Немало и совершенно справедливо говорилось о настенных и потолочных мозаиках базилики. Но пол ее почти настолько же великолепен. Многоцветная мозаичная плитка почти целиком относится к XII и XIII векам (с последующими реставрациями). Многое было сказано об античном и восточном мраморе и порфире. Часть его доставили купцы, которым при строительстве церкви в 1701-м дож Доменико Сильво приказал привозить что-нибудь ценное всякий раз, как они возвращаются с грузом; немало награбили в Константинополе в 1204-м и в последующие годы. Здесь есть мрамор и мозаика в форме ромбов, солнц, кругов, арок — белая, красная, красно-коричневая, зеленая и бледно-желтая; более крупные плиты разных оттенков серовато-белого; лиственные узоры, переплетения и павлины. И если, например, в левом нефе плитку выровняли, в других частях храма она нередко вспучивается, идет волнами; все это вызывает скорее геологические, чем художественные ассоциации, и это также производит вполне уместное впечатление.
Но зато именно объединенными человеческими усилиями за несколько сотен лет был создан Пала д'Оро, Золотой алтарь. Золото и эмаль усеяны драгоценными камнями: рубинами, изумрудами, жемчугом, топазами, аметистами. В первое мгновение он просто ослепляет, но стоит того, чтобы присмотреться к нему повнимательнее. Во время восстановительных работ, последовавших за пожаром 976 года, дож Пьетро Орсеоло I заказал оригинальные картины для ниши алтаря мастерам из Константинополя. Неясно, сохранилось ли хоть что-нибудь от того периода. В 1105 году дож Орделаффо Фальеро добавил новые фрагменты, включая, предположительно, маленькие панели с сюжетами из жизни евангелистов в нижнем регистре. Затем в 1209-м дож Пьетро Циани увеличил образ. В верхний регистр, вероятно, вошли панели, взятые из монастыря Пантократора, места погребения императоров в Константинополе. Архангел Михаил, с длинными крыльями и нимбом, богато украшенный драгоценными камнями, окруженный небольшими круглыми изображениями святых, стоит между полукруглых панелей, указывая на «Въезд в Иерусалим», «Воскресение», «Адские Муки», «Распятие Христа», «Вознесение», «Пятидесятницу» (заметно, что апостолы и прихожане говорят на разных языках) и «Успение Богородицы». В Пантократоре эти панели являлись частью большой серии, связанной с последовательностью двенадцати святых дней, но в новую алтарную нишу вошли только шесть.
В середине 1340-х годов золотых дел мастер Джованни Паоло Бонинсенья создал последнюю изумительную раму и установил запрестольный образ именно в том виде, в каком мы можем лицезреть его сегодня. В центре нижнего регистра находится византийский Христос Пантократор, рубины сверкают в верхней части его трона и на Книге Жизни, которую он держит в руках, его окружают в сиянии самоцветов помещенные в медальоны изображения четырех евангелистов. Эта центральная фигура относится, очевидно, к XII веку, но ученые считают, что расположенные рядами святые и ангелы выполнены в XIV веке и уже в самой Венеции, хотя, возможно, греческими художниками. Все в целом выглядит удивительно гармонично. Впрочем, многочисленные авторы Золотого алтаря, скорее всего, с этим не согласились бы. Но цель образа — восславить Святого Марка, а не описать религиозные события в нужном порядке. Алтарная картина была слишком драгоценна, чтобы показывать ее каждый день, и ее заменял будничный вариант — алтарь (сейчас находится в музее Базилики), написанный Паоло Веронезе и его сыновьями в то самое время, пока Бонинсенья работал над образом более драгоценным.
Еще один значимый византийский трофей, хотя дата его появления неизвестна, — это Святая Дева Никопойя, икона XII века, которую в битвах несли перед императором. (Вот почему она называется nikopoia, «приносящая победу», а не по названию места создания, как часто считают.) Она, очевидно, не оправдала надежд последних императоров; а значит, как вполне могла бы счесть Венеция, решение перевезти ее и поместить в тот источник, откуда черпает свою силу народ, выигрывающий нынешние битвы, было вполне закономерным и правильным. Отныне она не подвергнется риску на полях сражений. А то, что она находится в базилике, можно рассматривать как знак покровительства Богоматери.
В базилике найдется немало удивительного и достойного восхищения. В сокровищнице, в правой части церкви, содержится богатая коллекция икон, потиров, драгоценных чаш и тому подобного. Многие из этих предметов также прибыли из Византии. В капелле Дзен есть два могучих льва из красного мрамора, выполненных в романском стиле, которые, вероятно, некогда охраняли южные ворота базилики (их закрыли в XVI веке). Мозаики XIV века в баптистерии рассказывают историю Иоанна Крестителя, где не забыта и элегантно светская Саломея. С крутой лестницы, ведущей в музейную часть, расположенную над атриумом, вам откроется незабываемый вид на интерьер церкви, а затем с галереи — наружу, на голубей, флаги, сувенирные прилавки и нескончаемые толпы Пьяццы. Рядом с копиями лошадей, но отнюдь не выше башен и колоколен церквей, вы не почувствуете себя недостижимо возвышающимися над спешащими внизу людьми или отстраненными от них, наоборот, ощутите более тесную связь с ними, ведь теперь вы — живая часть фасада, которым они любуются. Хотя, конечно, на Пьяцце найдется немало заслуживающих внимания вещей, и фасад Сан-Марко — всего лишь одна грань общего ансамбля, к которой вам позволено присоединиться.
Собор Сан-Марко необычайно прекрасен, и бывают мгновения, когда усталый или охваченный восторгом посетитель может почти поверить в фантазии Теофиля Готье о мозаиках, оживающих в свете золотых молний, когда застывшие складки одежд святых «становятся мягче и начинают струиться, остекленевшие взгляды оживают… застывшие ноги делают шаг; херувим взмахивает своими восемью крыльями; ангелы расправляют пурпурные и лазурные перья, пригвожденные к стенам безжалостной мозаикой». Фантомы «ослепительные, головокружительные, мнимые… проходят перед вами, встряхивая нимбами длинных золотистых волос». Но встреча с Сан-Марко не обязательно должна вызывать такую бурю эмоций. По мере того как знакомство с храмом становится все более и более тесным, ваше отношение к нему меняется, и вот однажды, говорит Генри Джеймс, «вы проходите под украшенными картинами портиками с чувством привычной дружеской радости и желания оказаться поскорее в полутьме и прохладе». И вы не обнаруживаете
…ничего грандиозно уравновешенного или высоко почитаемого: нет ни длинных линий, ни триумфа перпендикуляров. Церковь и вправду высока, но скорее похожа на сумрачную пещеру. Красота поверхностей, тонов, деталей, вещей достаточно близких, чтобы можно было их коснуться, преклонить на них колени, прислониться — вот чем вызван этот эффект. Красотой такого сорта это место невероятно богато, и можно приходить туда каждый день и находить заново ускользавший ранее живописный уголок.
И все-таки обычно находятся, продолжает Джеймс, художники, пытающиеся «своими мольбертами, шатко установленными на волнообразном полу», отдать должное мраморным плитам, «великолепным панелям базальта и яшмы, распятиям, чья одинокая боль кажется еще глубже в вертикальных лучах света, дарохранительницам, чьи распахнутые дверцы открывают взору темные византийские образа, испещренные тусклыми, кривыми драгоценными камнями», но
…если вы не способны нарисовать эти вещи, вы можете хотя бы привязаться к ним. Вы привязываетесь даже к старым скамейкам из красного мрамора, местами стертым штанами многих поколений, прикрепленным к основаниям тех широких пилястров, чья драгоценная облицовка восхитительно побурела от времени, и покрытые легким серым налетом едва заметные впадины и выпуклости говорят об ее почтенном возрасте.
Глава четвертаяВенеция дожей: Дворец дожей
Дворец дожей (палаццо Дукале) играл многоплановую роль в жизни Венеции. Здесь располагался своего рода административный центр, проходили заседания правительства, вершилось правосудие. Во дворце находились личные покои дожа, комнаты для совещаний, огромный зал для заседаний Большого совета и тюремные камеры. Изначально (первый дворец на этом месте построили, скорее всего, в IX веке) он был еще и крепостью, но со временем эта его функция стала играть все меньшую роль — в основном благодаря существованию хороших укреплений у входа в лагуну. Стремясь подчеркнуть мощь и богатство Венеции, его украшали не орудийными башнями и пушками, а самой драгоценной и изысканной отделкой, включая картины Веронезе, Тинторетто и им подобных. Так, на радость любителям венецианского искусства и архитектуры, Дворец дожей стал сокровищницей, хранилищем величайших шедевров своего времени.
Дворец занимал центральное место в жизни Венецианской республики и до сих пор является для венецианцев одним из основных символов их славного города. Вместе с куполами и кампанилой Сан-Марко его бело-розовый фасад (результат перестройки в середине XIV века) определяет вид города с моря, от церкви Санта-Мария делла Салюте и до церкви Сан-Джорджо Маджоре. Огромный балкон был достроен, отчасти чтобы впустить побольше света в зал Большого совета, в 1404 году. Историк архитектуры Дебора Говард рассказывает о том, как устроен фасад:
Трудно рассматривать такой привычный памятник, как Дворец дожей, объективно, потому что глаз привык к его пропорциям за долгие годы знакомства. Любое изменение в его внешности покажется неправильным и дисгармоничным. Это как великое музыкальное произведение: каждый отрывок является неотъемлемой частью единого целого, и близкое знакомство вполне может помешать пониманию. И вот в чем состоит один из секретов успеха монументального творения. Огромное пространство сплошной стены в верхней части здания кажется нам легким и воздушным благодаря мерцающему узору из ромбов красного и белого мрамора, а нижняя аркада, где, по сути, пустот больше, чем стен, выглядит мощной и крепкой благодаря ряду приземистых колонн и простых готических арок. Нет ощущения, что верхняя часть тяжелее нижней, и баланс света и тени выстроен идеа