льные спаслись бегством. Немногие выжившие турки из тех, что брали венецианский корабль на абордаж, быстро сдались в плен. Корабль Морозини был сильно потрепан, однако остался на плаву, и его отбуксировали в Кандию, откуда останки храброго молодого капитана отправили в Венецию, где его похоронили как героя.
Когда эту весть принесли султану, он вновь страшно разгневался. На сей раз он не мог казнить своего адмирала, поскольку несчастный был уже мертв; он лишь конфисковал все его имущество и отдал приказ отправить на Крит еще больше людей, кораблей и оружия; за ними должны были следовать все новые и новые подкрепления, пока Венеции не будет преподан урок, которого она заслуживает.
Тем временем венецианцы на Крите отдавали себе отчет в том, что героизм Томмазо Морозини хоть и послужил вдохновляющим примером, но при этом никоим образом не улучшил их положение. Из четырех основных крепостей, расположенных на северном побережье острова (пятая, Сития, была так далеко на востоке, что ее на тот момент можно было не принимать в расчет), две оказались в руках неприятеля. Из двух оставшихся Суда больше года находилась в блокаде со стороны моря, там отчаянно не хватало еды, а кроме того, и в Суде, и в Кандии разразилась чума, которая не только подорвала боевой дух жителей, но и сделала невозможной нормальную гарнизонную службу. Турки, находившиеся вне городских стен, от чумы не страдали; летом 1647 г. они впервые всерьез осадили Кандию, от которой зависело будущее всей колонии, поскольку Кандия была ее столицей.
Осада Кандии продолжалась 22 года, и в течение всего этого времени Венеция фактически в одиночку защищала маленький город от военно-морских сил Османской империи; при этом гражданское население города насчитывало лишь около 10–12 тысяч человек. В прежние времена столь долгое сопротивление было бы невообразимо по той простой причине, что взаимная зависимость турок и венецианцев в вопросах торговли требовала, чтобы все столкновения между ними были краткими и энергичными. Но, когда большая часть морских торговых перевозок перешла в руки англичан и голландцев, такие соображения больше не принимались в расчет, и султан мог себе позволить не торопиться. То, что Венеция смогла продержаться так долго, объяснялось не столько решимостью защитников внутри городских стен (хотя она была велика), сколько тем, что ее флот почти непрерывно патрулировал Восточное Средиземноморье; тем самым он не только мешал всем попыткам турок блокировать Кандию с моря, но и расширил контроль над Эгейским морем до такой степени, что в последние десять лет осады турки прилагали все усилия, чтобы избежать прямых морских столкновений. Это не означает, что подобных столкновений не было; хроника войны представляет собой национальный эпос в полном смысле этого слова – историю бесчисленных битв, больших и малых, спланированных и случайных, происходивших на территории, простирающейся по всему архипелагу, от входа в Дарданеллы, где венецианский флот собирался каждую весну в надежде заблокировать вражеские корабли в проливе, до рейда у Кандии. Этот эпос богат и героическими историями: в 1649 г. Джакомо да Рива загнал турецкий флот в маленькую гавань на побережье Ионического моря и разбил его в щепки; в 1651 г. Ладзаро Мочениго у острова Парос ослушался приказа адмирала, атаковал целую вражескую эскадру и, несмотря на несколько серьезных ранений от стрел и простреленную из мушкета руку, обратил врага в бегство; в 1656 г. Лоренцо Марчелло повел свои корабли прямо в Дарданеллы, но не дожил до одной из самых полных и сокрушительных побед за всю войну; а в 1657 г. все тот же Ладзаро Мочениго, в то время главнокомандующий флотом, с эскадрой из 12 кораблей погнал 23 вражеских судна прямо в узкий пролив и преследовал их через все Мраморное море до самых стен Константинополя. Он вполне мог бы добраться и до города, если бы одна из береговых батарей не попала прямым выстрелом в пороховой погреб его корабля – от взрыва сломалась мачта, и падающая рея ударила его по голове, убив его на месте. И все же, несмотря на славные победы, великолепное искусство мореплавания и мужество людей, когда листаешь длинную и мрачную летопись этой войны, возникает ощущение, что венецианцам постоянно недоставало какого-то общего плана; что более организованная оборона ближних подходов к осажденному городу могла бы принести больше успеха, если бы нападавшим отрезали пути поставки припасов и подкреплений. Ибо, несмотря на все усилия венецианцев, подкрепления продолжали прибывать, и даже в моменты наибольшего триумфа защитники, должно быть, в глубине души понимали, что падение Кандии – лишь вопрос времени.
Город могло бы спасти лишь одно – активная и безоговорочная поддержка европейских государств; однако они ее не предоставили. Можно утверждать, что вся история экспансии Османской империи в Европу объясняется вечной неспособностью христианских государей объединиться для защиты своих стран и веры. Они не делали этого (по крайней мере, от души) со времен Третьего крестового похода почти пятьсот лет назад; не сделали они этого и сейчас. Вновь и вновь Венеция обращалась к ним с призывом, подчеркивая, что речь идет не просто о будущем никому не известной венецианской колонии, но о безопасности самого христианского мира, поставленного под угрозу; что при потере Крита будет потеряна и половина Средиземноморья. Вновь и вновь правители отказывались прислушаться – как и всегда. Германский император ссылался на недавно подписанный им 20-летний мир с Портой; король Испании, к всеобщему изумлению, отправил в иноверный Константинополь своего посла; Франция, как всегда, вела двойную игру: одной рукой она время от времени тайком передавала Венеции небольшие субсидии, другую дружески протягивала султану; Англия, от которой мало чего ожидали, поскольку она еще не имела власти на Средиземноморье, была щедра на обещания, но не на что-то большее. Сменявшие друг друга папы, видя в положении Венеции полезное средство достижения собственных целей, предлагали помощь лишь в обмен на уступки: Иннокентий Х требовал контроля над венецианскими епископами, сменивший его Александр VII – допуска в Венецию иезуитов, изгнанных с территории республики во времена интердикта.
Надо признать, что с годами непрекращающееся сопротивление Кандии стало предметом обсуждений в Европе, и иностранную помощь в виде людей, денег или кораблей стали выделять чуть более охотно, однако эта помощь неизменно была слишком незначительной и приходила слишком поздно. В качестве типичного примера можно привести войско из 4000 человек под командованием князя Альмериго д’Эсте, отправленное из Франции в 1660 г. Оно прибыло не весной, когда от него было бы больше всего пользы, а в конце августа; первая же вылазка против врага на местности, которую французы не удосужились разведать, закончилась паникой и бегством; через пару недель войско свалилось с дизентерией, и его в полном составе пришлось отправить на более спокойные острова для восстановления сил, после чего выжившие (к сожалению, князь в их число не входил)[340] вернулись домой, так ничего и не добившись. Та же история приключилась и с двумя тысячами немцев, отправленными примерно в то же время императором Священной Римской империи. Они тоже прибыли слишком поздно, чтобы принести хоть какую-то пользу, и отбыли, ничем не показав своего участия в событиях, только еще больше истощили запасы в осажденном городе.
Подвиги венецианских командующих на море столь многочисленны и памятны, что мы слишком легко забываем о еще более героической защите Кандии, которую вел ее гарнизон, обреченный на 22 года изнурительной осады (из всех форм ведения войны эта способна внушить самое безнадежное уныние) и на постоянные разочарования, когда обещанные подкрепления от так называемых союзников вновь и вновь оказывались бесполезными. Те войска, что приплывали в Кандию, всегда либо изо всех сил стремились спасти свою шкуру, либо (что немногим лучше) завоевать славу лично для себя, рискуя при этом не только своей жизнью, но и жизнями многих других людей – при хронической нехватке защитников город не мог себе этого позволить. Второе явление становилось все более частым на последних стадиях осады. К этому времени название города было широко известно по всей Европе, и в частности во Франции: молодые отпрыски благородных семейств стекались на остров, полные решимости доказать свою отвагу на таком славном поле битвы. Самый сильный наплыв случился в 1668 г., когда Людовика XIV наконец убедили проявить интерес к осаде. Но даже тогда он не вступил в войну и не разорвал дипломатические отношения с султаном: французские купцы в Леванте в полной мере воспользовались внезапным исчезновением своих венецианских соперников, и дела у них шли слишком хорошо, чтобы Людовик мог помыслить об открытом разрыве отношений. Он, однако, поступился своими принципами, позволив Венеции набрать в своих владениях войско под командованием генерал-лейтенанта его армии, маркиза де Сен-Андре Монбрюна; в результате были набраны пятьсот добровольцев, список которых похож не столько на серьезную профессиональную армию, сколько на перекличку на «Поле золотой парчи»[341]. Вторым после Монбрюна был герцог де Ла-Фейяд, который, хоть и не был богат, настоял на том, чтобы понести львиную долю расходов; были еще два герцога – де Шато-Тьерри и де Кадрусс, маркиз Обюссон, граф де Фильмор и граф де Таван, князь Невшательский (которому едва исполнилось семнадцать лет) и множество других молодых дворян, принадлежавших к знатнейшим семействам Франции.
Это войско прибыло на Крит в начале декабря и обнаружило, что венецианцы находятся в более отчаянном положении, чем когда-либо. Султан начал терять терпение, и великий визирь Ахмед-паша, который, понятное дело, желал сохранить голову на плечах, отправил к острову дополнительные войска и взял на себя командование, сказав солдатам, что они не отдохнут, пока не возьмут Кандию. К счастью, сильный дождь задержал их осадные мероприятия, так как наполнял траншеи почти с той же скоростью, с которой они выкапывались, но турки принялись строить длинный мол прямо у входа в гавань, угрожая тем самым отрезать главный путь снабжения венецианцев. Франческо Морозини, новый главнокомандующий флотом, за время летней кампании потерял 600 офицеров и 7000 рядовых, при этом вспомогательные войска, присланные союзниками, были еще более бесполезны, чем приплывавшие в прежние годы; немногочисленные корабли, отправленные папой и несколькими итальянскими государствами, уплыли домой с наступлением осени и по пути случайно встретились с маленькой итальянской эскадрой, которая была обещана к лету, однако вышла из своего порта лишь в сентябре. Узнав от итальянцев (которые очень хотели оправдать свое раннее отплытие), что кампания до конца года приостановлена (на самом деле ничего подобного не произошло), испанцы тут же с большим облегчением развернулись и отправились восвояси.