Di Bajamonte fo questo tereno
E mo per lo so iniquo tradimento
S’e posto in chomun per l’altrui spavento
E per mostrar a tutti sempre seno.
Эта земля принадлежала Баджамонте, но в назиданье другим стала общественной, когда он совершил позорную измену. Пусть эти слова свидетельствуют о том для всех и на вечные веки.
Почти такая же печальная судьба постигла дом Кверини. Там сложность заключалась в том, что Марко и Пьеро делили владение домом с третьим братом, Джованни, который не принимал участия в заговоре. Поначалу власти предложили снести две трети здания, но провести разделительную линию оказалось непросто, и в конце концов решили выплатить Джованни компенсацию за его долю, а дом отдать под скотобойню. Затем последовал приказ убрать и уничтожить все гербы и эмблемы обоих обесчещенных родов, хотя им и позволили принять новый герб вместо старого. Исключения не допускались: были изменены даже гербы под портретами двух дожей Тьеполо в Зале Большого совета и на гробницах тех же дожей в церкви Санти-Джованни-э-Паоло.
Покарав эти два семейства (Бадоэры по какой-то причине не понесли аналогичного наказания), дож вознаградил тех, кто совершил измену иного рода. Марко Донато, благодаря которому Градениго вовремя узнал о заговоре, был возведен в благородное сословие; его самого и всех его потомков удостоили вечного членства в Большом совете[149]. Можно допустить, что это заслуженная награда тому, кто в некотором роде спас государство, но все же о других, кто остался в выигрыше, читать приятнее. Так, церкви Сан-Вио – того самого святого Вита, в день которого случилось восстание, – передали каменные дверные стойки из дома Баджамонте и некоторые рельефные украшения с его стен[150]; кроме того, объявили, что ежегодно в день святого Вита дож во главе торжественной процессии будет посещать эту церковь, выслушивать благодарственную обедню и устраивать официальный пир. На Кампо-Сан-Лука, где были обращены в бегство остатки отряда Кверини, установили великолепный флагшток, на котором разрешили поднимать знамена скуолы Санта-Мария делла Карита и гильдии художников[151].
Итак, мы подошли к последней – и, более того, единственной – героине этой драмы – Джустине (а может быть, Лючии; мы точно не знаем, как ее звали) Росси, пожилой женщине, сбросившей ступку на знаменосца Баджамонте. Когда ее спросили, как республика может выразить ей благодарность, у нее оказалось лишь два пожелания: во-первых, чтобы она и те, кто будет жить в этом доме после нее, могли на все главные праздники вывешивать из этого судьбоносного окна флаг Венеции, а во-вторых, чтобы владельцы дома, прокураторы Сан-Марко, никогда не повышали ей арендную плату. Обе просьбы были удовлетворены; и хотя в наши дни флага в ее окне мы не увидим даже в годовщину восстания, а арендная плата в этом месте – одном из самых востребованных районов города – давно превышает 15 дукатов в год, взглянув на верхнюю часть стены, мы убедимся, что сама старушка не забыта[152].
И все же самый глубокий след, который события дня святого Вита 1310 г. оставили в истории Венеции, – не знамя, вывешенное в окне, не дожеский пир и даже не Позорная колонна, а Совет десяти, новый государственный орган, который просуществовал до последних дней и само имя которого даже сегодня способно внушить благоговейный трепет. 10 июля 1310 г. он был учрежден указом Большого совета в качестве временной меры – своеобразный Комитет общественного спасения[153], наделенный обширными полномочиями на период социальных волнений, которые все еще не улеглись. Сам факт его основания и указы, которые он издал за первые три недели своей деятельности, ясно говорят, насколько напряженной оставалась обстановка непосредственно после восстания. 12 июля членам Большого совета было разрешено присутствовать на заседаниях с оружием. 19 июля решили, что двери Зала Большого совета во время заседаний должны оставаться открытыми. Сотню вооруженных людей на лодках отправили патрулировать лагуну и каналы; особый отряд из двухсот человек, отобранных главами районов, был поставлен охранять Пьяццу; еще тридцать стражников охраняли Дворец дожей и еще по десять назначались в каждую из контрад (квартал) – следить за тем, чтобы никто не переходил из одной контрады в другую после наступления темноты. Отныне каждый район (sestiere) должен был содержать постоянную стражу в размере 1500 человек; по сигналу большого колокола с колокольни Сан-Марко половина из них должна была немедленно примчаться на Пьяццу, а половина – поддерживать порядок в своем районе.
Предполагалось, что Совет десяти будет действовать лишь два с половиной месяца, до Михайлова дня, который приходился на 29 сентября. Затем его полномочия продлили еще на два месяца, затем – еще и еще, на более долгий срок, и наконец в 1334 г. он стал постоянным. Власть его была огромна, но все же ограничена типично венецианской системой сдержек и противовесов, чтобы ни один из членов совета не мог воспользоваться ею в личных целях. Так, членов Совета десяти выбирали (в Большом совете, из списков, составленных им же и синьорией) сроком всего на один год, а избираться повторно запрещалось до истечения еще одного года – этого срока было достаточно, чтобы тщательно расследовать любое подозрение в злоупотреблениях. В Совете десяти не могли одновременно состоять два представителя одного и того же семейства. Более того, власть над этим советом никогда не сосредоточивалась в одних руках: во главе его всегда стояли трое – Capi dei Dieci («главы десяти»), избираемые сроком на месяц. На протяжении этого срока им запрещалось выходить в свет, чтобы они не поддались на подкуп или на безосновательные сплетни. Наконец, самая важная особенность Совета десяти, о которой тем не менее чаще всего забывают, заключалась в том, что сам по себе этот орган не обладал никакой властью. Все свои решения он мог принимать лишь по согласию с дожем и его шестью советниками, так что на практике Совет десяти состоял из семнадцати человек. Кроме того, на заседаниях всегда присутствовал один из троих авогадоров (Avogadori di Comun) – государственный прокурор, не имевший права голоса, но всегда готовый проконсультировать членов совета по тем или иным вопросам законодательства. Совет собирался каждый будний день и, похоже, был сильно перегружен работой; однако члены его не получали жалованья, а взяточничество и коррупция карались смертью.
В дальнейшем мы еще не раз вернемся к этой замечательной организации и ее деятельности. В те первые годы многие интересные ее особенности еще не проявились. Однако уже тогда она выполняла две важные функции, благодаря которым столь быстро доказала свою необходимость. Прежде всего, Совет десяти вел разведывательную работу, сформировав сеть шпионов и тайных агентов, которая со временем распространилась по всей Европе и даже за ее пределы. Вопреки популярным легендам Венеция никогда не была полицейским государством в современном смысле этого слова, но ее разведка и служба безопасности не знали себе равных. Не прошло и года, как агент из Падуи доложил, что Баджамонте нарушил условия своей далматинской ссылки и, прибыв в Ломбардию с двумя Кверини (один из которых был священником), замышляет новый мятеж. В итоге он так и не вернулся в Венецию – только потому, что республика держала его под постоянным наблюдением и всегда оставалась на шаг впереди. Впрочем, даже Совет десяти не мог положить конец его интригам, хотя есть подозрение, что в 1329 г. Баджамонте был тайно устранен именно по приказу совета. Во всяком случае, после этой даты о нем больше ничего не известно.
Вторая служба, которую Совет десяти сослужил государству уже в первые годы своего существования, была еще ценнее. Феррарский кризис выявил серьезный недостаток в венецианском политическом строе – отсутствие инструментов, позволяющих быстро принимать и исполнять решения по государственным делам первостепенной важности. За гарантии против сосредоточения власти в одних руках венецианцы были вынуждены платить низкой эффективностью управления. Все важные решения должен был утверждать Большой совет, который за десять лет после Серраты успел разрастись почти до тысячи человек. Разумеется, такую неповоротливую организацию приходилось делить на части, и к тому времени уже вошло в обычай создавать комитеты так называемых savii («мудрецов») для решения частных вопросов. Некоторые мудрецы-savii занимали постоянные посты и выполняли четко очерченные обязанности – во многом так же, как современные министры, пусть и не с такими обширными полномочиями. К середине века они даже сформировали подобие кабинета министров – коллегию (collegio), в которую также входили дож и шестеро его советников. Однако вопросы наивысшей важности – например, удержать ли за Венецией Феррару вопреки воле папы – по-прежнему выносились на пленарное заседание совета. Иными словами, чем серьезнее был вопрос, тем более громоздкой оказывалась процедура его решения.
Но с появлением Совета десяти ситуация изменилась. Его решения – принимавшиеся, как было сказано, только с согласия дожа и его советников – имели равную силу с постановлениями Большого совета. Так перед республикой вновь открылась возможность быстрых и решительных действий. Стоит добавить, что появление такого органа, как Совет десяти, было лишь вопросом времени: слишком назрела необходимость в более гибких и эффективных механизмах управления. Однако остается фактом, что он возник как прямое следствие заговора Тьеполо. Баджамонте потерпел сокрушительное поражение, но в итоге Венеция оказалась перед ним в гораздо большем долгу, чем была готова признать и чем мог бы вообразить он сам.