В течение какого-то времени этот вопрос грозил серьезными последствиями для отношений между Священной Римской империей и Венецией, однако в конце концов обе стороны согласились принять посредничество Турина, и король Сардинии Карл Эммануил III[376] в конце концов разрешил эту дилемму: патриархат будет упразднен и заменен двумя отдельными епископствами – венецианским и австрийским, в Удине и Гориции соответственно. Венеция поняла, что лучше было бы принять предложение папы Бенедикта XIV, но было уже слишком поздно. Ей оставалось лишь смириться с неизбежным, и Аквилейский патриархат отошел в область преданий после 1200 лет существования.
Папа оказался довольно уступчив в вопросе с Аквилеей, однако проявил гораздо меньше сговорчивости в 1754 г., когда Франческо Лоредано, сменивший Пьетро Гримани в кресле дожа двумя годами ранее, прикрепил свою печать к составленному в резких выражениях указу, в котором осуждал то, с какой легкостью и частотой венецианские граждане «из-за невежества, отсутствия проницательности, а может, и из злого умысла» обращаются в Рим за индульгенциями, особыми разрешениями и привилегиями, делая это в ущерб интересам государства. В будущем, говорилось далее в указе, подобные документы будут считаться ничтожными, если они не получены утвержденным способом и официально не одобрены правительством республики. Папа Бенедикт XIV счел предосудительным как тон этого заявления, так и его содержание. Он отправил дожу негодующий протест, отказавшись принять несколько вялые попытки венецианского сената и посла Венеции в Риме его успокоить. Отношения становились все более напряженными, Мария Терезия и Людовик XV оба выступили на стороне папы, и неизвестно, чем закончился бы этот спор, если бы Бенедикт XIV не умер в 1758 г., а его преемником по редкостно удачному стечению обстоятельств не стал венецианец Карло Реццонико, взявший имя Климента XIII.
Когда пятый (и последний) гражданин республики занял престол Святого Петра[377], сложности как по волшебству исчезли. Это событие отмечалось традиционными роскошными празднествами по всему городу, и не меньше восьми особых послов были назначены для того, чтобы отвезти новому понтифику официальные поздравления; он же немедленно сел и собственноручно написал письмо, заклиная Светлейшую республику «своей суверенной властью» отозвать оскорбительный указ; «любой человек», добавил он, «был бы совершенно несправедлив к нам, предположив, что мы станем обращаться к своей родине с просьбой, удовлетворение которой не послужит к ее чести». Столь примирительные выражения дали сенату великолепную возможность уступить, не потеряв лица, и новую дружбу скрепили подарком: в 1759 г. папа Климент XIII послал дожу Лоредано самый драгоценный знак своего особого расположения – золотую розу[378].
Однако если папа считал, что эта сверкающая награда поощрит Венецию и в будущем придерживаться стези добродетели, то его ожидало разочарование. В 1767 г. особая комиссия сообщила, что общий доход церкви на территории республики, за вычетом нерегулярных пожертвований, составил свыше 8,5 миллиона дукатов. Кроме того, только за последние десять лет церковь получила наследство по завещаниям на общую сумму около 2,5 миллиона. Правительство не стало колебаться и в сентябре того же года распорядилось упразднить 127 женских и мужских монастырей и продать их собственность в пользу государства, убив одним ударом двух зайцев: казна пополнилась примерно на 3 миллиона дукатов, а население монастырей сократилось с 5798 до 3270 человек. (Здесь было бы приятно написать, что розу вернули в Рим; однако подобные жесты не характерны для правительств, и Светлейшая республика, увы, не стала исключением.)
Жители Венеции, следуя примеру своих правителей, наслаждались самой безбожной жизнью за всю историю страны. Конечно, республика никогда не демонстрировала ту степень духовного рвения (не говоря уже о фанатизме), которую в разные периоды проявляли большинство ее соседей в Италии и за ее пределами. Из всех государств католической Европы она единственная не сожгла ни одного еретика. Мы видели, как даже в предыдущие два столетия, когда большую часть Европы раздирали религиозные распри, Венеция одна сохраняла сдержанное и гуманистическое мировоззрение, возникшее в эпоху Возрождения и, должно быть, казавшееся до странности неуместным и даже старомодным в мире Контрреформации. Она позволила православным грекам иметь собственную церковь (Сан-Джорджо деи Гречи, освященная в 1561 г.), евреям – синагоги в Гетто, мусульманам – мечеть в подворье Фондако деи Турки, а армяне в 1707 г. основали монастырь на острове Сан-Ладзаро. Таким образом Венеция обрела репутацию веротерпимого государства, сделавшую ее центром просвещенной либеральной мысли и – через типографии – центром ее распространения; это подняло престиж университета в Падуе (в пределах лагуны университетов не было) до уровня, равного которому не было в Европе.
Теперь жизнь совершила полный круг. Религиозные войны сошли на нет, западная цивилизация в очередной раз пришла в себя, и большинство тех ценностей, которые всегда поддерживала республика, с энтузиазмом воспринял век разума. Однако Венеция к тому времени ушла еще дальше. Если взглянуть на список дожей, правивших с 1675 по 1775 г., мы не можем не заметить необычный факт: из 14 дожей лишь четверо были когда-либо женаты[379]. Есть и еще кое-что необычное: даже если мы обратим внимание не на дожей, а на венецианскую аристократию в целом, мы увидим ту же тенденцию к безбрачию. В ней не было ничего нового: по некоторым подсчетам, уже в XVI в. 51 % знатных венецианцев оставались неженатыми; в XVII в. это число возросло до 66 %[380]. Лежащая в основе этой тенденции мысль ясна: род должен продолжаться и оставаться богатым; следовательно, нужно, чтобы один сын (чаще всего младший) женился и обеспечил достаточное количество наследников мужского пола для выполнения первого из требований, остальные же сыновья оставались холостыми (или, по крайней мере, бездетными), что предотвращало распыление состояния, и выполняли таким образом второе требование. Эта вынужденная холостая жизнь вполне могла объяснить большое количество профессиональных куртизанок в Венеции (в противоположность множеству проституток, которые являются неотъемлемой частью любого процветающего портового города) задолго до того, как Венеция стала европейской столицей удовольствий. И конечно, она объясняет большое число сиротских домов и монастырей, поскольку основной удар приходился именно на девочек из высших слоев общества. Для двух из трех девушек-аристократок, не сумевших найти себе мужа (вообще-то пропорция была даже выше, поскольку обедневшие аристократы часто брали жен из более состоятельных семей буржуа), оставалась лишь одна дорога – принять постриг. Неудивительно, что многие женские монастыри имели репутацию гнезд разврата, хуже которых были лишь игорные дома и притоны; правда, гораздо реже вспоминают, что монастыри, как и сиротские дома, часто являлись также центрами венецианской музыкальной жизни.
Для дамы, которой повезло выйти замуж, жизнь складывалась весьма приятно. Вскоре после замужества она заводила постоянного кавалера (cicisbeo, особое венецианское понятие, нечто вроде «верного рыцаря», cavaliere servente), однако в большей степени альфонса), с которым становилась практически неразлучна, а ее более пожилой и занятый делами муж появлялся рядом с ней сравнительно редко. Кавалер мог быть или не быть ее любовником; он имел достаточно возможностей им стать, однако это вовсе не было непреложным правилом. Любовные связи в Венеции не всегда заканчивались постелью. Надо признать, что мемуары Казановы создают именно такое впечатление, но Казанова был закоренелым хвастуном. Кроме того, он писал, что та же мера успеха ждала его в Вене, Париже и Лондоне. Как бы то ни было, с точки зрения дамы кавалер обладал большим преимуществом: он всегда находился в ее распоряжении; и пусть мужья были в дефиците, зато с таким выбором из молодых холостяков альтернатива находилась вполне легко.
Однако при этом и от мужей, и от жен могли избавиться. Одна из сторон венецианской жизни, которая больше всего шокировала приезжих, – та частота, с которой аннулировались браки, и явная простота этой процедуры. Французский поверенный в делах потрясенно сообщал своему правительству в 1782 г., что перед патриархом порой лежало по 900 заявлений о разводе; а когда в том же году решили предпринять быстрые меры по ограничению этой практики, эти действия предпринял Совет десяти, а не церковные институты, которые лишь в очередной раз пожаловались на вторжение в их сферу влияния.
Нежелание вступать в брак имело два опасных последствия. Первым стало то, что тщательно продуманный план иногда давал сбой, и несколько старинных и знатных родов прекратили свое существование. Второе выглядело еще более серьезным: венецианская аристократия страдала от все более глубокого разрыва между богатыми и бедными. Еще в XVII столетии зловещей чертой общественной жизни в городе был растущий класс обедневших аристократов, которые имели обыкновение селиться в приходе Сан-Барнаба или его окрестностях и были известны в народе как барнаботти. Будучи официальными членами венецианской аристократии, они должны были одеваться в шелка и по-прежнему имели право на места в Большом совете, однако многие из них были слишком бедны или неграмотны, а потому занимали самые низкие административные посты; поскольку их ранг не позволял им работать ремесленниками или торговцами, все больше барнаботти занимались коррупционными схемами, такими как подтасовка результатов выборов нижнего уровня или продажа голосов. Другие просто отказывались от борьбы и жили на пособие по бедности. Государство предпринимало в их отношении особые меры, в том числе предоставляло им бесплатное жилье, однако при условии, что они не станут вступать в брак и приводить в мир новых юных барнаботти, нежеланных и нетрудоспособных. Тем временем даже среди относительно богатых аристократов были семьи, ощущавшие напряжение от необходимости поддерживать внешние признаки богатства, которые от них ожидались и которые были абсолютно необходимы для всех желающих получить высокую должность. На протяжении XVIII и большей части XVII в. республикой фактически управляли всего 42 семьи, из числа которых избирались все обладатели ключевых государственных постов.