В самой церкви место более традиционным поверьям. Она знаменита тем, что в ее внешней отделке смешались элементы готики и Ренессанса, а внутри находится поздняя работа Джованни Беллини, запрестольный образ «Мадонна с младенцем на троне с музицирующим ангелом и святыми Екатериной, Лючией и Иеронимом». Это спокойная картина с симметричной композицией, а образы погруженных в себя святых, не обращающих внимания ни друг на друга, ни на нас, придают ей одухотворенность. Иероним, ученый-клирик, навечно погружен в чтение, а изображенная рядом с ним Лючия кажется воплощенным спокойствием. (Нам же может стать немного не по себе, если мы узнаем, что в кувшине, который она легко держит в руках, находятся глаза — она защищает зрение.) Ощущение божественной тайны усиливается замысловатой игрой реальными и нарисованными архитектурными элементами, в картинной галерее большая часть этого эффекта была бы потеряна. И цвет, и форма настоящего камня подчеркивают цвет и форму камня рисованного. И даже присутствие по соседству больших и более эффектных картин подчеркивает спокойствие и лаконичность жестов святых Беллини.
Венеция Беллини и Тициана была городом космополитичным. Сюда съезжались торговцы из Англии и Египта, посольские свиты, туристы, представители колоний. Греки составляли одно из самых многочисленных этнических меньшинств. Когда в 1453-м турки взяли Константинополь, многие греки бежали в Венецию, их привлекали ее долгие, пусть и не всегда благополучные, отношения с Византийской империей и количество соотечественников, по большей части купцов, которые уже успели в этот город переселиться. К 1480 году греческая община составляла не менее 4000 человек. В 1486-м кардинал Бессарион, грек, перешедший в католичество и поселившийся в Италии в 1440 году, передал свою огромную библиотеку рукописей Венецианскому государству, объясняя это особым отношением греков к Венеции, посещая которую они чувствуют себя так, будто «вступают в еще одну Византию». Альд Мануций прекрасно воспользовался тем, что в ту пору в Венеции среди беженцев оказалось немало греческих ученых. Он нашел квалифицированных редакторов и начиная с 1495 года смог издать уточненные редакции многих древнегреческих текстов. Такое многоплановое сотрудничество помогало создавать и поддерживать в Венеции в целом терпимое отношение к ее национальным и религиозным меньшинствам, а в 1494-м греческой общине разрешили основать собственное братство — Скуола ди Сан-Николо деи Гречи, а в 1539-м — возвести церковь Сан-Джорджо деи Гречи (окончена в 1573 году).
В здании, построенном для скуолы в 1678 году скульптором Бальдассаре Лонгена, сейчас находится Музей икон. В его коллекции есть творения Михаила Дамаскиноса, мастера критского Возрождения XVII века, в творчестве которого сочетаются венецианское и византийское влияния. Рядом, в церкви Сан-Джорджо, маленьком и совершенно греческом на вид храме с куполами, до сих пор проходят православные службы. Томас Кориэт, которому едва удалось переварить «папистскую службу», описывает своим читателям еще более непривычные сцены, разыгравшиеся перед ним, когда ему «довелось побывать утром на греческой литургии». Ему понравился «светлый свод над центральной частью церкви, украшенный мозаичными изображениями Бога… и великое множество ангелов вокруг него». Но его несколько поставило в тупик то, как молящиеся «крестились шесть или семь раз подряд» при входе, а потом «очень часто вскидывали руки вверх и опускали вниз», что «показалось мне одновременно неподобающим и нелепым». Да и сами люди выглядели достаточно странно: «большинство из этих греков очень черные… и все до единого носят длинные волосы… мода непривлекательная и очень разбойничья». Но средний венецианец, привычный к разнообразию и знающий его выгодные стороны, и глазом не моргнет, встретив не только православного грека, но и самого Кориэта, ошеломленного протестанта из «Одкомба в графстве Сомерсет».
Еще одну немаловажную этническую группу образовали славяне, по большей части купцы или моряки на венецианской службе, как правило — родом из находящихся в венецианском управлении прибрежных городов страны, которую тогда называли Далмация: из Рагузы (теперь Дубровник) и Дзары (Задар). В 1492-м им, как и грекам, дали разрешение основать свое собственное братство. Скуола ди Сан-Джорджо дельи Скьявони (Святой Георгий был покровителем Далмации, а также Греции и Англии) находится в нескольких минутах ходьбы от греческой церкви и Музея икон. Рядом с рио делла Пьета, куда на маленьких лодках часто доставляют фрукты и строительные материалы под аккомпанемент орущих радиоприемников, неправдоподобно тихая и скромная скуола хранит знаменитую серию картин Витторе Карпаччо, написанных (1502–1507) в честь трех святых братства, Георга, Трифона и Иеронима. Картины Карпаччо изначально находились на втором этаже, но выглядят совершенно уместно и в комнате первого этажа, куда их перенесли в 1550 годах. Рескин назвал ее «комнатой, размером с зал старомодного английского постоялого двора». Картины на верхней части стен сильно, но удачно освещены искусственным светом, который исходит от нарядных деревянных подсвечников.
Взгляд сразу же привлекает фигура святого Георгия в сверкающих черных доспехах, но героически пренебрегшего шлемом, вонзающего копье прямо в пасть дракона. Справа принцесса в красном платье ждет, то ли молитвенно, то ли радостно сложив руки на груди. Затем вы замечаете черепа и изуродованные трупы на земле, ниже рыцаря и чудовища. У принцессы есть основания для радости. Но побоище имеет и символическое значение: дракон традиционно символизирует похоть, а молодой человек и молодая женщина, чьи разорванные тела отчетливо видны на картине, в отличие от чистого Георгия и принцессы, дали волю страстям и пострадали от разрушительных последствий своего поступка. Традиционно драконы могут означать и врагов государства — а для Карпаччо, очевидно, и его покровителей — турок. (Даже в те дни, когда люди не обращали особенного внимания на символическую подоплеку, венецианские славяне, которым пришлось сражаться с французами или австрийцами, могли, вероятно, полагать себя преемниками святого Георгия. В боковой комнате скуолы есть табличка, на которой записаны «по крайней мере несколько имен, которым удалось избежать забвения» из числа «далматинцев, вставших на защиту Венеции в 1848–1849 годах».)
Картины Карпаччо имеет смысл рассмотреть внимательно, потому что этот художник — великолепный рассказчик. Стоит присмотреться к архитектурным деталям (отчасти выдуманным, отчасти — свойственным Венеции эпохи Возрождения). Взгляните, например, на бородатого святого Иеронима, смущенного паническим бегством своих братьев и гостеприимно встречающего льва с раненой лапой, или на святого Августина с его книгами, музыкой и астролябиями — какое вдохновение охватило его на первой картине справа. (Августин оказался здесь благодаря своей духовной связи с Иеронимом: пока он пишет этому святому, его посещает видение о смерти последнего.)
Славяне — или, по крайней мере, легендарные славяне — пользуются не слишком положительной репутацией в Санта-Мария Формоза. В 944 году, гласит легенда, несколько молодых женщин из этого прихода шли в собор Сан-Пьет-ро, и вдруг их схватили и похитили славяне, жившие в районе реки Нарента, в Далмации, знаменитой своими пиратами. Но cassellen из того же прихода — мастера, изготовлявшие свадебные сундуки (cassoni), — догнали славян и спасли девушек. Кое-кто, пожалуй, невеликодушно усомнится в их бескорыстии: дескать, мастера явно были заинтересованы в предстоящих свадьбах. Но когда дож предложил им в награду все, что они пожелают, те только попросили, чтобы раз в год он наносил им визит. На случай дождя они преподносили ему соломенную шляпу, а на случай если его мучает голод или жажда, — дарили хлеб и бутылку вина. Этот ритуал приходился на Сретенье и сохранялся до тех пор, пока существовала республика. Сегодня одну такую шляпу можно увидеть в Музео Коррер.
История о похищенных девицах и их спасителях легла в основу просуществовавшего какое-то время праздника Festa delle Marie. Пик его популярности пришелся на вторую половину XIII века, когда празднования и шествия проходили три дня подряд. После служб в базилике Сан-Марко и церкви Санта-Мария Формоза двенадцать «Марий», изображающих группу почти похищенных девушек, на нескольких лодках везли к Сан-Пьетро, а за ними следовали на лодке сорок casselleri с обнаженными мечами. Изначально роль Марий играли настоящие женщины, по две из каждого сестьере Венеции, но позже их заменили красивые деревянные куклы. Как пишет, пересказывая местное предание, Уильям Дин Хоуэлле, причина подобного изменения заключалась в том, что обычай «утратил свою простоту и чистоту» и «говорили, что хорошенькие девицы строили глазки красивым юношам из толпы и случались публичные скандалы». И даже уже после того, как живых девиц заменили деревянными, «толпа с отвращением улюлюкала им вслед и забрасывала свеклой». Впрочем, и «строившие глазки» красотки, и свекольный дождь могли быть всего лишь частью обряда, символизирующего плодородие — вполне подходящая тема для свадьбы. (А уж символика обнаженных мечей совершенно прозрачна!) И потом, происшествия эти, скорее всего, служили короткой и приятной разрядкой в череде серьезных ритуалов. В 1379-м на смену процессиям пришли короткие церемонии в церкви Санта-Мария Формоза. Как и более безыскусная часть обряда, касающаяся бутылки и соломенной шляпы, эта версия просуществовала до 1797 года.
Кампо Санти-Джованни-э-Паоло, где возвышается одноименная церковь, обладает необычной для Венеции достопримечательностью — конной статуей. Венецианская традиция не склонна публично вознаграждать отдельного человека в столь помпезной манере, но эта статуя явилась единственным условием, на котором кондотьер Бартоломео Коллеони, много лет прослуживший Венеции, завещал государству свои немалые богатства и земли в 1475-м. По правде говоря, он указал в завещании, что статуя должна стоять на пьяцце Сан-Марко, но для Республики это было немыслимо. Потратив несколько лет на размышления (Венеции в то время постоянно приходилось вести войны, и деньги ей были очень нужны) решили подойти к этому обстоятельству творчески. Вполне достаточно, чтобы памятник находился рядом со Скуолой Гранде ди Сан-Марко. Богато украшенный фасад скуолы конца XV века — Хью Онор писал о его «изящных окнах и кружевных полукруглых фронтонах» — примыкает к церкви. С 1819 года скуола стала частью главного городского госпиталя, и вдоль рио деи Мендикати нередко стоят пришвартованные катера скорой помощи.