Бонифацию этот план пришелся по душе. Помимо преимуществ, которые он сулил в отдаленной перспективе для самого похода, и возможности выплатить Венеции долг, все еще казавшийся неподъемным, предводитель франков усмотрел в нем немалую выгоду для себя. А почему бы и нет? В конце концов, за прошедшие сто лет многие крестоносцы не находили ничего дурного в том, чтобы совместить войну за Гроб Господень с личным обогащением. Когда Бонифаций рассказал об этой затее Дандоло (для которого она едва ли стала большой неожиданностью), старый дож с энтузиазмом поддержал ее. Отлучение от церкви его не пугало: папские запреты Венеция нарушала не в первый и не в последний раз. Весь прежний опыт Энрико, военный и дипломатический, не оставлял места для особых симпатий к Византии; к тому же нынешний император, вступив на трон, невероятно затруднил продление торговых льгот, дарованных его предшественником. Соперничество с Генуей и Пизой становилось все более ожесточенным, и Венеции пора было переходить к решительным действиям, чтобы не потерять влияния на восточных рынках. Вдобавок такие действия помогут в очередной раз отложить египетскую экспедицию, а Дандоло только того и желал.
Армия крестоносцев приняла новый план охотнее, чем ожидалось. Лишь немногие отказались и направились прямиком в Палестину; большинство же с радостью поддержало затею, сулившую и пополнение войска, и дополнительные средства, а заодно открывавшую возможность восстановить единство христианского мира. Со времен великой схизмы, если не раньше, Византия не пользовалась особой любовью на Западе. Вклад ее в предыдущие Крестовые походы был невелик, и многие даже были уверены, что в нескольких случаях Восточная империя предала дело христиан. Тем больше радости вызывало предложение молодого Алексея, обещавшего деятельную помощь: досадно было бы упустить такой шанс. Наконец, среди крестоносцев наверняка было немало таких, кто, подобно своему предводителю, надеялся на личное обогащение. Обычный франк практически ничего не знал о Византии, однако все были с детства наслышаны о ее легендарных богатствах. А для всякой средневековой армии, пусть и со Святым Крестом на знаменах, баснословно богатый город означал только одно – добычу.
Юный Алексей прибыл в Зару к концу апреля, и уже через несколько дней флот выступил в путь. По дороге крестоносцы сделали остановки в Дураццо и на Корфу; там и там Алексея признали законным императором Востока. 24 июня 1203 г., через год после встречи в Венеции, флот бросил якоря у стен Константинополя. Узурпатора Алексея III неоднократно предупреждали о его приближении, но подготовить свою столицу к обороне он так и не удосужился: верфи стояли без дела с тех пор, как слабоумный брат нынешнего императора шестнадцать лет назад передоверил строительство кораблей Венеции. По свидетельству Никиты Хониата (а тот был полностью в курсе дел, как бывший императорский секретарь), с попустительства Алексея начальник морского ведомства, приходившийся императору шурином, распродал все якоря, паруса и оснастку тех немногих судов, которые все еще оставались на плаву, и они превратились в бесполезные, изъеденные червями скорлупки, гниющие во внутренней гавани. Собравшись на стенах, подданные императора ошеломленно взирали на огромный военный флот, приближавшийся к устью Босфора.
Но и крестоносцам тоже нашлось на что посмотреть. Жоффруа сообщает:
Так вот, вы можете узнать, что они долго разглядывали Константинополь, те, кто его никогда не видел, ибо они не могли и представить себе, что на свете может существовать такой богатый город, когда увидели эти высокие стены, и эти могучие башни, которыми он весь кругом был огражден, и эти богатые дворцы, и эти высокие церкви, которых там было столько, что никто не мог бы поверить, если бы не видел своими глазами, и длину, и ширину города, который превосходил все другие города. И знайте, что не было такого храбреца, который не содрогнулся бы, да это и вовсе не было удивительно; ибо с тех пор, как сотворен мир, никогда столь великое дело не предпринималось таким [малым] числом людей.
Необходимости тотчас начать осаду у крестоносцев не было, так что сперва они высадились на азиатском побережье пролива, близ летнего императорского дворца Халкедон и города Скутари (современный Шкодер), чтобы пополнить запасы. «Земля та была прекрасна и богата и изобиловала всяким пропитанием; и из снопов сжатого хлеба, которые были среди полей, каждый взял себе, сколько хотел взять». Там они без труда отразили робкую атаку небольшого отряда греческой конницы (обратившегося в бегство при первом же натиске захватчиков), а чуть позже бесцеремонно отправили восвояси посла, прибывшего от императора. Если, сказали они, его господин согласен передать трон своему племяннику, они попросят последнего проявить к дяде милость и выделить ему щедрое содержание. Если же император не согласен, пусть больше не посылает гонцов, а подумает об обороне.
5 июля, вскоре после восхода солнца, крестоносцы переправились через Босфор и высадились у Галаты, на северной стороне Золотого Рога. Как торговое поселение, состоявшее в основном из иностранных купеческих общин, Галату не защищали стены. Единственным ее оборонительным сооружением была большая круглая башня. Но эта башня имела важное стратегическое значение: в ней помещалась огромная лебедка, поднимавшая и опускавшая цепь, которая перекрывала вход в бухту Золотой Рог в случае опасности[106]. На защиту башни выступил большой отряд во главе с самим императором. Возможно, под началом другого командира греки проявили бы себя лучше (хотя это и маловероятно с учетом морального разложения, охватившего византийскую армию с приходом династии Ангелов). Всем было известно, как Алексей захватил трон, да и характером он был не из тех людей, что способны внушить любовь или преданность. Зрелище флота, состоявшего из ста с лишним кораблей, и те быстрота и организованность (весьма типичные для венецианцев), с которыми высаживались на берег люди, выгружались лошади и осадные машины, повергли защитников башни в ужас. Не успела первая волна крестоносцев изготовиться к атаке, как византийцы развернулись и побежали, спасая свою жизнь, – опять-таки во главе с императором.
Гарнизон самой Галатской башни сражался храбрее и продержался целые сутки, но к утру следующего дня был вынужден сдаться. Венецианцы отстегнули от лебедки огромную железную цепь, тянувшуюся на пятьсот с лишним ярдов через устье бухты, и с грохотом сбросили ее в воду. Флот вошел в бухту, уничтожив те немногие византийские суда во внутренней гавани, что еще держались на плаву. Победа на море была одержана.
Но Константинополь еще не сдался. Его северные укрепления – те, что тянулись вдоль берега бухты, – не могли сравниться ни мощью, ни великолепием с огромными стенами, которые были возведены в V в. императором Феодосием II и защищали город с суши; и все же они давали немало возможностей для обороны. Греки постепенно стали набираться отваги и решимости, которых им так явно недоставало прежде. За все свои 900 лет Константинополь ни разу не сдался иноземному захватчику. Должно быть, его жителям до сих пор казалось, что такого случиться не может. Но теперь они наконец осознали опасность в полной мере и приготовились сопротивляться.
Крестоносцы направили удар в самую слабую точку византийской обороны – обращенный к морю фасад императорского Влахернского дворца, занимавшего угол между стеной Феодосия и той, что огибала бухту Золотой Рог вдоль северо-западной оконечности города. Атака началась в четверг 17 июля, рано утром, одновременно с суши и моря; венецианские корабли шли низко, проседая под тяжестью осадных машин – камнеметов и мангонелей, сходней и штурмовых лестниц, подвешенных на канатных блоках между нок-реями. Первую сухопутную атаку франков отразили англичане и датчане, вот уже три столетия составлявшие знаменитую варяжскую стражу императора. Исход битвы решили венецианцы и в значительной мере Энрико Дандоло собственной персоной.
Об отваге старого дожа мы знаем не только со слов позднейших панегиристов Венецианской республики, по понятным причинам довольно предвзятых, но и по рассказу самого Жоффруа де Виллардуэна. Венецианский флот, сообщает он, подошел так близко к берегу, что люди, стоявшие на корабельных лестницах, схватились врукопашную с защитниками стен. Однако нападавшие все никак не осмеливались пристать к берегу и высадиться.
И тут Энрико Дандоло явил истинное чудо храбрости. «…Дож Венеции, – пишет Жоффруа, – который был старым человеком и ни капельки не видел, стоял весь в кольчуге на носу своей галеры и держал перед собой знамя св. Марка. И вот он закричал своим людям, чтобы его вывели на сушу, а если не сделают этого, то он их покарает. И они повели галеру так, что она пристала к берегу; и они выскочили из нее и вынесли перед ним на сушу знамя св. Марка». Увидев это знамя и опередившую всех галеру дожа, остальные устыдились и последовали за ним на берег.
Атака набирала силу, и вскоре защитники поняли, что у них не осталось шансов. Не прошло и нескольких часов, как Дандоло послал своим франкским союзникам весть, что не менее двадцати пяти башен на стене захвачены венецианцами. К тому времени его люди уже прорвались в город через бреши в стене и подожгли деревянные дома; весь Влахернский квартал вспыхнул как факел. Тем же вечером Алексей III, император Константинополя, тайно бежал из города, бросив жену и всех своих детей, кроме любимой дочери, – ее он забрал с собой, прихватив еще нескольких женщин, 10 000 фунтов золотом и мешок с драгоценностями.
В самый сложный момент своей истории византийцы остались без императора, но принятое ими решение все равно выглядит странным. Поспешно собравшийся государственный совет постановил выпустить из тюрьмы престарелого Исаака Ангела и вернуть его на трон. По сравнению с ним даже Дандоло показался бы зрячим: свергнув брата, Алексей из предосторожности лишил его глаз. Вдобавок еще много лет назад Исаак зарекомендовал себя безнадежно некомпетентным правителем. Но он был законным императором, и византийцы, без сомнения, сочли, что, восстановив его на троне, устранили все основания для дальнейшего вмешательства крестоносцев.