на более ранних заседаниях собора, проявила и готовность помочь, и сочувствие – до такой степени, что по завершении работы собора в конце года благодарный папа сделал ей подарок в виде дворца Сан-Марко в Риме, который должен был стать постоянным посольством республики и резиденцией кардинала Святого Марка, всегда являвшегося венецианцем[294].
Тридентский собор стал первым четким ответом католической церкви на движение Реформации. Он определил основы католической доктрины, тщательно отделив их от других богословских вопросов, которые счел законным предметом для обсуждения; он оказал сдерживающее влияние на крайних реакционеров и провел множество необходимых реформ, которые давно откладывались. Правда, с точки зрения Венеции собор был важен еще и тем, что он оставил несделанным, и к этому она имела по крайней мере частичное отношение: подтвердив повсеместное верховенство церкви над христианским миром, собор не стал открыто оспаривать право суверенных государств на применение собственных законов в религиозных и светских делах. Поэтому, когда в январе 1564 г. указы и решения собора были опубликованы (сделал это венецианец Паоло Мануцио, третий сын Альда, которого Пий в 1561 г. убедил создать в Риме типографию для понтификата), у республики были все основания испытывать удовлетворение.
36Потеря Кипра(1564 –1570)
Селим, османский султан, повелитель турок, владыка владык, царь царей, тень Бога на земле, владетель земного рая и Иерусалима – синьории Венеции:
Мы требуем от вас Кипр, который вы отдадите нам добровольно или вынужденно; не пробуждайте наш ужасный меч, ибо мы будем повсюду вести против вас самую жестокую войну; не полагайтесь и на свое богатство, ибо мы заставим его внезапно бежать от вас, словно стремительный поток.
Следовательно, остерегайтесь вызвать наш гнев…
Венеция почти четверть века жила в мире с турками; за это время она получила возможность восстановить свои финансы, построить флот и возвести более роскошные памятники, одинаково поражавшие и друзей, и врагов. Однако она прекрасно знала, что этот мир не продлится вечно: Сулейман Великолепный еще не насытился завоеваниями. Правда, его долго отвлекали внутренние дела; однако с 1559 г. активность турок на Средиземном море заметно и опасно возросла, и, хотя сосредоточена она была в основном у побережья Северной Африки, вне прямой сферы интересов Венеции, это тем не менее происходило достаточно близко, чтобы у венецианцев возникли недобрые предчувствия. Великий Хайреддин Барбаросса, при имени которого некогда трепетали все морские державы Европы, умер, но перед тем успел разграбить и на короткое время занять Ниццу и даже имел наглость разместить свой флот на зиму в Тулоне. Однако он передал эстафету другому капитану-флибустьеру Тургут-реису, известному большинству христиан как Драгут, который уже доказал, что более чем достоин этой чести: в 1551 г. он отобрал у госпитальеров Триполи, а девятью годами позже наголову разбил испанский флот, посланный Филиппом II, чтобы его изгнать.
Не исключено, что именно после этих двух побед Сулейман решил устроить масштабное нападение на Мальту с целью изгнания рыцарей с острова – так же, как он изгнал их из их прежнего опорного пункта на Родосе сорока годами ранее. У него не было причин думать, что эта кампания окажется труднее предыдущей. Мальта обладала одной из самых прекрасных природных гаваней в мире, однако она не была естественной крепостью, и рыцари могли надеяться лишь на построенные человеческими руками оборонительные сооружения. Кроме того, природа острова отличалась крайней скудостью: по сравнению с зеленым и плодородным Родосом Мальта была почти пустыней, скалистой и безлесной; на ней нет ни рек, ни озер, и она не смогла бы выдержать продолжительную осаду долгим летом без дождей.
Однако если сами рыцари не ожидали большой поддержки от своей скудной и каменистой земли, то по отношению к осаждавшим эта земля должна была оказаться еще менее гостеприимной. Значит, войско, которое султан собирался бросить против них в мае 1565 г., с самого начала должно было полагаться главным образом на себя; при этом Родос находился всего в десяти милях от турецкого побережья, до Мальты же было почти 1000 миль. Неудивительно, что флот Сулеймана, который вез не только все войско с лошадями, пушками и снарядами, но и провизию и воду, был, как говорят, одним из самых больших, когда-либо выходивших в открытое море.
История осады и героического и успешного сопротивления шестисот рыцарей (многие из которых, как и Великий магистр Жан де ла Валетт, достигли уже пожилого возраста) и менее чем семи тысяч солдат, в том числе наемников и местного ополчения, является одним из величайших исторических эпосов, однако мы не будем ее пересказывать. Поселившись на Мальте в 1530 г. (Карл V сдал им остров в аренду за символическую плату в виде одного сокола, которая вносилась ежегодно в День Всех Святых), рыцари утратили даже ту небольшую стратегическую значимость, которой некогда обладали. В качестве госпитальеров они все еще исполняли полезные обязанности: их открытый для всех госпиталь славился на весь христианский мир. Но в качестве воинского подразделения для сражения с турками их можно было не принимать в расчет.
Впрочем, сама Мальта занимала ключевое положение в Центральном Средиземноморье и была естественным промежуточным плацдармом между находившимися в руках турок Триполи и Сицилией, ставшей позже частью владений короля Испании. Если бы Мальта с ее превосходной гаванью попала в руки Сулеймана, Сицилия немедленно оказалась бы в серьезной опасности, а с ней и Южная Италия. При таких обстоятельствах можно только удивляться тому, что Gran Soccorso[295] – испанское войско численностью 9000 человек, которое наконец пришло на выручку отчаявшимся рыцарям в сентябре, – не было более многочисленным и что оно так задержалось. Тем не менее его появление стало решающим: армия султана, более половины которой потеряло боеспособность из-за дизентерии и лихорадки, сняла осаду и погрузилась на корабли, и христианский мир возрадовался. После пяти веков почти непрерывного наступления турки наконец были остановлены. А годом позже, почти день в день, пришла не менее радостная весть: Сулейман Великолепный умер.
Турки перестали наступать, однако ничто не говорило о том, что они остановлены окончательно. Наоборот, к тому времени, как в ноябре 1567 г. восьмидесятипятилетний Пьетро Лоредан стал преемником Джироламо Приули[296], уже имелись основания подозревать, что новый султан Селим II задумал масштабный завоевательный поход. Однако на сей раз султан нацелился не на Мальту, а на Кипр.
О Селиме II, прозванном Пьяницей, всегда говорили, что всем известное намерение захватить Кипр было связано с его столь же известной любовью к необыкновенно крепким кипрским винам. На самом деле стратегическая ценность острова была столь же очевидна, как его богатство и плодородная почва; удивительно, что отец Селима Сулейман давным-давно не отделался от нежелательного христианского присутствия менее чем в 50 милях от собственного южного побережья. В феврале 1568 г. до Риальто стали доходить сообщения о различных, инспирированных турками интригах среди кипрского населения, многие представители которого не питали любви к своим венецианским хозяевам; приходили зловещие рассказы о турецких кораблях, тайком измеряющих глубину кипрских гаваней, и даже об огромной мине, которую тайно готовят в Фамагусте, чтобы взорвать ее при приближении турецкого флота. В то же самое время приходили и более достоверные, но столь же неприятные данные от разведки: Селим II, до того продолжавший кампанию отца в Венгрии, заключил с новым императором Максимилианом II восьмилетнее перемирие, а значит, мог посвятить все свои силы новому предприятию.
Перед лицом всех этих сообщений венецианский сенат пребывал в нерешительности. Было ясно, что нужно как-то подготовиться к грядущему штурму; но в то же время Селим II охотно подписал с республикой мирный договор после своего воцарения. Кроме того, подобные тревоги случались и в прошлом, и спокойная дипломатия, время от времени подкрепляемая уместным подкупом, обычно помогала добиться желаемого. В любом случае не стоило совершать поступков, могущих вызвать раздражение султана, который еще не привык к власти и, как известно, обладал несколько неуравновешенным характером. Споры продолжались весь 1569 г.; принять твердое решение было еще сложнее из-за погибшего урожая, вызвавшего голод по всей Италии, и из-за прогремевшего в ночь на 13 сентября загадочного взрыва в Арсенале, после которого выгорела значительная территория между Арсеналом и церковью Сан-Франческо делла Винья; кроме того, погибли монастырь Санта-Мария делла Челестиа и еще три церкви. Неизбежно заподозрили злой умысел, но доказательств так и не нашли.
К концу января 1570 г. до Венеции дошли новости, которые все же вынудили сенат действовать. Великий визирь Соколлу Мехмед-паша послал за венецианским байло в Константинополе и прямо заявил ему, что султан считает Кипр исторической частью Османской империи и намерен забрать его себе. Следующие два дня шли массовые аресты венецианских купцов и захват венецианских кораблей в гавани. Немедленно был отдан приказ поступить таким же образом со всеми подданными султана и турецкими судами, находившимися в Венеции. Республика направила просьбу о помощи папе, королю Испании и другим государям Европы. Главнокомандующий венецианским флотом Марко Кверини поспешил на Крит с 25 галерами и с приказом снарядить еще 20 судов, стоявших без экипажей и продовольствия в Кандии.
Несмотря на то что часть сената не желала смириться с окончанием долгого мира и верила, что с султаном можно как-то договориться, шансы избежать открытой войны быстро уменьшались. В середине марта из Константинополя пришли новые, еще более грозные вести. Посол Селима ехал в Венецию, чтобы предъявить ультиматум: Венеция должна уступить Кипр по доброй воле, иначе его отнимут у нее силой. Венецианцам больше не приходилось сомневаться в положении дел. Согласно вековой традиции, когда дож и синьория шли официальной процессией в какую-нибудь из городских церквей, полагалось нести шесть знамен – два белых, два синих и два красных. В мирное время первыми несли белые флаги, во время перемирий – синие, а во время войны – красные. В день Пасхи, который выпал на 26 марта, за два дня до прибытия турецкого посла, во время ежегодной процессии в церковь Сан-Заккариа на вечернюю службу впереди несли красные флаги; а в Пасхальный понедельник некий Джироламо Дзане был назначен главнокомандующим венецианским флотом и получил жезл и знамя из рук дожа Лоредана на особой мессе в соборе Святого Марка. Дзане было семьдесят девять лет, дожу – восемьдесят восемь; наверняка многие свидетели этой церемонии спрашивали себя, в правильных ли руках находится судьба республики в такой критический момент.