Но никакие церемонии и пожертвования (впоследствии постановили, что сумма их должна составлять не менее 100 и не более 500 дукатов) не могли возместить того, что было отнято, с одной стороны, у дожей, а с другой – у народа республики.
Впрочем, как венецианцы ни досадовали по поводу новой избирательной системы, фактически лишившей их важного древнего права, никто не усомнился в мудрости выборщиков, когда те представили народу Себастьяно Дзиани. Новый дож был чрезвычайно умен и энергичен, несмотря на свои семьдесят лет, и обладал большим опытом административного управления. К тому же он был невероятно богат, что пришлось весьма кстати. Понимая, что республика находится на грани банкротства, он поставил своей первой задачей восстановление финансовой системы и по совету прегади отложил выплаты по новым государственным облигациям. Это смелое решение, однако, не вызвало таких серьезных протестов, каких можно было ожидать. Все держатели облигаций были гражданами Венеции: они любили деньги, но Венецию любили еще больше и с готовностью откликнулись на призыв проявить себя патриотами.
О продолжении войны с Византией не могло быть и речи. В Константинополь снова отправили послов – договариваться о мире и, если повезет, об освобождении тех, кто все еще томился в плену. Но послы потерпели неудачу: Мануил Комнин не пошел ни на какие уступки. Разумеется, этого следовало ожидать, потому что как раз в то время Фридрих Барбаросса активно использовал остатки венецианского флота для осады Анконы, которую удерживала Византия. Тем не менее отказ от этой второй инициативы оказался большой ошибкой, о которой преемникам Мануила пришлось горько пожалеть. Для начала он толкнул венецианцев в объятия короля Сицилии Вильгельма II Доброго. В 1175 г. они заключили с ним двадцатилетний договор на беспрецедентно выгодных условиях.
Итак, под мудрым руководством Себастьяно Дзиани республика начала возрождаться. Для материального восстановления, безусловно, требовалось некоторое время, но духом венецианцы воспряли гораздо быстрее, чем можно было ожидать. Кульминация этого процесса пришлась на лето 1177 г., важнейшее событие которого приковало к Венеции взоры всего христианского мира. Раскол, длившийся семнадцать лет, завершился примирением папы Александра III и Фридриха Барбароссы. Воцарился мир – по крайней мере, в Италии. Всего за год с небольшим до этого, 29 мая 1176 г., Ломбардская лига нанесла Барбароссе поражение в битве при Леньяно – самое сокрушительное в его истории. Император потерял большую часть своей армии, да и сам уцелел лишь чудом. Это заставило его одуматься: он убедился, что даже после четырех долгих итальянских кампаний города Ломбардии по-прежнему твердо настроены – и более чем способны – противостоять ему. В итоге папу Александра почти повсюду – и даже на большей части территорий самой империи – признали законным понтификом. Фридрих больше не мог проводить ту политику, на которую истратил лучшие годы своей жизни, – если бы он продолжал упорствовать, от него бы отвернулась вся Европа.
Его послы встретились с папой в Ананьи, чтобы обсудить условия примирения. По существу, они были довольно просты: со стороны императора – признание Александра, возвращение церковных владений и заключение мира с Византией, Сицилией и Ломбардской лигой. Со стороны папы – утверждение за женой Фридриха титула императрицы, провозглашение его сына Генриха римским королем и утверждение полномочий нескольких епископов, назначенных антипапами. Далее встал вопрос о месте проведения личной встречи. Со стороны папы предложили Болонью, но Фридрих отказался по причине связей этого города с Ломбардской лигой. Наконец после долгих споров решили, что папа и император встретятся в Венеции, но лишь при условии, что Фридриха не допустят в город, пока Александр не даст на то своего согласия.
С политической точки зрения это был идеальный выбор. Конечно, Венеция входила в число основателей Ломбардской лиги, – но в то же время неприятности с Византией в последнее время не позволяли ей активно участвовать в борьбе с императором. Более того, под стенами Анконы ей даже довелось воевать на стороне Священной Римской империи. Ни один из городов Северной Италии не мог похвастаться такой долгой историей независимости, как Венеция. И разумеется, такая большая и роскошная столица без труда смогла бы обеспечить все удобства европейским аристократам, собиравшимся присутствовать при грядущем судьбоносном событии, – принцам, епископам, послам и представителям ломбардских городов.
10 мая 1177 г. прибыл папа со своей курией. Ему навстречу выехали дож и патриархи Градо и Аквилеи. После торжественной мессы в соборе папу отвезли на государственной барке в Сан-Сильвестро, предоставив ему в распоряжение патриарший дворец на весь необходимый срок. До встречи с императором предстояла большая работа: во время переговоров в Ананьи папа не имел возможности высказаться от лица Сицилии и Ломбардской лиги. Чтобы обещанный поцелуй мира обрел то значение, на которое рассчитывал папа, та и другая должны были достигнуть соглашения с полномочными представителями императора, и теперь в патриаршей капелле шел второй раунд переговоров. Между тем император ожидал в Равенне: по условиям договора, доступ на венецианскую территорию ему пока запрещался.
Особенно трудно оказалось договориться с представителями лиги, так что переговоры растянулись почти на два месяца. Однако к началу июля дело сдвинулось с мертвой точки, а папа согласился допустить Фридриха в Кьоджу, чтобы его можно было держать в курсе событий ежедневно и тем самым ускорить процесс. До сих пор император проявлял образцовую – и несвойственную ему – сдержанность, несмотря на то что вся ситуация для него была крайне унизительной; но в конце концов он начал терять терпение. За шесть лет вражды между Венецией и Византией число его сторонников среди венецианцев выросло настолько, что они составляли влиятельную фракцию. Они советовали императору немедленно въехать в город вопреки папскому запрету и вынудить Александра и ломбардцев согласиться на более благоприятные для него условия. Соблазн был велик, и все же Фридрих заявил, что не пойдет на этот шаг без одобрения дожа. Дзиани колебался: он понимал, что отказ может спровоцировать последователей императора на восстание. Послы лиги, разгневанные и полные дурных предчувствий, отбыли в Тревизо. На какой-то миг показалось, что все дипломатические усилия прошедшего года были напрасны.
Положение спасли сицилийцы. Глава их делегации – Ромуальд, архиепископ Салернский, – приказал подготовить свои корабли к срочному отплытию, тем самым намекнув: если ему и его миссии придется уйти, то его господин, король Вильгельм, тотчас обрушит на Венецию возмездие за предательство. Смысл намека был предельно ясен. За минувшие два года численность венецианских купцов в Палермо, Мессине и Катании выросла многократно. Ничто не мешало Вильгельму обойтись с ними так же, как в 1171 г. поступил с венецианскими купцами в Византии Мануил Комнин. Отбросив сомнения, Дзиани издал указ, подтверждающий, что Фридрих Барбаросса может въехать в Венецию только с разрешения папы.
Задним числом очевидно, что этот кризис стал полезной встряской, заставившей всех участников переговоров взяться за ум. Последние формальности быстро уладили, и к 23 июля 1177 г. соглашение было готово. По просьбе папы венецианская флотилия направилась в Кьоджу и доставила Фридриха в порт Лидо. Туда же прибыла морем делегация из четырех кардиналов. В их присутствии Фридрих торжественно отрекся от антипапы и официально признал Александра истинным понтификом, а тот, в свою очередь, снял с императора семнадцатилетнее отлучение от церкви. После этого монарху наконец-то дозволили въехать в Венецию. Ранним утром следующего дня в Сан-Николо ди Лидо, где Фридрих провел ночь, прибыл сам дож с внушительной свитой аристократов и священнослужителей. Он лично препроводил императора на барку, особо украшенную для этого случая, и вместе они торжественно поплыли к набережной Моло.
Тем временем в Венеции закончили последние приготовления. Венецианцы уже тогда обожали роскошь и пышные празднества, а поскольку этот день обещал стать одним из величайших в их истории, они постарались не ударить в грязь лицом. Уже не первый день в город стекались толпы. Развевались флаги, весь город нарядился для встречи высоких гостей. Самый яркий и подробный из нескольких дошедших до нас рассказов очевидцев – «Сообщение о мире, заключенном в Венеции» (De Расе Veneta Relatio), оставленное, судя по всему, каким-то немецким священником. Имени его мы не знаем, но со всей определенностью можем утверждать, что он находился в центре событий.
На рассвете служители господина нашего папы поспешили к церкви Святого Марка Евангелиста и заперли центральные двери; затем принесли много дерева и сложили настилы и лестницы, и так соорудили высокий и величавый престол. Также поставили по обеим сторонам набережной две сосновые мачты небывалой высоты и подняли на них знамена Святого Марка, роскошно расшитые и столь большие, что они касались земли; [поступили так потому, что] от этой набережной, именуемой Мармореум, рукой подать до церкви. Затем, накануне первого часа дня, явился папа и отслушал мессу, а вскоре после того поднялся на верхнюю часть престола, чтобы ожидать прибытия императора. Здесь он воссел со своими патриархами, кардиналами, архиепископами и бесчисленными епископами; справа сидел патриарх Венецианский, а слева – Аквилейский.
И тут случилась ссора между архиепископом Миланским и архиепископом Равеннским, ибо каждый из них считал себя выше другого и каждый боролся за то, чтобы занять третье место по правую руку от папы. Но папа решил положить конец их раздору и, оставив собственное возвышение, спустился по ступеням и занял место ниже их. Таким образом, третьего места не оказалось, и никто уже не мог сесть справа от него. Тем временем в третьем часу подошла барка дожа, на которой находился император с дожем и кардиналами, посланными к нему в предыдущий день. И предшествовали ему семь архиепископов и семь каноников церкви в торжественной папской процессии, направлявшейся к престолу папы. Когда он приблизился к нему, то сбросил алый плащ, который был на нем, и простерся перед папой и сначала облобызал его стопы, а затем колени. Но тут папа поднялся и, взяв голову императора в руки, обнял и поцеловал е