Gobbo означает «горбун». Возможно, именно его имя досталось героям пьесы: Старому Гоббо и его сыну Ланчелоту.) Небольшая площадь, кампо, названа в честь другой достопримечательности, сохранившейся до наших дней со времен Риальто и даже более ранних, — маленькой церкви Сан-Джакомо ди Риальто, основанной в V веке, перестроенной в 1071 году и восстановленной в XVII веке. Греческая крестообразная планировка, купол и шесть древних мраморных колонн, увенчанных капителями XI века, свидетельствуют о том, что церковь торговцев осталась верна византийскому образцу.
С XII столетия Риальто связывал с противоположным берегом Большого канала, судя по описаниям, несколько дилетантский, но, несомненно, вполне удовлетворительно функционирующий наплавной мост. Начиная с 1264 года на его месте не раз возводили деревянные сооружения. Мост всегда служил великолепным пунктом наблюдения. Он был переполнен людьми и в день бракосочетания маркиза Феррарского в 1444 году и обвалился как раз в момент прохождения свадебной процессии. Следующий — и последний по счету — деревянный мост отличался большей прочностью, а центральная его часть поднималась, как показано на хранящемся в Академии полотне Карпаччо «Чудо Святого Креста». На нем изображены респектабельные пассажиры (и одна кудрявая белая собачка), проплывающие на идеализированных гондолах с обходительными и красиво одетыми гондольерами.
К началу XVI века стало заметно, что мост Риальто, который оставался единственным мостом через Большой канал вплоть до открытия в 1854 году первого моста Академии, все больше ветшает. Вскоре Сенат вынес решение сэкономить и починить старый мост вместо того, чтобы строить новый. Микеланджело, ненадолго посетивший Венецию в 1529-м, все же спроектировал новую конструкцию, но его замысел не нашел воплощения. Несколько лет спустя стали искать другие предложения. В 1550-м Андреа Палладио, при поддержке определенного количества свободно и современно мыслящих сенаторов, подготовил проект великолепного моста в неоклассическом стиле с тремя или пятью арками и множеством скульптур. Вариант попроще, но тоже изысканно классический предложил в середине 1580-х Винченцо Скамоцци, и его проект почти приняли. Однако верх одержали практические соображения. Проще было построить один пролет, и тогда лавки, которые вот уже несколько столетий располагались вдоль моста, но которым не нашлось места в идеализированном проекте Палладио, можно было бы уместить с легкостью. В конце концов строительство доверили Антонио да Понте (очень подходящая фамилия, как отмечают многие)[8], и новый мост появился между 1588 и 1591 годами.
Под мостом, сообщает Томас Кориэт, располагался паром, и паромщики не тратили время на любование архитектурой. Это были «самые порочные и безнравственные люди города», утверждает Кориэт:
Если незнакомец садился в одну из их гондол и не говорил немедленно, куда ему нужно, его тут же отвозили в какое-нибудь богоугодное заведение [то есть бордель], где его хорошенько ощиплют, прежде чем он сумеет вырваться на волю.
Дож Франческо Фоскари начал обустраивать свое жилище на Большом канале через несколько лет после того, как над водами засиял Ка' д'Оро честолюбивого Контарини. Ка' Фоскари (сейчас он составляет часть Венецианского университета), который Генри Джеймс охарактеризовал, как «высокий массивный готический Фоскари… шедевр симметрии и величия», выглядит менее броским, чем Ка' д'Оро, но ему досталось удивительно выигрышное расположение на повороте, где канал делает резкую петлю, и с ним связано несколько интересных исторических событий.
Пожилой дож купил дворец после долгих лет успешного ведения военных действий, и в те дни он еще пользовался всеобщим уважением. Но начало будущей трагедии уже было заложено. Фоскари избрали дожем вопреки серьезным возражениям оппозиции. Его предпочли Пьетро Лоредано, что послужило одной из причин вендетты, постепенно разыгравшейся между двумя семьями. Эта вражда могла стать одним из факторов, способствовавших падению сына дожа Джакопо: в 1445-м его обвинили (и, похоже, обоснованно) во взяточничестве и приговорили — в отсутствие отца, чтобы соблюсти внешние приличия — к изгнанию в торговый порт Модон на Пелопоннесе. Однако в Модон он не явился, а поселился неподалеку от Венеции, в Тревизо, и тогда государство автоматически изъяло все его земли и собственность. Но дож, хотя он ни в коей мере и не преступал границы своих полномочий, все-таки решил, что имеет право подать в Совет Десяти личную просьбу о снисхождении. Это возымело успех. Хотя многие дожи на практике почти не обладали никакой властью, к знаменитому, так долго прослужившему стране Фоскари все еще относились с огромным почтением.
Помилованный вернулся домой в 1447 году и как будто бы вел себя тихо. Но в начале 1451-го кто-то донес на него, использовав bocca di leoné[9] и его арестовали за убийство сенатора Эрмолао Дона минувшей весной. Джакопо пытали и выслали на Крит. На этот раз он был явно невиновен. Но через несколько лет, все еще негодуя по поводу того, как с ним обошлись, он стал проворачивать тайные махинации с султаном. Джакопо привезли в Венецию. И хотя Джакопо Лоредано и некоторые другие потребовали его казни, Фоскари отправили обратно на Крит, где заключили в тюрьму в Хании (Ганее). Его отец, которому разрешили увидеться с сыном в последний раз, сказал ему только, чтобы тот подчинился воле республики, но после свидания не выдержал и зарыдал. В стихотворной драме Байрона «Двое Фоскари» Джакопо Фоскари падает и умирает в присутствии отца, хотя на самом деле он умер через полгода на Крите. Так или иначе, старый дож был безутешен. Он перестал приходить на собрания Сената, Совета Десяти и другие совещания, тем самым полностью устраняясь от управления Венецией и подводя черту под служением, которому посвятил всю свою жизнь. В октябре 1437-го Фоскари посетили несколько влиятельных персон во главе с Джакопо Лоредано, одним из трех глав Совета Десяти, и сообщили о том, что его немедленную отставку примут с благодарностью. Сначала он отказывался, зная, что закон на его стороне: дожа не могли сместить без голосования Большого совета. Но уступил, узнав, что его собственность будет конфискована и он не получит никакой пенсии, если не исполнит эту просьбу незамедлительно. Наконец, чтобы не утратить достоинства, Фоскари решает покинуть Дворец дожей по тайной «приватной лестнице». В трагедии Байрона он говорит:
По Лестнице Гигантов я спущусь,
Которой к славе некогда вознесся
И властелином был провозглашен.
Вверх по ступеням был ведом судьбой —
И вражескою злобою низвергнут[10].
(В пьесе именно враги, под предводительством мстительного Лоредано, по большей части виноваты в случившемся.)
У Байрона дож успевает сделать всего несколько шагов в сторону Лестницы гигантов, а затем, услышав, как большой колокол Сан-Марко звоном извещает об избрании его преемника, Паскуале Малипьеро, спотыкается и падает замертво. Искажение здесь невелико: настоящему Фоскари удалось спуститься по лестнице, но он умер от сердечного приступа всего неделю спустя. И умер он в своем прекрасном, но почти не обжитом палаццо Фоскари. Новый дож и Синьория немедленно пожалели о содеянном и забрали тело во Дворец дожей, где его положили в дожеском облачении, при всех регалиях. Фоскари похоронили со всеми полагающимися почестями в церкви Фрари.
История более счастливая произошла в Ка' Фоскари позже. Это короткий, но много раз описанный в хрониках визит короля Генриха III Французского в июле 1574 года. Последний Валуа был умен, эксцентричен и нередко попадал в беду. Ему довелось провести несколько тяжелых месяцев в качестве избранного короля Польши, но, наследовав в мае своему брату, королю Франции, Валуа с радостью отрекся от трона и, переодевшись, бежал из страны. В Польше власть короля ограничивала сложная система соперничества разных аристократических союзов. Франция, куда Генрих проследовал через Венецию, была почти так же глубоко расколота религиозной войной, охватившей чуть ли не все ее владения, и в 1588 году Генриха в конце концов изгнали из Парижа собственные подданные. Десять дней, проведенные в Венеции, возможно, оказались самыми счастливыми днями его жизни, пусть и похожими на сон.
Король написал из Вены 24 мая и объявил о своем намерении посетить Венецию. Он рассчитывал прибыть 18 июля, и за оставшееся до его приезда время правительство, как всегда проявив блестящие организаторские способности, спланировало для своего дипломатически важного гостя разнообразную и содержательную приветственную программу. Поселившись в палаццо Капелло на Мурано накануне своего официального приема, Генрих приказал, чтобы его инкогнито привезли в город на лодке: ему хотелось прогуляться ночью на гондоле по Большому каналу. Во время торжественной церемонии дож Альвизе Мочениго провел короля в церковь Сан-Николо на Лидо, у входа в лагуну: традиционно именно здесь приветствовали могущественных чужестранцев. Перед церковью венецианцы быстро возвели несколько впечатляющих временных построек: тройную триумфальную арку (15 м шириной, 5 м глубиной, почти 14 м высотой), через которую король, дож и их свиты проследовали в ложу (24 м длиной, 12 м шириной и примерно 10 м высотой), построенную Андреа Палладио — экспертом не только в области монуметальной архитектуры, но и в искусстве «хрупких декораций». Ложу украшали картины лучших художников, Веронезе и Тинторетто, гирлянды цветов и королевские гербы. Здесь находился алтарь, трон под пурпурным балдахином, белые и золотые шелка, драгоценные ковры и статуи. (Большую часть этих подробностей можно обнаружить у М. делла Кроче в «Истории знаменитого прибытия в Венецию сиятельного Генриха III», опубликованной 1547 году, где прославляется как Светлейшая,