Главную проблему составляла транспортировка: Ричард Львиное Сердце, прежде чем покинуть Палестину, высказал мнение, что самым слабым местом мусульманского Востока был Египет, а значит, именно туда следовало направить очередной удар. Из этого вытекало, что армию необходимо переправить морем, а для этого требуются корабли в таком количестве, в каком их могла предоставить только Венецианская республика.
В 1201 г., в первую неделю Великого поста, в Венецию прибыл отряд из шестерых рыцарей во главе с Жоффруа де Виллардуэном, маршалом Шампани. Они изложили свою просьбу перед Большим советом, созванным специально для этой цели, и через восемь дней получили ответ. Республика согласилась предоставить суда для перевозки 4500 рыцарей и такого же количества лошадей, 9000 оруженосцев и 20 000 пеших воинов, а также провианта на девять месяцев. За это она запросила 84 000 серебряных марок. Вдобавок Венеция обязалась полностью снарядить пятьдесят галер за собственный счет – при условии, что ей достанется половина всех завоеванных территорий.
На радость потомкам, Жоффруа оставил полный отчет не только о самом походе, но и об этих подготовительных переговорах. Мало кто из его современников справился бы с такой задачей лучше, и не только потому, что Жоффруа был непосредственным участником событий. Старофранцузский диалект, на котором он пишет, – а именно ланг д’ойль, употреблявшийся в то время на севере Франции, – охарактеризован у одного английского историка рубежа XIX–XX вв. как «одно из самых восхитительных средств выражения, какие когда-либо видел мир», а Гиббон более точно определяет язык Жоффруа как «грубую идиому его века и страны». Но так или иначе, его стиль отличается ясностью и размеренностью. На первых страницах его труда представлена картина венецианской демократии – именно такой, какой она была на деле. Как выясняется, прежде чем принять решение, дож Дандоло консультировался поочередно с Советом сорока, с прегади и Большим советом. Но в таком важном деле невозможно было обойтись без всенародного собрания. Жоффруа повествует:
Наконец он созвал по меньшей мере десять тысяч [человек] в церкви Св. Марка, красивейшей из всех, какие только есть на свете; и он им сказал, чтобы они выслушали обедню Святого Духа и молили бы Бога вразумить их насчет просьбы, с которой обратились к ним послы. И все весьма охотно это исполнили.
Когда обедня была проговорена, дож позвал послов, чтобы они смиренно просили весь народ согласиться на утверждение этого договора. …Жоффруа де Виллардуэн, маршал Шампани, с согласия и по воле других послов взял слово…
Тогда… и дож, и все другие всхлипывали, плача от жалости, и восклицали в один голос, воздевая высоко руки, и говорили: «Мы согласны, мы согласны!» И затем поднялся столь великий шум и крик, что разверзается земля.
На следующий день соглашения были подписаны. Жоффруа вскользь отмечает, что Египет как непосредственный пункт назначения не упоминался ни в одном документе. Объяснений этому он не дает; но, возможно, он и его товарищи опасались (как оказалось, не без причины), что у рядовых крестоносцев такая новость не вызовет энтузиазма: для них единственной законной целью похода был Иерусалим, и они не видели смысла терять время на что-то другое. Более того, египетская экспедиция подразумевала опасную высадку на враждебном берегу – в отличие от спокойного прибытия в гавань христианской Акры, где можно отдохнуть от путешествия, прежде чем вступить в бой. Венецианцы, со своей стороны, с готовностью поддержали обман, потому что у них имелась собственная тайна: их послы в Каире в это самое время обсуждали чрезвычайно выгодный торговый договор с наместником султана и вскоре получили возможность твердо заверить его, что Венеция не намерена участвовать ни в каких нападениях на Египет[104].
Коротко говоря, никакие опасения и соображения морали не помешали республике поддержать поход, суливший куда более богатую добычу, чем торговля с Египтом. Решили, что крестоносцы соберутся в Венеции в день святого Иоанна, 24 июня 1202 г., когда флот будет готов к отправке.
Каким образом Энрико Дандоло предполагал отговорить франков от путешествия прямо в Акру, мы так и не узнаем. Возможно, именно он нанял людей, которые сеяли в странах Запада слухи об истинных намерениях вождей похода; так или иначе, правда вышла на свет удивительно быстро. Но если Дандоло надеялся таким образом заставить предводителей передумать, то он ошибался. Передумали их последователи. Многие отказались от похода вовсе; еще больше было таких, кто решил добраться до Палестины своими силами, подыскав корабли в Марселе или портах Апулии. Армия, собравшаяся в порту Лидо в назначенный день, составила меньше трети от ожидаемого.
Для тех, кто все же прибыл на место встречи, ситуация сложилась крайне неловкая. Венеция исполнила свою часть сделки: и боевые корабли, и транспортные были снаряжены и готовы к отплытию; во всем христианском мире, по словам Жоффруа, никто не видывал флота прекраснее и богаче; да только кораблей оказалось в три раза больше, чем требовалось для людей, собравшихся на берегу. Крестоносцев осталось слишком мало, и они не могли и надеяться выплатить венецианцам обещанные деньги. Прибыв в Венецию с опозданием, их нынешний предводитель маркиз Бонифаций Монферратский (Тибо Шампанский умер в предыдущем году, вскоре после возвращения своего маршала) обнаружил, что поход может окончиться, даже не начавшись. Венецианцы не только наотрез отказывались выпустить из порта хотя бы один корабль, прежде чем получат деньги, но и угрожали урезать провиант ожидавшей армии – угроза тем более серьезная, что армии не разрешалось покидать пределы Лидо и строго-настрого запрещалось входить в город. Следует подчеркнуть, что этим запретом венецианцы ни в коей мере не хотели оскорбить своих гостей: такова была обычная мера предосторожности в подобных случаях, призванная предотвратить народные волнения и распространение болезней. Но от этого было не легче. Бонифаций опустошил собственные сундуки, многие рыцари и бароны последовали его примеру, а всех остальных настоятельно призывали отдать, сколько они смогут, но сумма, которую удалось собрать, включая золотую и серебряную броню, все же оставалась на 34 000 марок меньше необходимой.
Пока деньги продолжали поступать, Дандоло держал крестоносцев в напряженном ожидании. Затем, убедившись, что вытянул из них все возможное, он выступил с предложением. Город Зара, объявил он, недавно перешел под власть короля Венгрии. Если франки отложат Крестовый поход и помогут отвоевать Зару, то, возможно, Венеция согласится подождать с выплатой долга. Это было откровенно циничное предложение, и папа Иннокентий III, услышав о нем, тотчас послал гонца со строгим запретом. Но, как он понял позднее, у крестоносцев просто не оставалось выбора.
В соборе состоялась еще одна церемония, которую Энрико Дандоло, несмотря на преклонные годы, провел великолепно. Он выступил перед всеми собравшимися, в числе которых были и предводители франков, и обратился к подданным. Жоффруа де Виллардуэн, присутствовавший при этом, приводит его речь:
«Сеньоры! Отныне вы соединились в союз с самыми лучшими на свете людьми и ради самого высокого дела, которое кем-либо когда-либо предпринималось. Я уже стар и немощен и нуждаюсь в покое; к тому же мое тело изувечено. Но тем не менее я вижу, что нет среди вас никого, кто мог бы управлять и повелевать вами в этом деле, как я, ваш государь. Если вы дозволите, чтобы я взял крест, дабы оберегать и вести вас, и чтобы на [м]оем месте остался мой сын и защищал бы страну, тогда я отправлюсь жить или умереть вместе с вами и пилигримами».
И когда они это услышали, то вскричали все в один голос: Богом просим вас поступить именно так и отправиться с нами!..
Итак, он спустился с амвона и подошел к алтарю, преклонил колени, рыдая; и ему нашили крест на его большую шапку из бумажной материи, потому что он хотел, чтобы люди видели этот крест.
Итак, 8 ноября 1202 г. крестоносцы выступили из Венеции в Четвертый крестовый поход. Во главе 480 кораблей шла галера самого дожа; по словам Робера де Клари, она «вся была алого цвета, и на носу ее развевался алый шелковый стяг; здесь стояли четыре трубача, трубившие в серебряные трубы, и находились кимвалы, которые гремели, выражая большое торжество»[105]. Направлялись они не в Египет и не в Палестину. Всего неделю спустя они захватили и разграбили Зару. Почти сразу же между венецианцами и франками началась драка за добычу, что грозило еще более серьезными осложнениями в дальнейшем, но в конце концов мир был восстановлен, и две части союзной армии устроились на зиму в разных частях города. Между тем вести о произошедшем добрались до папы. Придя в ярость, Иннокентий III наложил запрет на всю экспедицию под страхом отлучения от церкви. Правда, впоследствии он передумал и снял запрет со всех, кроме венецианцев, но начало похода нельзя было назвать удачным.
Однако худшее ожидало впереди. В начале следующего года к Бонифацию прибыл гонец с письмом от германского короля Филиппа Швабского (1178–1208). Следует отметить, что Филипп был не только сыном Барбароссы и братом императора Генриха VI, со смертью которого пять лет назад опустел трон императора Запада. Он еще и приходился зятем низложенному императору Византии Исааку Ангелу. В 1201 г. юный сын Исаака, еще один Алексей, бежал из заточения, в котором его держали вместе с отцом, и нашел убежище при дворе Филиппа. Там он познакомился с Бонифацием незадолго до того, как тот отправился в Венецию; и, судя по всему, именно тогда эти трое разработали план, который Филипп теперь официально изложил в письме. Если крестоносцы согласятся сопроводить юного Алексея в Константинополь и посадить его на трон вместо дяди-узурпатора, то Алексей, в свою очередь, выделит средства на завоевание Египта и дополнительно предоставит 10 000 собственных солдат, а впоследствии будет содержать за свой счет 500 рыцарей в Святой земле. Кроме того, он передаст константинопольскую церковь под юрисдикцию Рима.