувшись по полной, тогда вам мои советы не нужны, и никакое место вас не смутит.
В первом издании этой книги я предлагал тебе взять на заметку баржи, пришвартованные на необитаемых спящих рио. Там хоть и сыровато, но ничего, сойдет. Осторожно заходи на борт, чтобы ничего не проломить, а потом не оставляй за собой следов: презервативов, скатанных шариком бумажных салфеток, сердечек, вырезанных перочинным ножом на борту. Веди себя прилично, ведь тебе оказали гостеприимство. Теперь к сказанному следует кое-что добавить. Как и везде, камеры слежения расплодились сегодня и здесь. И в каждом кармане найдется телефон, тут же готовый заснять все, что угодно. Мир превратился в мещанский кошмар: нет такого уголка, который бы не попался на глаза какому-нибудь ханже. Он педантично загрузит видео в сети и разошлет его в редакции местных газет. Любое незначительное происшествие в Венеции приобретает мировой резонанс. И тут все начинают взывать к уважению, апеллировать к порядочности, возмущаться, заявлять о деградации, обращаться с требованиями о штрафе, о высылке. Сегодняшние венецианцы – лицемеры. Их город обрушивает на тебя такое количество эмоций, что душа не может ими не переполниться, раскрываясь в страсти. Но по мнению этих новоявленных пуритан, рядящихся в тогу блюстителей цивилизованности, нужно оставаться бесстрастным перед лицом Венеции, хотя тебя и захлестывает лавина соблазна, воодушевления, эстетического и чувственного трепета. Тут нужно не штрафовать, а премировать, как одну швейцарскую пару (тихих, цивилизованных швейцарцев!), развлекавшуюся на риве Большого канала, у Риальто; или двух смельчаков, улегшихся голышом на деревянном трапе лодочного причала: они приняли эти доски за ложе подходящего размера для их тел. Отдельного упоминания заслуживает и пара, обменивавшаяся нежностями на приcтани вапоретто. Уважать город можно по-разному: не осквернять его, знать его историю, позволять ему проникнуть в твои мысли и чувства, способствовать восторгу, который он в тебе вызывает, наслаждаться им. Заниматься любовью на улице в Венеции – высшая форма исторической, художественной, архитектурной, урбанистической дани уважения к ней.
Кто-то садится на ночной вапоретто до Лидо, по весне или в начале осени, то есть до и после купального сезона. На пляже сколько хочешь не занятых кабинок. Хотя теперь там тоже стремновато, того и гляди нагрянет частная охрана с фонариками.
Одно время и я играл в эти сентиментальные казаки-разбойники. С пятнадцати до двадцати лет. Все выискивал уединенные местечки под открытым небом. Я расскажу тебе четыре коротких истории из того времени. Может, они произошли со мной, может, я от кого-то их услышал, может, сам был их свидетелем.
История первая. Парочка в конце калле, выходящей на канал. Оба стоят в проеме низкой двери. Оба уже порядком разоблачились. Внезапно появляются муж с женой и дочкой лет пяти. У мужа в руках карта. Он и не думает разворачиваться, настаивает на своем, до него словно не доходит, что он не вовремя, ему подавай нужную улицу. Ничуть не смущаясь, парочка подростков продолжает обниматься, приклеившись друг к другу всем телом. Их обнаженные груди, слившиеся в тесном объятии, прикрывают одна другую. Занавес из рубашек опускается сбоку. Как будто так и надо, парнишка указывает дорогу семейке заплутавших туристов. Девушка с любезной улыбкой вносит кое-какие уточнения в маршрут, чтобы муж с женой снова не заблудились и не доставали расспросами другую парочку.
История вторая. Еще одна влюбленная парочка, решительно не знающая, куда податься. По ночам, часа в три, на лавочке в центре кампо происходит нечто вроде бега в мешке на месте. Снизу торчат ноги в спущенных до колен штанах. Сверху колышется беспокойная ткань. Это девушка накрылась широким пальто, забралась на скамейку и оседлала парня. Они занимаются любовью на глазах у всех. Только все уже спят.
История третья. Парень с девушкой занимаются этим стоя в углублении запертого подъезда в темном дворе. Девушка прислонилась спиной к двери, парень штурмует ее напористыми, проникновенными тазобедренными толчками. Нелегкая механика, неловкое совокупление. Парень дает маху, пролетает вперед и врезается в здоровенный висячий замок с зазубринами. Боль адская. Парень жалобно скулит. У него снова набухает в паху, но уже не от желания, а от боли. На самом конце вскочил синяк. В метре от двери на первом этаже окно. Неожиданно раздвигаются занавески, сквозь них просовывается загадочная рука, кладет на внешний подоконник пачку бинтов и баночку мази от ушибов. Затем точеная рука санитарки тихонько исчезает.
История четвертая. Девушка поздно возвращается домой и рассеянно смотрит по сторонам. «Какой-то знакомый тип, – мелькает у нее. – Да, точно он». Стоит себе посреди кампьелло у тумбы колодца. Перед ним на коленях девица – ублажает его. Парень и не думает прерывать подружку, занятую делом у него ниже пояса. Он обменивается взглядом с девушкой, проходящей по кампьелло, тоже узнает ее, машет рукой в знак приветствия, непринужденно улыбается и весело восклицает: «Эй!»
Снова пересчитай колонны Дворца дожей, начиная с той самой, угловой. Только на этот раз веди счет со стороны пьяццетты[41], напротив библиотеки Марчиана[42]. У седьмой колонны подними голову и взгляни на капитель. Увидишь полоску, как в комиксах. Это одна из самых грустных и трогательных историй супружеской любви. Такая восьмиугольная любовь, изложенная против часовой стрелки. Исходная сцена высечена на уровне фасада.
Первая сторона: по улице идет юноша. Из окна выглядывает длинноволосая девушка. Он кладет одну руку на сердце, а другой указывает на нее, признаваясь в любви.
Вторая сторона: они назначают первое свидание. Он пришел на него вооруженным, с мечом на боку. Он скрестил руки, а она поднимает руку и показывает ему ладонь, откинув туловище назад. Для нас язык их тел передает недоверие и неподатливость, но в Средние века жестикуляционные коды отличались от наших. Ученые считают, что они обмениваются клятвами в любви. Она прижимает руку к сердцу, а он имитирует объятия.
Третья сторона: девушка венчает голову юноши венком цветов. Он дает ей фрукт и ларчик. Они женятся.
Четвертая сторона: они обнимаются. Она распустила косы; на ней ожерелье и платье, на нем – плащ с капюшоном. Они еще одеты и готовы поцеловаться.
Пятая сторона: они разделись и лежат в постели под простынями. У него на голове ночной колпак, он держит руку на ее затылке и собирается прижать ее к себе. Они предаются любви.
Шестая сторона: родился ребенок, он в свивальнике. Мама с папой ласкают его.
Седьмая сторона: ребенок растет. Счастливые родители ухаживают за ним; на их лицах улыбка, они держат его за руки; мама гладит его плечо.
Восьмая сторона: ребенок стал мальчиком, он умер. Лица родителей очерствели, они резко постарели. Родители оплакивают мальчика; он на погребальном ложе. У маленького трупа скрещены руки на груди. Отец мучительно сжимает сложенные ладони. Мать в отчаянии подносит одну руку к щеке, другой стискивает запястье сына.
В этой печальной повести я хочу обратить твое внимание вот на что. Все участники происходящего изображены в скорбных вытянутых позах. Действующие лица расположены с неизменной симметричностью, их жесты показаны в зеркальном отражении. Героев облачили в длинные одежды, отвесно ниспадающие до земли. Везде, кроме пятой сцены. Под тканой рябью простыней, в драпировке волнистых складок, опрокинутые матерчатой бурей, двое молодоженов возлежат в некоем ромбе или скорее перекошенном прямоугольнике. Словно сама постель сместилась по кривой, а матрац принял ромбовидную форму. «Кровать дрожит, скрипит от тряски, она разгуливает по комнате», – говорил Катулл, описывая воздействие спаривания на мебель. Страсть закружила ложе по комнате, заставила его пронестись вприпрыжку по полу. Любовь диагональна, она переворачивает эстетические каноны, нарушает строгую хореографию готического барельефа.