Мурано и сегодня кажется маленькой, но достаточно важной и заметной Венецией. Каналов здесь не очень-то много, но зато слишком много магазинов муранского стекла самого разного качества. Впрочем, из района их скопления довольно быстро можно выбраться пешком. Если вы пройдете по Фондамента Веньер от центра, сверните, например, направо вдоль калле дель Чимитеро. Она ведет к кампо дель Чимитеро, где вдоль дорожки, ведущей к небольшой лужайке, растут платаны. За лужайкой находится кладбище, густо заросшее соснами.
В период упадка в XVIII и XIX веках много прекрасных зданий было утрачено, но этот район определенно не обезлюдел. Производство стекла никогда полностью не затихало. Даже большой любитель точности Джон Рескин в «Камнях Венеции» (1851–1853) готов стерпеть «облако, что колышется над стекольными печами Мурано», усматривая в нем «один из последних признаков человеческого труда посреди разрушенных селений, окружающих нас».
Базилика Санти-Мария-э-Донато всегда была самым заметным зданием на Мурано. Рядом с ее кампанилой когда-то стоял средневековый палаццо дель Коммуне — центр частично автономного управления острова. Дворец был разрушен в 1815 году. У подножия кампанилы теперь расположен военный мемориал 1927 года муранского скульптора Наполеоне Мартинуцци. Монумент хоть и не всем приходится по вкусу, но прекрасно гармонирует с общей умиротворенностью этого места, с мрамором и кирпичом всей остальной площади, а летом его очень украшают цветущие олеандры.
Интерьер базилики поначалу может показаться не слишком интересным по сравнению с роскошным убранством базилики Сан-Марко или собора Торчелло. Одна из причин этого заключается в том, что церковь используется в основном для повседневных служб. Хью Онору она напоминала «чудесное лоскутное одеяло, сшитое из обрывков разных веков, памятник неистощимому благочестию местного населения». Перед алтарем сияет венето-византийская Богоматерь, а по обе стороны от него с изящными жестами замерли святые Лоренцо Джустиниан и Феодор (XVIII век). Реставрации проходили здесь много раз. Реставрация 1858–1873 годов так жестоко обошлась с наружной отделкой здания, что Онору оно показалось «уродливой помесью XII и XIX веков». На одной из колонн нефа установлена памятная табличка в честь тех, на ком лежит ответственность за это: кардинал-патриарх, архитекторы и государственные чиновники, вероятно, надеялись, что их будут вспоминать с большей благодарностью. Более вдумчивая и осмысленная реставрация продолжалась весь XX век, особенно успешно в 1970-х. Тогда фасад стал выглядеть менее нелепо.
Но если смотреть достаточно долго на стоящую в апсиде Святую Деву XII века, перестаешь замечать следы модернизации. Это высокая, стройная фигура, одетая в темно-синие одежды, руки она молитвенно сложила перед собой, в целом от нее остается ощущение простоты, чего не скажешь о Мадонне из собора Торчелло, той, что держит на руках Иисуса. По краю ее одежды идет золотая кайма, а стоит она на золотом основании, стороны которого окрашены в красный и зеленый цвета. «Спокойная печаль, — сказал граф Кроуфорда и Бэлкаррса в "Заметках по истории христианского искусства" (1847), — пребывает в каждой ее черте, самый дух "Stabat Mater" пронизывает это трогательное изображение, ее молчаливому взгляду, ищущему сочувствия, невозможно противиться. Лицо ее не назовешь прекрасным, но оно выразительно и исполнено благородства».
Другие элементы указывают на почтенный возраст церкви. Капители некоторых колонн в нефе — поздней римской работы. Напольная мозаика, выложенная в 1142-м (как сообщает латинская надпись на медальоне в центральной части нефа) или вскоре после этого, завораживает, она сравнима даже с мозаикой Сан-Марко того же периода. Если рассматривать узор с некоторого расстояния, взгляд притягивают крупные его элементы, и прежде всего два больших круга у входа. Подойдя ближе, замечаешь невероятное множество мелких деталей. Вот павлины пьют из вазы (они стали символом воскресения из мертвых, так как считается, что плоть их не гниет). Вот какие-то другие птицы, их головы перетекают одна в другую, и волны, образуемые ими, снова превращаются в птиц с хохолками, если посмотреть на них под правильным углом. А еще рыбы, растения, шахматные доски, геометрические узоры. Мозаики окружены opus sedile (узором из узких и длинных полосок цветного мрамора), и их цвета контрастируют или дополняют друг друга. Основные цвета: темно-красный и зеленый, желто-коричневый, серый, черно-белый, бледно-зеленый и голубой.
Через мост от базилики Санти-Мария-э-Донато находится «Остериа аль Дуомо». Здесь вас ждут хорошие сэндвичи по приемлемым ценам, салаты, белое вино, мороженое. Все это можно отведать за каменными столами в тихом тенистом саду.
Подкрепившись таким образом, следует направить свои стопы в Музей стекла (Музео Ветрарио). Именно здесь, а не в демонстрационных мастерских и магазинах стеклодувов, можно оценить разнообразие и притягательность мурайского и другого стекла начиная с самых ранних, скорее функциональных предметов и заканчивая тонким и необычным стеклом XX века. Просторный музей находится во дворце XV века, обновленном семьей Джустиниани в XVII веке. С тех самых пор в главном его зале сохранилась фреска, изображающая триумф семейного святого, Лоренцо Джустиниани. Позже во дворце разместили муниципалитет. Коллекция была основана в 1861 году в рамках глобального исторического исследования. Скоро у нее появились и дополнительные, более практические функции — она стала служить наглядным пособием для студентов школы дизайна стекла, созданной на Мурано в 1862 году. Десять лет спустя, в соответствии с характерным для того периода духом соперничества, на Бурано основали школу плетения кружев, чтобы возродить уже свое традиционное ремесло.
Среди самых интересных экспонатов — кубки и чаши работы Анджело Баровьера (1405–1460), человека широких интеллектуальных и научных интересов и возможного изобретателя венецианского cristallo — прозрачного хрусталя, при изготовлении которого важно было правильно использовать кальцинированную соду на стадии плавления. Стоит обратить внимание и на cesedella, висячую масляную лампу эпохи Возрождения. На ней эмалью изображен герб семьи Барбариго: на синем фоне, на белом щите с золотой каймой — нечто среднее между дожеским корно и ночным колпаком Скруджа. Взгляните и на филигранные, в яркую полоску, мутовчатые бутылки работы Пьетро Бигалья 1842–1845 годов. Позже, в XIX веке часто копировались ранние муранские образцы, в точности или с изменениями, и в процессе нередко заново открывали старые методики. Производили и изделия, более приспособленные для современной жизни. Например, братья Тозо, открывшие мастерскую в 1834-м и специализировавшиеся на работах исторического характера, создали большую скульптуру, украшенную толстыми синими гусями. В музее, в таком блестящем окружении, она вызывает интерес, любопытство, ее даже можно назвать очаровательной, но вряд ли чей-либо взгляд остановился бы на ней в любой другой части переполненного стеклом Мурано.
Большая часть экспонатов некогда вышла из стеклодувных печей Мурано. Они интересны и с технической точки зрения, и эстетически, но были случаи, когда они помогали людям достичь откровения в материях более высоких. Джеймс Хоуэлл, англичанин XVII века, цеховой староста стеклодувов Лондона, как-то рассказывал о положении дел в этой области в Венеции и не забыл упомянуть, что, по местным поверьям, «первая красивая женщина была сделана из венецианского стекла» — прекрасная, но хрупкая. «Сказать, не соврать, — со смешком отмечает он, — этого добра в Венеции в достатке, больше нигде не найдешь столько бьющихся вещиц и столько штучек, любящих поломаться». Но он продолжает:
Когда я вглядывался в материалы и рассматривал печи, кальцинацию, транссубстантивацию и плавление, что присущи искусству стеклодува, мысли навели меня на более высокие размышления. Если небольшой огонь печи имеет силу превратить горстку темной пыли и песка в такой ценный, чистый и прозрачный предмет, как хрусталь, то уж вселенский огонь, что разгорится на Земле в Судный день, наверняка расплавит своим жестоким пламенем всю нашу землю, очистит ее и превратит в один огромный кусок хрусталя.
Только узкая полоска воды отделяет Торчелло от ярких цветных домов Бурано и фруктовых садов и виноградников соседнего Маццорбо, но он коренным образом отличается от последних и внешним видом и общим настроением. Некогда, в раннем Средневековье, он был влиятельным центром, застроенным жилищами, башнями, церквями и рынками, населенным 20 000 своих обитателей и изобилующим овцами. Но уже давно превратился практически в пустую деревеньку в нескольких минутах спокойной ходьбы от остановки вапоретто. Здесь осталось всего несколько зданий, представляющих историческую ценность: собор Санта-Мария Ассуната, его кампанила, руины баптистерия (снесенного в 1892-м), церковь Санта-Фоска и музеи в бывших палаццо дель Консильо и дель Аркивио. Еще яснее подчеркивая общий упадок, на поросшей травой пьяцце между двумя дворцами возвышается сильно пострадавший от воды и ветра «Трон Аттилы». Глядя на него, едва ли кто-нибудь станет теперь вспоминать о великом гунне. Между остановкой вапоретто и этими зданиями есть несколько довольно дорогих ресторанчиков, самый известный из них — «Локанда Чиприани». Сейчас на острове живет несколько десятков человек.
В «Камнях Венеции» Джон Рескин описывает вид с кампанилы ближе к вечеру: «Насколько хватает глаз — пустынные, дикие просторы соленых болот мертвенного пепельно-серого цвета… безжизненная, цвета мешковины, мутная морская вода пропитывает убогую растительность, здесь и там в ней, поблескивая, змеятся каналы». Далеко на горизонте он заметил голубоватую полоску суши, а за ней «туманную череду гор», Адриатику и «раскрывающиеся рукава широкой лагуны, где смешиваются пурпурный и бледно-зеленый, когда в воде отражаются вечерние тучи или догорающий закат». И там же, на юге, «длинная изломанная линия» башен и дворцов Венеции: «Мать и дочь вместе предстают перед вами в своем вдовстве — Торчелло и Венеция». Но когда-то никакой Венеции и в помине не было — и Рескин потащил своих читателей на башню именно для того, чтобы сообщить об этом: на горизонте «виднелись странные огни, смешавшиеся с пламенем заката, и горестные стоны множества человеческих голосов сливались с недовольным гулом волн у песчаного берега. Языки пламени вскинулись над руинами Алтинума, и раздались вопли множества его жителей, ищущих, как некогда народ Израиля, спасенья от меча в пучине морской».