Время для обращения к дожу было выбрано как нельзя более удачно. Самый знаменитый полководец того времени произвел глубокое впечатление на сенаторов, подтвердив их худшие опасения по поводу притязаний Висконти, предоставив информацию из первых рук о слабостях и уязвимых местах миланского герцога и, наконец, предложив возглавить венецианскую армию в походе против своего бывшего покровителя. Неделю спустя его предложение было принято в общих чертах, и Карманьола с достоинством удалился в Тревизо – дожидаться очередного раунда переговоров о союзе с Флоренцией. Там он благополучно пережил тщательно спланированную (и полностью задокументированную) попытку отравления, предпринятую Филиппо Марией. Дипломатические и военные приготовления заняли еще год, но в феврале 1426 г. долгожданный союз был наконец заключен, и Карманьола, назначенный главнокомандующим венецианской армией на континенте (Терраферме) с жалованьем 1000 золотых дукатов в месяц, принял знамя святого Марка из рук дожа на торжественной церемонии в соборе и отправился на театр боевых действий.
То была самая амбициозная сухопутная кампания за всю историю Венеции, в конечном счете расширившая границы ее материковых владений до предела. Но этим достижением республика была обязана отнюдь не Карманьоле. Стоило ему принять командование, как стало очевидно, что былая энергия покинула прославленного кондотьера. Первой его целью была Брешиа. Брешианцы всегда недолюбливали своих миланских сеньоров, поэтому никого не удивило, что нижний город сдался, не дожидаясь штурма. Гарнизон укрылся в цитадели, где, как и следовало ожидать, был осажден; но, едва приступив к этой операции, Карманьола внезапно пожаловался на лихорадку и, с неохотного разрешения республики, удалился на лечение в Абано. В мае он вернулся в Венецию, восстановив силы в абанских банях и воспрянув духом от приятного известия: за это время Карманьолу приняли в ряды венецианской аристократии, «дабы пробудить в нем больший пыл» (ut ferventius animetur). Пыл, однако, не спешил пробуждаться. Проявив похвальную честность, Карманьола сообщил сенату, что в Абано к нему обратились агенты Висконти, предложив выступить посредником между двумя сторонами; и с этими агентами он до сих пор поддерживал почти ежедневную связь. Как ни странно, сенат не потребовал от него немедленно прервать любые подобные контакты, но лишь порекомендовал соблюдать осторожность. Карманьола вернулся в Брешию, но в октябре снова отбыл на лечение, так что 20 ноября цитадель сдалась в его отсутствие.
К этому времени уже шли мирные переговоры, начавшиеся не с подачи Карманьолы, а по инициативе папы; 30 декабря в Сан-Джорджо-Маджоре был подписан договор. По его условиям Филиппо Мария отказался не только от Брешии – города и одноименной области, но и был вынужден (куда менее охотно) отпустить жену и детей Карманьолы, которых кондотьер оставил под его властью, в спешке покинув Милан. Взамен герцог получил передышку: хотя временный характер договора не был прописан явно, обе стороны прекрасно сознавали, что конфликт еще не разрешился. Герцог по-прежнему был настроен на экспансию, а Венеция и Флоренция чувствовали угрозу. Не прошло и двух месяцев, как снова вспыхнула война.
До сих пор венецианцы, должно быть, объясняли посредственные успехи своего главнокомандующего беспокойством о семье, остававшейся в Милане, и надеялись, что, воссоединившись с родными, он покажет себя во всей красе. Но их ожидало разочарование. 2 марта 1427 г. Карманьола снова отправился подлечиться, а через день или два Филиппо Мария Висконти предпринял объединенную атаку сухопутного войска и речного флота и взял в осаду Казальмаджоре – стратегически важную торговую базу венецианцев, расположенную неподалеку от Кремоны, на реке По. Гонцы устремились в Абано, призывая срочно организовать спасательную экспедицию. Но Карманьола, отдыхавший всего в каких-то шестидесяти милях от осажденного города, поначалу просто отказался предпринимать что бы то ни было, а затем, уже в апреле, согласившись на словах, перешел к тактике бесконечных отговорок и уклонений. Его даже не волновало, что эти отговорки кажутся неубедительными. Сперва он заявил, что лошадям не хватает корма; затем потребовал еще денег; затем пожаловался на недостаточную численность войска, хотя на тот момент в его распоряжении было около 16 тысяч лошадей и 6 тысяч пехотинцев. Казальмаджоре пал; но и на сей раз сенат смолчал, предоставив главнокомандующему действовать в своем темпе – который по-прежнему оставался невероятно неспешным. Перейдя наконец в наступление, Карманьола почти сразу же угодил в засаду, которой мог бы легко избежать, проявив мало-мальскую прозорливость. Летом ему удалось вернуть Казальмаджоре, но не столько благодаря собственным усилиям, сколько по счастливой случайности: Филиппо Мария был вынужден отвести большую часть своих войск, чтобы пресечь внезапное нападение герцога Савойского. К началу сентября Карманьола вновь отступил в безопасные окрестности Брешии и начал готовиться к зимовке.
Учитывая все вышесказанное, неудивительно, что по прошествии целого сезона, за который он проявил так мало инициативы и почти ничего не добился, венецианцы начали ругать кондотьера и задаваться вопросами, почему ему платят такое огромное жалованье без всякого толку и, главное, на чьей он стороне на самом деле. Слухи об этом растущем недовольстве дошли до Карманьолы почти сразу и, кажется, обеспокоили его; по крайней мере, он дал себе труд выразить возмущение в письме к дожу Фоскари. Дож направил ему ответное письмо, заверив, что республика по-прежнему всецело доверяет своему главнокомандующему, и негласно поручил своему посланнику Андреа Морозини донести до венецианских проведиторов (представителей республики в ставке Карманьолы), как важно воздерживаться от публичной критики любых его поступков, «пусть даже и оправданной», поскольку, пояснил дож, Карманьола «держит в руках безопасность нашего государства». Так стала очевидна серьезнейшая дилемма, с которой столкнулась Венеция: ей приходилось выплачивать грандиозные суммы почти бесполезному и, вполне возможно, нелояльному военачальнику, чтобы он не отбросил последние сомнения и не перешел на сторону врага, прихватив с собой изрядную часть войска.
Но и у Карманьолы были причины для беспокойства. Наверняка он располагал собственными источниками информации о настроениях в столице и отдавал себе отчет, что терпение его нанимателей, несмотря на все заверения, не беспредельно. Иными словами, он нуждался в какой-нибудь убедительной победе не меньше, чем те, кто ему платил. Так или иначе, Карманьола вышел из спячки. Разговоры о зимних квартирах прекратились. Продвинувшись вглубь вражеской территории, венецианская армия встретилась с войском Филиппо Марии, выступавшим под командованием Карло Малатесты, и практически уничтожила его в битве 11 октября 1427 г., близ деревни Макало, или Маклодио, на реке Ольо. Карманьола взял в плен восемь тысяч миланцев, включая самого Малатесту, и захватил огромную добычу в виде припасов и снаряжения.
Победа оказалась достаточно убедительной, и, когда известия о ней дошли до Венеции, радость горожан была велика. Популярность Карманьолы взлетела до небес. Дож послал ему письмо с выражениями признательности, а благодарная республика пожаловала своему полководцу дворец близ Сан-Стае[212] (ранее принадлежавший Малатесте) и ленное владение в окрестностях Брешии, приносившее 500 дукатов в год. Но очень скоро венецианцам пришлось пожалеть о своей поспешности. Вначале пришла весть, что Карманьола освободил всех своих пленников – отборных воинов Филиппо Марии, а затем отказался развить свою победу стремительным наступлением на почти беззащитную Кремону, падение которой открыло бы дорогу на сам Милан. Вместо этого он ограничился несколькими беспорядочными набегами на близлежащие земли и, не обращая внимания на протесты Венеции, устроился на зимовку.
Между тем папские дипломаты вернулись в Венецию, пытаясь договориться об очередном перемирии и надеясь, что оно окажется дольше предыдущего. Задача перед ними стояла нелегкая, потому что республика требовала себе в постоянное владение Бергамо и все прилегающие к нему территории, а также настаивала (стремясь разорвать все материальные и моральные связи между Карманьолой и миланским герцогом), чтобы Филиппо Мария отказался от всяких прав на земли, все еще находившиеся в ленном владении у его бывшего кондотьера. Переговоры начались в Ферраре и продолжались всю зиму. Миланские послы неохотно согласились на первое условие, но все никак не уступали по второму, пока наконец не удалось добиться непростого компромисса – главным образом потому, что герцог нуждался в передышке, чтобы восстановить армию и компенсировать материальные потери. 19 апреля 1428 г. был подписан договор, по условиям которого Венеция получала все земли к западу вплоть до верховий реки Адда. Там пролегла самая дальняя постоянная граница республики за всю ее историю[213], сохранявшаяся с небольшими вариациями до конца существования Венеции как независимого государства.
Перемирие продлилось почти два года – по всей вероятности, дольше, чем рассчитывали обе стороны на момент его подписания. Все это время Филиппо Мария старался вернуть Карманьолу к себе на службу, Венеция прилагала все усилия, чтобы удержать его при себе, а сам кондотьер исподтишка наживался на их соперничестве. Третья из этих задач решалась куда успешнее двух первых. В январе 1429 г. Карманьола заключил с сенатом новый контракт на еще более выгодных условиях: в течение следующих двух лет ему было обещано ежемесячное жалованье в размере 1000 дукатов (независимо от того, сражался он или нет), а вдобавок под его управление перешел еще один прибыльный лен на материке, приносивший 6000 дукатов в год. Кроме того, Карманьола получил право вершить верховный суд по всем уголовным и административным преступлениям, случавшимся в его армии, исключая правонарушения в городах, где имелись постоянные венецианские правители. Между тем он почти ежедневно обменивался посланиями с Филиппо Марией и пунктуально докладывал о содержании этих писем сенату, не реагируя, однако, на требования разорвать отношения с Миланом раз и навсегда.