Самое доброе, что можно сказать о Третьем крестовом походе, – это то, что он был определенно лучше Второго как с точки зрения организации, так и в плане компетентности его предводителей. Крестоносцам удалось добиться одной значительной победы: после двухлетней осады они отвоевали Акру. Пусть они и не всегда соответствовали высоким стандартам рыцарства, установленным Саладином (хладнокровное избиение без малого трех тысяч пленных сарацин после падения Акры стало очередным несмываемым пятном на репутации Ричарда), но в целом сражались отважно, а подчас и героически. Тем не менее поход окончился поражением: Иерусалим остался в руках мусульман. Захват Акры – единственного и совсем небольшого королевства – смог лишь отсрочить еще на столетие, но не предотвратить окончательный распад Утремера.
Что касается Венеции, то ее дальнейшая роль в Третьем крестовом походе – как и во Втором – остается своеобразной загадкой. В хрониках того времени она почти не упоминается. Быть может, ее вклад ограничился транспортировкой армии и снаряжения – и в этом случае можно не сомневаться, что плату за свои услуги она получила сполна и немедленно. Венецианские купцы тоже не тратили время зря: известно, что уже через несколько дней после сдачи Акры они восстановили контроль над своим кварталом. Но о могучем военном флоте не упоминается больше ни словом. Дож Мастропьетро откликнулся на папский призыв, после чего, по-видимому, счел свою задачу исполненной. В любом случае он не любил военные экспедиции. Куда больше его интересовали внутренние дела: он сосредоточился на усовершенствовании судебной системы, создал орган народных прокураторов, призванных представлять интересы республики во всех юридических процедурах, а также учредил специальный суд для иностранцев. К периоду его правления относится первое упоминание о Кварантии, или Совете сорока, – органе исполнительной и судебной власти, занимавшем промежуточное положение между Большим советом и синьорией. Первоначальный замысел, похоже, заключался в том, чтобы создать некое совещательное собрание – наподобие прегади, только в большем масштабе; но позднее, когда должность «приглашенного» стала постоянной и прегади превратилось в бессменный сенат, за Кварантией сохранились исключительно судебные функции.
Все эти перемены были достаточно важными, и вклад, который Орио Мастропьетро внес в развитие республики за четырнадцать лет своего пребывания на посту, определенно заслуживает уважения. Не его вина, что многим историкам он представляется бесцветной фигурой: ему просто не посчастливилось оказаться в тени двух величайших дожей средневековой республики и между двумя самыми судьбоносными главами ее истории. О его предшественнике Себастьяно Дзиани и «венецианском мире» между императором и папой мы уже поведали; теперь настало время обратиться к более мрачному и позорному триумфу Венеции – к той отвратительной авантюре, которую по необъяснимому недоразумению до сих пор именуют Четвертым крестовым походом, и к ее архитектору Энрико Дандоло.
Сколько в точности лет исполнилось Энрико Дандоло к 1 января 1193 г., когда его провозгласили дожем Венеции после смерти Орио, никому не известно. Легенда гласит, что он уже был восьмидесятипятилетним старцем, слепым как крот, но в это трудно поверить, когда читаешь о его кипучей энергии и, что уж греха таить, о героизме, который он являл через десять лет после избрания, на стенах Константинополя. Более правдоподобно, что на момент вступления в должность новому дожу было лет семьдесят пять, но даже и так выходит, что к Четвертому крестовому походу ему перевалило за восемьдесят. Страстный, почти фанатичный патриот большую часть жизни посвятил служению республике. Так, еще в 1171 г. он участвовал в восточной экспедиции Витале Микьеля, а на следующий год – в неудачном мирном посольстве, которое венецианцы отправили к Мануилу Комнину[99].
Быть может, именно тогда он и лишился зрения? Впоследствии его тезка, историк Андреа Дандоло утверждал, что своей надменностью и упрямством Энрико так разгневал Мануила, что император велел взять его под стражу и частично ослепить («Cui Henricus Dandulus, pro salute patriat constanter resislins, visu aliqualilter obtenbratus est»)[100]. Однако современный тем событиям и, возможно, более надежный источник – приложение к «Альтинской хронике» – сообщает, что дож Дзиани решился отправить собственную миссию в Константинополь только «после того, как убедился, что трое послов его предшественника вернулись целыми и невредимыми». Это свидетельство – наряду с тем, что нам известно о характере Мануила, и с отсутствием других упоминаний о происшествии, которое наверняка вызвало бы в Венеции громкие протесты, – позволяет с уверенностью утверждать: к слепоте Дандоло император не имел никакого отношения, хотя насильственное ослепление действительно практиковалось в Венеции как одно из традиционных наказаний. Согласно еще одной гипотезе[101], во время пребывания в Константинополе Дандоло ввязался в драку, в которой и повредил глаза. Однако и это представляется невозможным – ввиду того же свидетельства из «Альтинской хроники». К тому же на тот момент Энрико был не каким-нибудь безрассудным юнцом, а зрелым дипломатом в возрасте далеко за сорок. Тем не менее тот факт, что тридцатью годами позже Дандоло был безнадежно слеп, не вызывает сомнений. Близко знавший его Жоффруа де Виллардуэн заверяет: «…на лице его были прекрасные очи, коими, однако, он ни капли не видел, потому что потерял зрение от раны в голову»[102].
Так или иначе, ни преклонный возраст, ни слепота ни в малейшей степени не повлияли на его дееспособность и энергичность. Буквально через несколько недель после избрания Энрико предпринял новую попытку отвоевать Зару. Но Пиза и Бриндизи помогли городу, и венецианцам пришлось несколько лет бороться за власть над Адриатикой. Ситуация усугубилась на Рождество 1194 г., когда в соборе Палермо германский император Генрих VI принял корону Сицилии. Нормандскому королевству в Сицилии пришел конец.
Именно этого венецианцы и боялись больше всего на свете, а слухи о характере Генриха только усиливали их опасения. Сын Барбароссы в полной мере унаследовал отцовскую решительность и силу воли, но его ненависть была обращена не столько против городов Северной Италии, сколько против Восточной империи. Попросту говоря, он ставил целью уничтожить Византию, возродить единую Римскую империю под своей властью, а затем расширить ее за счет средиземноморских территорий, в число которых – по итогам очередного крестового похода – Генрих намеревался включить и Святую землю. Всего несколько лет назад такие мечты показались бы фантастическими и даже абсурдными, но теперь Комнинов не стало, а династия Ангелов, занявшая трон Константинополя, оказалась неспособной к эффективному правлению. На протяжении десяти лет в Восточной империи царил хаос; наконец в 1195 г. император Исаак II был свергнут, ослеплен и заточен в тюрьму. Низложивший его брат, слабый и психически неуравновешенный человек, страдающий манией величия и неспособный отвечать за свои решения, взошел на трон под именем Алексея III[103]. Завоевать Святую землю тоже казалось теперь нетрудным делом. Саладин умер, а без него армии мусульман уже не представляли такой грозной силы, как раньше.
Места для независимой морской республики в планах Генриха не предусматривалось, и если бы он преуспел в своем первом начинании – а это было вполне возможно, – то Венеция наверняка пала бы одной из его жертв. К счастью для всего мира, этого не случилось. В 1197 г. в возрасте тридцати двух лет Генрих умер в Мессине. Несколько месяцев спустя скончалась и его жена Констанция, оставив пятилетнего сына Фридриха на попечение папы Иннокентия III.
Обе империи фактически лишились правителей, нормандская Сицилия прекратила свое существование, в Германии вспыхнула война за имперское наследие, а Франция и Англия тоже, хоть и не столь ожесточенно, занялись проблемами престолонаследия, давшими о себе знать в связи со смертью Ричарда Львиное Сердце в 1199 г. Папа Иннокентий III обнаружил, что в Европе у него не осталось соперников. Византия его не интересовала, но идея нового крестового похода вызывала большой – даже, пожалуй, чрезмерный – энтузиазм. Трудность состояла лишь в том, чтобы отыскать подходящих предводителей. Нехватка венценосных особ папу не беспокоила: прошлый опыт показал, что от королей, то и дело вздоривших между собой и вызывавших бесконечные проблемы протоколов и старшинства, больше вреда, чем пользы. Куда лучше его целям послужили бы несколько крупных аристократов. Иннокентий III еще подыскивал кандидатов, когда к нему пришло послание от графа Тибо Шампанского.
В один из сентябрьских дней 1197 г. Генрих Шампанский, правитель того, что осталось от Утремера, проводил смотр войск из окна своего дворца в Акре. Неожиданно в комнату вошла делегация от местной пизанской колонии. Генрих обернулся, чтобы приветствовать гостей, и нечаянно сделал шаг назад. Карлик Скарлет схватил Генриха за край одежды, пытаясь его удержать, но слишком поздно. Вместе они рухнули из окна. Скарлет отделался переломом ноги, а Генрих погиб.
Два года спустя младший брат Генриха, Тибо, устроил турнир в замке Экри на Эне. По причине своей юности – тогда ему было лишь двадцать два года – Тибо не сопровождал Генриха в Святую землю, но Крестовые походы были у него в крови: ведь он приходился внуком Людовику VII и племянником одновременно Филиппу Августу и Ричарду Львиное Сердце. Он был энергичен, честолюбив и преисполнен религиозного пыла. Во время турнира к нему и его друзьям обратился знаменитый проповедник Фульк из Нёйи, разъезжавший по Франции и призывавший народ к новому походу на Восток. Долго уговаривать молодых людей не пришлось. Тибо тотчас отправил гонца к папе Иннокентию III – объявить о своей готовности выступить в Святую землю; другие посланники поспешили во Францию, Германию и Фландрию – заручиться поддержкой местных принцев. Все, кого Тибо призвал на помощь, ответили согласием: молитвы папы Иннокентия III явно были услышаны.