murazzi, предусмотрительно установленные у входа в лагуну в XVIII веке. Но начиная с XIX века их ремонту перестали уделять должное внимание, так что на сей раз их просто смыло приливом. Пеллестрина оказалась под водой. Чудом обошлось без жертв — в отличие от Флоренции, где по другим причинам, но в то же самое время случилось сильнейшее наводнение. И хотя события во Флоренции, повлекшие за собой гибель людей и повреждение огромного числа произведений искусства, гораздо подробнее освещались в прессе, наводнение в Венеции все же привлекло внимание международных организаций. Именно после этого наводнения ЮНЕСКО почувствовало необходимость заявить, что «моральная ответственность за Венецию лежит на всем международном сообществе».
За границей было создано более тридцати организаций для сбора средств и организации реставраций, включая «Венеция в опасности» и «Спасем Венецию». Эти иностранные и отечественные организации сделали немало — особенно в том, что касалось реставрации и защиты отдельных исторических зданий. Некоторых успехов удалось достичь и в борьбе с загрязнением окружающей среды. Недавно прозвучало предложение показывать туристам, прибывающим в Венецию, фильм о том, в каком тяжелом положении она находится (среди прочего и по вине туристов). Но бюрократия и местная и национальная политика задержали широкомасштабное исполнение данного проекта. Кроме того, все еще бушуют споры о том, как именно следует контролировать воды лагуны, чтобы не нарушать их хрупкий природный баланс. Проект строительства молов, которые должны будут препятствовать приливам, обсуждался особенно долго и вызывал много протестов. Достаточно крупные наводнения случались в 1979, 1986 и 1992 годах, не считая примерно сотни случаев acque alte («высокая вода») ежегодно. И хотя теперь уже очевидно, что широко распространенное в 1970-х мнение о скором затоплении Венеции оказалось неверным, будущее города остается неопределенным.
Глава третьяВенеция монументальная: Пьяцца и Пьяццетта
Пьяцца Сан-Марко — это большая площадь, где вы сможете в зависимости от содержимого кошелька и личных предпочтений выпить кофе или насладиться совершенно бесплатно летней музыкой, которую играют рядом с кафе. Большая часть музыкантов играет хорошо, но с намеренной несдержанностью: театральные жесты дирижеров, скрипачей и других виртуозов, манера исполнения порывистая, бурная, со множеством внезапных эмоциональных переходов — это стиль сентиментальной романтики с охапкой красных роз наготове. Здесь звучит много популярной старинной, а также и современной классики вроде «I did it my way» Ллойда Вебера. Конечно, серьезные поклонники классики и не менее серьезные поклонники рока, скажем так, любят ненавидеть подобную музыку, но теплой ночью на Пьяцце она может неожиданно прийтись по сердцу любому — пусть и ненадолго. И вдосталь наслушавшись, вы неспешно направитесь прочь, к базилике, а музыка, доносящаяся теперь издалека, заставит вас почувствовать себя героем фильма, действие которого происходит в Венеции.
От базилики можно пройти на Пьяццетту. Это место между Сан-Марко и берегом канала, отмеченное двумя античными колоннами. Святой Феодор стоит на колонне вместе с побежденным крокодилом, но он ведь и сам побежден — или, по крайней мере, ему пришлось уступить свое место святого покровителя Святому Марку, чей крылатый лев венчает вторую колонну. (Некогда на эшафоте между этими двумя колоннами проходили казни.) Дальше вы можете прогуляться к воде, где, как правило, множество ярко освещенных лодок, к Понте делла Палья, хотя бы теперь, к вечеру, не изнывающему под толпами народа, откуда открывается вид на сверкающий огнями Понте ди Соспири (Мост Вздохов) и вдоль рива дельи Скьявони, где кое-кто еще коротает вечер в ресторанах.
Если вы пройдете с Пьяццы не на Пьяццетту, а мимо Торе дель Оролоджо (Башни часов), построенной в конце 1490-х Мауро Кондуччи, то скоро попадете в совершенно иной мир: улицы забиты магазинами до отказа — ювелирные изделия, дорогие письменные принадлежности, произведения искусства, маски, одежда от-кутюр, пиццерии, кондитерские, pasticcerìe, — это Мерчериа. Уже в XVII веке Джон Ивлин назвал Мерчерию
…восхитительнейшей и прелестнейшей улицей в мире, она затянута во всю длину по обеим сторонам расшитыми золотом тканями, превосходным дамастом и шелками, которые лавочники вывешивают напоказ со второго этажа своих лавок; свою лепту вносят парфюмеры и аптекари, и несметное количество клеток с соловьями, их песни сопровождают вас от лавки к лавке, так что, закрыв глаза, можно представить себя на опушке леса, хотя на самом деле вас окружает море.
Сегодня опушка леса не кажется столь уж близкой. Более того, порой эта часть города вызывает неодолимое чувство клаустрофобии и пресыщения.
Да и музыка на Пьяцце временами рождает ощущение, что Венеция — город, где нужно проводить только выходные да медовый месяц. «Водопой для туристов, — говорил Рихард Вагнер, — изысканные развалины восхитительного города». Таким стал город уже в 1838 году. В дни Вагнера музыка, выражаясь метафорически, отличалась большей четкостью граней. Ему было приятно, вспоминает композитор в своей автобиографии, обнаружить «немецкую составляющую хорошей военной музыки» в виде двух австрийских полков, что по очереди играли вечерами «посреди сверкающих огней, в центре пьяццы Сан-Марко, чьи акустические свойства превосходны для представлений подобного толка». Но порадовало его и другое: «Нередко, когда я заканчивал ужин, мне доводилось вдруг услышать звуки собственных увертюр» (тех пронзительных отрывков, что служат вступлениями к «Риенци» и «Тангейзеру»).
Я сидел в ресторане у окна и отдавался впечатлениям от музыки, и не могу сказать, что ослепляло меня больше — несравненная Пьяцца, великолепно освещенная и полная бесчисленным количеством непрестанно двигающихся людей, или музыка, будто уносившаяся вдаль вместе с шелестом ветра.
Было приятно, что прохожие слушали внимательно. Но одного не хватало: «ни одна пара рук ни на мгновение не поддавалась порыву зааплодировать, ибо малейший знак одобрения австрийской военной музыке присутствующие восприняли бы как предательство по отношению к итальянскому отечеству». И еще восемь лет, до конца австрийского правления, венецианцам приходилось хранить гордое молчание.
Более того, чтобы однозначно заявить о своих взглядах, в те времена было принято подчеркнуто обходить стороной одно из двух соперничающих кафе на Пьяцце — «Кафе Квадри», основанное в 1775-м и полюбившееся австрийцам. Верные итальянцы отправлялись вместо этого в кафе «Флориан», основанное в 1720-м Флорианом Франческони. Никто не мог запретить солдатам гарнизона приходить и во «Флориан» вместо «Квадри», но всегда находилось немало способов заставить их почувствовать себя незваными гостями. По словам Вагнера, «австрийские офицеры… проплывали по Венеции, не смешиваясь с толпой, как масло по воде». Такие традиции, как держать наготове пушку у Дворца дожей, не делали их в городе желанными гостями. Сейчас, к счастью, люди выбирают одно из этих двух кафе, как и любое другое поблизости, из гастрономических, а не политических соображений. Во «Флориане» более характерный интерьер, здесь царит дух 1850-х, и именно за столиком «Флориана» рассказчик Генри Джеймса в «Письмах Асперна» (1888) сидел, не умея отказать себе в удовольствии,
ел мороженое, слушал музыку, болтал со знакомыми; какой бывалый путешественник не знает этого скопища столиков и легких стульев, точно береговой мыс вдающегося в гладь озера пьяццы. Летним вечером площадь, сияющая огнями, опоясанная бесконечной аркадой, полной отзвуков многоголосого гомона и шагов по мраморным плитам, вся точно огромный зал со звездным небом вместо крыши, где так хорошо не спеша попивать прохладительные напитки и столь же не спеша разбираться в богатых впечатлениях, накопленных за день.
На Пьяцце можно кормить голубей или уворачиваться от них, покупать сувениры и зонтики, расслабленно сидеть в кафе или на ступенях, и, конечно, наблюдать. Томас Кориэт, путешественник из Сомерсета времен короля Якова, был не первым и не последним, кто заявлял, что здесь «можно увидеть все виды и типы одеяний, услышать все языки христианского мира, и вдобавок те, на каких говорят варварские народы». (В наши дни невежливо рассматривать какие-либо народы как «варварские», реальные встречи с такими же смертными, как и ты, учат терпимости; именно здесь Кориэт впервые увидел многонациональное сообщество, сосуществующее практически без трений.) В часы пик «можно с основанием назвать» Пьяццу «скорее Orbis, чем Urbis forum, то есть рыночной площадью всего мира, а не городом». Можно понаблюдать, как «мавры», отлитые из бронзы в 1497-м, отбивают часы на Оролоджо. Эти фигуры казались гораздо меньшей экзотикой здесь, на «рыночной площади мира», чем в «Отелло, Венецианском мавре», поставленном в Лондоне всего за несколько лет до визита Кориэта. Значительно реже — лишь на Вознесение, Крещение, в день своего праздника или во время празднеств по случаю избрания нового дожа — появляются здесь волхвы, поклоняющиеся Святой Деве.
Можно вести себя и более активно, во вкусе Уильяма Бекфорда, поведавшего нам о своих пристрастиях в «Снах, мыслях при пробуждении и происшествиях» (1783). Ему нравилось «отправляться в большую церковь Святого Марка и рассматривать украшающие ее мраморные изваяния и лабиринты великолепной скульптуры», но он не выносил «мерзкий запах, доносящийся из каждого угла и закоулка этого здания», который даже благовония «не могли скрасить». Вонь, вероятно, уже не тревожит изнеженное обоняние поздних поколений Бекфордов, но его чудодейственное средство борьбы с дурными запахами все-таки стоит порекомендовать: «Когда губительная атмосфера совсем угнетала меня, я взбегал на колокольню на пьяцце и, усевшись среди колонн галереи, вдыхал свежее дыхание Адриатики… и на пр