продолжала сбор близ Адрианополя, откуда ей предстояло пройти маршем через Фракию, а затем двинуться на юг, в Македонию и Фессалию. Совершив эти передвижения, армия и флот должны были соединиться для атаки на первую из основных целей кампании – венецианскую колонию Негропонт.
Складывалось впечатление, что кризис, зревший последние шесть лет, уже не за горами. Эти годы, на первый взгляд не слишком богатые событиями, обошлись республике дорого: она заплатила потерями в кораблях и живой силе, финансовыми убытками и падением боевого духа. Кроме того, она лишилась иллюзий. Стало ясно как день, что Османская империя представляет угрозу не только для Венеции, но и для всего христианского мира; и тем не менее остальные христианские державы как будто не замечали опасности, довольствуясь тем, что Венеция будет сражаться одна за всех, и, похоже, не сомневаясь в ее способности успешно противостоять туркам. Венеция не разделяла их уверенности, но понимала, что войны не избежать. Собрав остаток сил, она начала готовиться к неминуемому столкновению. Правительство немедленно объявило новый принудительный заем на общую сумму 200 тысяч дукатов и меньше чем за месяц смогло вооружить на эти деньги 29 галер и множество судов помельче. Более тысячи работников принялись за строительство новых помещений Арсенала, благодаря которым тот увеличился почти вдвое. Тем временем дополнительные средства и провизия начали поступать из материковых городов: Падуя предоставила 3000 дукатов и 5000 бушелей сухарей, Жерона – 2000 дукатов и 5000 бушелей, Брешиа – 4000 дукатов и 8000 бушелей. Послы помчались в Рим с отчаянным призывом к папе – венецианцу Пьетро Барбо, который стал преемником Пия и принял имя Павла II. Венеция, заявили они папе, сделала все, что могла, предоставив корабли, людей и деньги. Она отдала все до последнего, но этого все равно недостаточно. Христианский мир должен оказать ей помощь – срочную и существенную. Папа в ответ объявил полное отпущение грехов каждому, кто отправится воевать против турок или отправит вместо себя наемника, которого будет содержать в течение четырех месяцев. Больше он ничем не мог помочь. Европа не пошевелила и пальцем. Венецианская империя осталась одна лицом к лицу со своим грозным противником.
…Поначалу я насчитал около трехсот кораблей; теперь полагаю, что их скорее четыреста. Все море словно превратилось в лес. Звучит невероятно, но зрелище и впрямь грандиозное… Они идут величавым строем, движутся быстро; галеры их и впрямь не так хороши на веслах, как наши, но превосходят наши под парусом и во всех остальных отношениях, да и вмещают, мне думается, больше людей. У них есть авангард и арьергард; в одной эскадре около пятидесяти галер, за каждой галерой следует свой галеот. Готов поклясться, что весь флот, от первого корабля до последнего, протянулся в длину миль на шесть или и того больше. Чтобы противостоять такой могучей силе, нам понадобится не менее сотни добрых галер, да и то я не уверен, что этого хватит…
Настало время нашей синьории показать свою силу. Отложив все прочие дела, она должна тотчас же выслать все корабли, людей, провизию и деньги, какие удастся собрать. Иначе Негропонту грозит большая опасность; а если Негропонт падет, то за ним последует и вся наша восточная империя, включая даже нашу соседку Истрию. Ибо на следующий год турки соберут еще половину такой же армии и осмелеют от успехов этого года.
Это отрывок из гораздо более длинного письма, отправленного с Корфу. Джеронимо Лонго, капитан одной из венецианских галер, отправил его в середине июня 1470 г. своим братьям[233]. Республика, разумеется, сделала все, что было ей под силу. Венецианский флот заметно недотягивал до того, что, по мнению Лонго, требовалось для победы, но к середине июля под началом его генерал-капитана, Николо Каналя, уже собралось 53 галеры и 18 малых судов, а вскоре должны были прибыть еще несколько кораблей. Пройдя на север от Крита, флот расположился у берегов Скифоса, примерно в десяти милях от северной оконечности узкого пролива, отделяющего остров Негропонт от материка.
Первоначально венецианцы называли Негропонтом древнегреческий город Халкиду (ныне вернувший себе прежнее имя) на острове Эвбея, но постепенно это название распространилось и на весь остров – крупнейшую и важнейшую на тот момент венецианскую колонию в Эгейском море. Республика приобрела его при разделе территорий после Четвертого крестового похода, а после того, как в 1261 г. в Константинополь вернулись греческие императоры, остров стал резиденцией католического патриарха Востока. Благодаря своим размерам и стратегическому положению Негропонт очень скоро превратился в административный и судебный центр всех венецианских колоний архипелага. Здесь располагался дворец губернатора, обладавшего широкими полномочиями во всем регионе, и находилась главная база эгейского флота.
В географическом отношении Эвбея представляла – и до сих пор представляет – особый интерес: определенно, будучи островом, она тем не менее всегда воспринималась как часть материка. Чтобы понять почему, хватит лишь беглого взгляда на карту: станет видно, что море постепенно наползало с обеих сторон на узкую прибрежную долину, пока два залива не встретились посередине. Почти по всей длине пролив, отделяющий остров от материка, имеет около десяти миль в ширину, но именно в том месте, где стоит город, он внезапно сужается до пятидесяти ярдов. Вероятно, из-за такой причудливой формации этот пролив, известный под названием Эврип, подвергается мощным и временами даже катастрофическим приливным волнам, проносящимся по нему с огромной скоростью не менее семи раз в сутки в одну и столько же – в другую сторону. В 411 г. до н. э. через самое узкое место пролива перекинули мост – в честь которого, по-видимому, венецианцы и назвали свою колонию[234]. Венецианцы вдобавок построили на скальном выступе посередине пролива крошечный форт с башнями, перекрыв Эврип для всех и вся, кроме бушующих вод. Сам город был защищен могучими стенами, оснащен большим гарнизоном, укомплектован запасами и прекрасно подготовлен к затяжной осаде.
14 июня авангард турецкого флота вошел в Эврип с южного конца и высадил на остров, прямо под стенами города, небольшой передовой отряд. Почти одновременно с этим (что очередной раз свидетельствовало о тщательном планировании, с которым Мехмед II всегда готовил свои операции) на побережье материка прибыла сухопутная армия во главе с самим султаном. Затем, проигнорировав имеющийся мост, его инженеры начали строить новый, понтонный, чуть дальше к северу от стационарного. Шесть дней спустя работы закончились. Мехмед II переправился на остров с половиной армии и приступил к осаде, а вторую половину оставил защищать тыл и обеспечивать линии поставок.
Венецианский гарнизон при компетентной поддержке местных жителей стойко защищал город в течение трех недель, выдержав за это время не менее пяти крупных атак. Но пушка Мехмеда II – вероятно, та самая, что сокрушила укрепления самого Константинополя, – день и ночь беспощадно била по одному и тому же участку стены, и к началу июля стало очевидно, что уже очень скоро появится большая брешь. Каким-то образом удалось сообщить об этом генерал-капитану, выжидавшему у северного входа в пролив. Николо Каналь был человеком осторожным. После всех усилий, которые приложила Венеция, чтобы обеспечить его флотом, он до сих пор не удосужился ничего предпринять и даже теперь не спешил броситься в бой. Но подчиненные Каналю капитаны все же убедили его, что настало время действовать, и в конце концов он отдал приказ пройти по каналу к турецкому мосту и осажденному городу.
Дул свежий попутный ветер, да и прилив был на стороне венецианцев. Корабли набрали такую скорость, что им не составило бы труда сокрушить турецкие понтоны (точь-в-точь как поступил Хуньяди под Белградом), отрезав Мехмеду II линии снабжения. Более того, трудно представить, для чего иначе мог бы понадобиться такой маневр. Но в последний момент Каналь испугался. На глазах у всего города, на помощь которому он шел, и вопреки призывам собственных капитанов он отдал приказ развернуть корабли и уходить на веслах в безопасное место.
Этим поступком он вынес Негропонту приговор, наглядно показав его защитникам, что помощи ждать больше неоткуда. Они продолжали сопротивляться, но силы их теперь питались только отчаянием. На следующий день, 12 июля, армия султана ворвалась в город через разбитые стены. Борьба еще продолжалась: на улицах выстроили баррикады из бревен и бочек; на головы туркам сбрасывали черепицу с крыш и лили известь и кипяток из окон верхних этажей. Турки свирепо мстили, истребляя без разбору мужчин, женщин и детей: к вечеру не многие из жителей Негропонта остались в живых. Правитель города Паоло Эриццо, укрывшийся в одной из башен, сдался на том условии, что ему сохранят голову; Мехмед II сдержал слово и казнил его по-другому – разрубив туловище пополам.
Вести о захвате Негропонта, как и следовало ожидать, повергли Венецию в смятение и ужас. За падением города неизбежно должна была рухнуть вся 120-мильная цепь укреплений, охватывавшая остров. Венеция лишилась одной из самых больших и вместительных гаваней на Эгейском море, которую турки отныне могли использовать как отправную точку для дальнейших атак на более мелкие соседние колонии. Торговые суда, курсировавшие между материковой Грецией и Дарданеллами, теперь были вынуждены огибать Пелопоннес с юго-запада, а из колоний, предоставлявших им грузовые склады, в доступе остались только Модона и Корона. Островные колонии архипелага разом лишились центральной администрации – единственной силы, способной хоть как-то держать под контролем погрязших в междоусобицах местных правителей. Но хуже всего было то, что жители всего Восточного Средиземноморья пали духом. Если даже Негропонт, этот ярчайший самоцвет в имперской короне Венеции, оказался захвачен так легко и жестоко всего за какой-то месяц, то на что оставалось надеяться остальным?