Но как же следовало совершить это самоубийство? Его нельзя было провести конституционным порядком, через сенат, в котором подобное предложение встретило бы яростное сопротивление; дебаты продлятся много дней, и задолго до их окончания французы окажутся в лагуне. В любом случае – что толку от обсуждений, если это решение неизбежно, и к чему соблюдать конституцию, если она все равно будет отменена? Сенат собрался 29 апреля, чтобы провести некоторые формальные процедуры, не представлявшие особого интереса или важности. Покончив с этим, сенаторы разошлись, как обычно. Больше сенат не собирался.
На следующий день, ближе к вечеру, дож созвал особое совещание. Помимо него и шести советников, на нем присутствовали главы Совета сорока, все члены Совета мудрых, включая уходящих в отставку Savii del Consiglio, главы Совета десяти и три авогадора. Несмотря на то что подобное собрание было в высшей степени неконституционным, 42 его участника представляли все основные органы исполнительной власти, а значит, его моральный авторитет был довольно высок. Никто не надел официальных одеяний – все были в черном: «Черный совет» (Consulta Nera), как его назвали позже, был единственным органом, принимавшим решения в последние дни республики.
Большой совет, однако, продолжал существовать, и 1169 его членов все еще являлись источником политической власти в Венеции. Его нельзя было проигнорировать, как сенат, поэтому первым решением «Черного совета» стало собрание Большого совета следующим утром на срочное заседание, на котором сам дож официально сообщит совету об ультиматуме Бонапарта и будет просить его одобрения предложенных мер. Участники «Черного совета» все еще обсуждали точные формулировки резолюции, когда внезапно прибыла депеша от Томмазо Кондульмера, написанная на его флагманском корабле у Фузины; в ней он сообщал, что первые французские солдаты прибыли на берега лагуны и уже сейчас устанавливают тяжелые орудия в пределах досягаемости города. Эта новость произвела драматический эффект. Все пришли в ужас; кто-то ударился в панику, кто-то потерял самообладание и разрыдался. Франческо Пезаро, до этого являвшийся одним из самых мужественных и твердых сторонников жесткого курса по отношению к французам, открыто объявил о своем намерении бежать в Швейцарию. Сам дож тоже подавал не особенно поучительный пример: он расхаживал по комнате, ломая руки и повторяя слова, которые не мог забыть всю оставшуюся жизнь: «Сегодня ночью мы не будем в безопасности даже в своих постелях» («Stanotte non siamo sicuri nèanche nel nostro letto»).
Однако ночь прошла достаточно спокойно, а на следующее утро, 1 мая, Большой совет собрался, как и было решено, во Дворце дожей, который тогда находился под усиленной охраной работников Арсенала и войска из Далмации. Дож Манин, «со смертельно бледным лицом, залитым слезами»[389], поднялся на возвышение и сразу предупредил собравшихся, что его эмоциональное и физическое состояние может помешать ему закончить даже ту небольшую речь, которую он подготовил. Затем он в простых и печальных словах описал обстоятельства, в которых оказалась республика, и предложил принять резолюцию, согласно которой два посланника – Донато и Джустиниани – получат указания сообщить Бонапарту о том, что все политические узники будут немедленно освобождены, а те, кто поднял оружие против французов, – наказаны. Посланникам также давались полномочия обсудить и прояснить, каких именно конституционных изменений требует генерал.
Дож не знал, что к моменту одобрения резолюции (598 голосов против 7, с 14 воздержавшимися) посланники уже возвращались в Венецию, а Бонапарт в тот же день издал манифест, в котором перечислялись пятнадцать отдельных доказательств враждебности венецианцев (большинство из них были пародией на правду) и официально объявил республике войну. Одновременно он отправил указание своему представителю в Венеции Лальману немедленно покинуть город, оставив поверенным в делах своего зловещего интригана-секретаря Виллетара. Другие директивы были направлены французским командующим в Италии, с приказом обращаться со всеми венецианцами как с врагами и удалять изображения льва святого Марка, где бы они ни появлялись.
С этого времени крушение происходило быстро. 9 мая Виллетар выдвинул ультиматум, в котором обозначил требования Бонапарта гораздо более подробно, чем ранее. Они были следующими:
Граф д’Антрег – самозваный посол Людовика XVIII, так и не признанный Венецией, – должен быть арестован и освобожден лишь после получения всех его бумаг и передачи их Директории в Париже.
Pozzi и piombi – тюремные камеры на первом этаже (выше уровня воды) и непосредственно под крышей Дворца дожей – должны быть немедленно открыты для осмотра народом, после выпуска из piombi последних трех политических заключенных[390].
Дела прочих заключенных должны быть пересмотрены, а смертный приговор отменен.
Далматинское войско должно быть расформировано и отправлено в отставку.
Охрану общественного порядка в городе должны осуществлять патрули под управлением специально созданного комитета, возглавляемого генералом Салимбени – бывшим венецианским главнокомандующим на материке, и прочих граждан, известных своими демократическими взглядами.
На главной площади водрузить Шест свободы.
Учредить временный муниципалитет из 24 венецианцев, к которым позже присоединятся делегаты из городов на материке, Истрии, Далмации и Леванта.
Издать манифест, объявляющий установление демократии и приглашающий население выбрать своих представителей.
Знаки отличия прежнего правительства сжечь у подножия Дерева свободы, объявить всеобщую амнистию для всех политических преступников и установить свободу слова «с условием, что не будет обсуждаться прошлое либо деятели правительства».
Провести в соборе Святого Марка благодарственные службы.
Вызвать в Венецию 3000 французских солдат, чтобы они взяли под контроль Арсенал, крепость Сан-Андреа, Кьоджу и прочие стратегические точки, на которые укажет французский генерал.
Дворец дожей, Монетный двор и прочие важные здания передать под защиту гражданской охраны.
Венецианский флот (уж какой есть) должен быть призван в лагуну и помещен под совместное командование французов и муниципалитета, президентами которого станут Манин и демократический лидер Андреа Спада.
Всех венецианских послов за границей заменить «демократами».
Репутация Монетного двора и Национального банка гарантируется государством.
Для одобрения этих требований (больше не было влиятельных голосов, выступавших за сопротивление или хотя бы обсуждение) на пятницу 12 мая назначили собрание Большого совета. Вскоре после восхода солнца люди стали собираться на площади Святого Марка – так же, как они делали это бессчетное число раз за всю историю города. Правда, в прошлом они обычно собирались ради празднований или, в редких случаях, чтобы выразить недовольство или озабоченность. Никогда прежде они не собирались вместе из страха. К тому времени все понимали, что настал конец, однако никто ясно не представлял себе, какую форму он примет. Атмосфера была несвойственна Венеции – это была смесь неуверенности, замешательства и необъяснимых мрачных предчувствий. Среди рабочего люда было много тех, кто, в отличие от обладавших правом голоса правителей, считал, что республика, обречена она или нет, должна бороться за свое существование – они испытывали гнев, смешанный со стыдом, и не имели желания скрывать свои чувства. Группы таких людей бродили по улицам, крича «Viva San Marco!» и бросая оскорбления в адрес тех аристократов, что попадались им на пути. Возможно, отчасти по этой причине (хотя многие представители знати уже покинули город либо поспешили в свои загородные имения, чтобы попытаться спасти их от французской солдатни) в совете не хватило 63 человек для конституционного кворума 600 голосов.
Однако время для подобной скрупулезности прошло. Дож призвал собравшихся к порядку, оповестил их о выдвинутых Бонапартом условиях и поставил на голосование предложение, согласно которому «с высшей целью сохранить нетронутыми религию, жизнь и собственность всех возлюбленных жителей страны» олигархия должна уступить свою власть временному демократическому правительству. Когда дож закончил говорить, один из членов совета поднялся на кафедру, чтобы открыть дебаты: пусть их исход был предрешен, но у совета должен быть шанс высказаться. Однако, едва он заговорил, за стенами дворца послышались звуки пальбы.
Все пришли в полное замешательство. Для перепуганных членов Большого совета эти звуки могли означать лишь одно: начался народный бунт, которого они так долго опасались. Некоторые уже видели, как толпа разрывает их на куски, едва они покинут дворец, другим мерещились дни и недели, проведенные в pozzi и piombi, совсем недавно освобожденные от прежних обитателей, и гильотина на главной площади. У всех была одна-единственная цель – выскользнуть из дворца, переодевшись при необходимости, пока еще есть время. Через несколько минут был установлен источник стрельбы: часть далматинского войска, которое уводили по приказу Бонапарта, просто разрядила свои мушкеты в воздух в качестве прощального салюта городу. Однако уже началась паника, и утешения были бесполезны. Под настойчивые крики «Голосование! Голосование!» дебаты были остановлены, и оставшиеся законодатели Венецианской республики ринулись к ящикам для голосования, чтобы торопливо исполнить свой последний долг перед государством, на управление которым они притязали. Окончательный результат был таким: 512 голосов за резолюцию, 20 против, 5 воздержавшихся; однако мало кто из голосовавших остался, чтобы узнать результат. Оставив в зале слишком бросающиеся в глаза официальные одеяния, они тихонько выходили из дворца через боковые выходы, когда дож объявил резолюцию принятой при почти пустом зале. Венецианская республика прекратила свое существование.