После этого дож не без некоторого замешательства написал королю Франции. Договор, объяснил он ему, был навязан Венеции, поскольку французские войска и подкрепления не прибыли, а без них она не могла надеяться выстоять в одиночестве. Венеция также желала прислушаться к неоднократно высказанному папой желанию общего мира в Европе. Следовательно, Франциск ни в коем случае не должен интерпретировать это событие как проявление враждебности; наоборот, дружба между двумя странами сохранится неизменной – по крайней мере в том, что касается Венеции. Меньше всего республика желала бы возобновления военных действий между армиями христианского мира в то время, когда иноверцы становились все сильнее и угроза Западной Европе с их стороны росла с каждым часом.
По крайней мере в этом Андреа Гритти говорил исключительно правду. За сорок два года, прошедшие со смерти Мехмеда II Завоевателя, Венеция воевала с Османской империей лишь четыре года, с 1499 по 1503-й, да и то главным образом потому, что миролюбивый султан Баязид II считал, что ему угрожают. Даже после того, как в 1512 г. Баязид уступил трон своему сыну Селиму I Грозному (Явузу), затишье продолжалось (по крайней мере, в Европе), поскольку новый султан, по счастью, тратил большую часть своих значительных усилий на объединение мусульманских владений на Востоке. Однако восемь лет спустя Селима сменил на троне его первенец Сулейман (который скоро стал известен как Сулейман Великолепный), и ситуация немедленно изменилась. Сулейман не терял времени и в 1521 г. успешно осадил принадлежавший Венгрии Белград, а в следующем году устроил грандиозную десантную высадку на Родос, где госпитальеры уже больше двух веков имели собственное независимое государство и откуда они постоянно атаковали турецкие корабли. Однажды, сорок лет назад, рыцари уже сталкивались с подобным нападением, и после героического сопротивления им удалось изгнать захватчиков на материк; однако на сей раз их давний враг оказался слишком силен. 21 декабря 1522 г., после многонедельной осады – и даже тогда лишь ради заботы о гражданском населении – они сдались в обмен на обещание, что им позволят беспрепятственно покинуть остров (Сулейману потом пришлось пожалеть об этом обещании, поскольку госпитальеры смогли за десять лет основать новое государство на Мальте), и к концу года уехали.
С политической и стратегической точки зрения падение Родоса для Европы в целом имело мало значения. Рыцари никогда не представляли собой значительной силы на Средиземноморье. Имея столь небольшой опорный пункт, они никогда не могли снарядить или содержать флот, который составил бы конкуренцию мощному флоту Венеции, Генуи или турецкого султана. Основную часть своих сил и ресурсов они тратили на медицинскую работу (более ста лет госпиталь на Родосе считался лучшим в христианском мире), а их военные операции в основном ограничивались налетами на турецкие порты и преследованием турецких судов – в этом смысле они представляли собой скорее раздражающий фактор, нежели серьезную угрозу. Если бы не их почти неприступные оборонительные сооружения на острове, они бы ни за что не продержались там так долго. Тем не менее они отличались благочестием, решительностью и храбростью; они происходили из самых разных уголков Европы, и весть об их поражении всюду принимали со смятением, совершенно не соразмерным их политической значимости. Пожалуй, только реакция венецианцев не была исключительно эмоциональной. Для них поражение госпитальеров стало предзнаменованием: если Родос пал, то как долго республика может надеяться сохранить свои оставшиеся колонии на Додеканесе? Или на Крите, или на Кипре? Как долго Эгейское море будет границей стремлений Сулеймана? Венецианцы знали, что скоро настанет черед Адриатики.
Однако Венеция не могла сражаться с турками в одиночку, а Карл V не мог воевать с ними, пока не разрешилось его соперничество с королем Франции. Это соперничество продлилось до 1529 г., хотя с этого времени Венеция и прочие государства Италии играли в нем довольно незначительную роль. Европа тогда разделилась на два лагеря, и в центре европейской сцены нашлось место лишь для двух главных героев. Венецианское войско не участвовало в великой битве при Павии в феврале 1525 г., когда Франциска I взяли в плен и увезли в Испанию; а когда после его освобождения в следующем году папа Климент создал профранцузскую Коньякскую лигу в попытке обуздать растущее имперское влияние Испании, Венеция поставила под договором свою подпись, но больше почти ничего не сделала. В мае 1527 г., когда мстительный Карл V послал около 20 000 солдат, в основном испанцев и немцев, против самого Рима и подверг город трехдневной резне, разграблению и массовому уничтожению произведений искусства, производившимся с жестокостью, сравнимой лишь с вторжениями варваров, Венеция и пальцем не пошевелила, чтобы помочь своему союзнику папе. Ее безразличие было настолько явным, что она вряд ли могла жаловаться на Франциска I, который после поражения генуэзцев под командованием их адмирала Андреа Дориа согласился на сепаратный мир с империей. По условиям договора, заключенного в Камбре в августе 1529 г. и известного впоследствии как «Дамский мир» (Paix des Dames), поскольку переговоры вели королева-мать Франции и тетка императора Маргарита Австрийская, французский король официально отказывался от всех притязаний в Италии, а также от своих прав на сюзеренитет в Артуа и Фландрии. В обмен на это он получал от Карла обещание не претендовать на Бургундию, однако союзники Франциска по Коньякской лиге совершенно не были приняты в расчет, и позже им пришлось принять те условия, которые Карл навязал им в конце года; для Венеции в эти условия входила уступка всех ее оставшихся владений в Апулии Неаполитанскому королевству.
Это было печальное соглашение, а для тех, кто считал, что король Франции их предал, еще и позорное. Но оно, по крайней мере, восстановило мир в Италии и положило конец долгой и неприятной главе ее истории – главе, которая фактически началась с вторжения Карла VIII в 1494 г. и не принесла итальянцам ничего, кроме разрухи и опустошения. Еще дважды эти серьезные соперники вступали в короткие стычки – в 1536−1537 и в 1542−1544 гг.; но к тому времени их борьба уже утратила пыл, и не осталось никаких сомнений в том, что победителем из нее вышел император.
Однако он был не единственным победителем. Сулейман Великолепный в полной мере воспользовался смятением своих врагов, чтобы продолжить безжалостное наступление на Европу. В 1526 г., пока папа Климент угрожал Карлу V Коньякской лигой, а Франциск I вел переговоры о своем освобождении из испанской тюрьмы, огромная армия турок двинулась в сторону Венгрии и 29 августа у города Мохач нанесла венграм самое сокрушительное поражение в их истории. Двадцатитрехлетний король Лайош II погиб на поле битвы; один из писателей того времени рассказывал, что еще целый день и целую ночь после битвы Дунай был полон трупов людей и лошадей. Из-за невозможности дальнейшего сопротивления венгров через несколько дней знамя с полумесяцем уже развевалось над Будой. Эрцгерцог Фердинанд, брат Карла и его вице-король в Австрии, действовал быстро: его избрала королем венгерская знать, и он сумел сохранить примерно треть бывших территорий Венгрии. Все остальное досталось Сулейману.
Вена оказалась под серьезной угрозой, и три года спустя, 10 мая 1529 г., Сулейман возобновил наступление во главе еще более многочисленного войска. Фердинанд тем временем готовил город к самой ужасной осаде в его истории: укрепляли стены, ветеранов призывали под знамена, чтобы усилить гарнизоны; из всех уголков Австрии и Германии в город тек непрерывный поток телег и повозок, нагруженных зерном, оружием и боеприпасами. И все же, когда турки продвинулись дальше вглубь Европы, мало кто в христианском мире верил, что даже такие меры принесут хоть какую-то пользу или что можно каким-то образом противиться наплыву турок.
Но Вена была спасена – и спасла ее ни много ни мало погода. Лето 1529 г. в Центральной Европе оказалось худшим на людской памяти. Из-за бесконечных дождей поднялся уровень рек, вода размыла дороги, разрушила мосты и уничтожила урожай, на который турки рассчитывали в качестве пропитания в долгом походе. В результате путь из Константинополя занял у них примерно на шесть недель дольше, чем они предполагали, и лишь 27 сентября султан наконец встал лагерем у городских стен. До конца сезона у него оставался в лучшем случае месяц, и за этот месяц ему нужно было добиться сдачи одного из самых защищенных городов Европы. Оказалось, что времени у него даже меньше: вместо того чтобы перейти в мягкое бабье лето, погода продолжала ухудшаться, и во вторую неделю октября дождь превратился в метель, так что 14 октября Сулейман отдал приказ отправляться на зимовку в Белград. Следующей весной он, вопреки всем ожиданиям, решил не возобновлять атаку на город и вернулся на Босфор.
Пока султан шел к Вене, Карл V направлялся в Италию, чтобы заключить необходимые мирные договоры, следовавшие из «Дамского мира», и организовать свою императорскую коронацию. Эта церемония не была обязательной: некоторые его предшественники, включая деда Максимилиана, вообще обошлись без нее, да и сам Карл пробыл на троне уже десять лет без окончательного подтверждения своей власти. Тем не менее факт оставался фактом: пока папа не возложит корону на его голову, формально он не может зваться императором, а для того, кто обладал столь сильным ощущением своей божественной миссии, были важны и титул, и торжественная церемония.
По традиции императора Священной Римской империи короновали в Риме; однако, высадившись в Генуе в середине августа, Карл получил известия о наступлении турок и сразу решил, что путешествие далеко на юг в такое время станет безрассудством. Оно не только займет слишком много времени, но и оставит его в опасной изоляции в случае кризиса. Посланники поспешили к папе Клименту VII, и было решено, что в существующих обстоятельствах церемонию можно провести в Болонье – до этого города гораздо легче добраться, и он еще оставался под надежным контролем папы. Однако даже тогда неопределенность не закончилась: в сентябре, направляясь в Болонью, Карл получил от Фердинанда настойчивый призыв о помощи и едва не отменил свою коронацию, чтобы немедленно броситься на помощь брату. Лишь после долгих раздумий он все же решил, что поступать так не имеет смысла: к тому времени, как он доберется до Вены, город либо падет, либо Сулейман отправится на зимовку; в любом случае небольшого войска, которое его сопровождало, недостаточно, чтобы решить исход дела.