Известия о смерти короля достигли Венеции через неделю: гонец так торопился, что по дороге загнал насмерть тринадцать лошадей. Горевать венецианцы не стали, но крепко задумались.
Поскольку единственный сын Карла умер в младенчестве, трон перешел к его кузену – герцогу Орлеанскому, вошедшему в историю под именем короля Людовика XII. Для итальянских правителей, вдоволь насмотревшихся за последние несколько лет на этого человека, такой поворот событий предвещал только одно – новое вторжение на полуостров, подкрепленное уже не анжуйскими претензиями на Неаполь, а куда более обоснованными притязаниями Орлеанской династии на Милан. Никого не удивило, что в ходе коронации новый король во всеуслышание принял титул герцога Миланского и почти сразу же начал переговоры с потенциальными союзниками – Фердинандом Испанским, Генрихом VII Английским и швейцарскими кантонами. Тем временем его послы наводнили Италию. Милан и Неаполь они подчеркнуто проигнорировали, но зато не обошли вниманием ни один из остальных мало-мальски заметных городов. Подбирая индивидуальный подход к каждому местному правителю, французы предлагали союз или по меньшей мере просили о сохранении нейтралитета. Дожидаться инициативы с их стороны не стала только Венеция. Она к тому времени уже отправила послов к Людовику, чтобы поздравить его с восшествием на престол и заверить в своей поддержке. Вскоре последовали и более серьезные переговоры, а в феврале 1499 г. в Блуа был подписал договор, не только скреплявший союз между двумя державами, но и предполагавший раздел герцогства Миланского после того, как Лодовико Сфорца потерпит поражение.
Не прошло и четырех лет с тех пор, как Венеция почти в одиночку обороняла Ломбардию от французских завоевателей и несла при этом тяжелые потери. Сам папа превозносил ее как «Освободительницу Италии». Почему же она так радикально изменила свой политический курс? Неужели республике и впрямь не терпелось допустить буквально к себе на порог чужеземных захватчиков? Официальный ответ на подобные вопросы прозвучал бы так: «У нас нет другого выбора». Французы уже доказали свое военное превосходство при Форново, а Людовик наверняка должен был учесть ошибки своего предшественника и собрать более многочисленную, лучше оснащенную и организованную армию. От неаполитанского короля ждать помощи не приходилось: он выбивался из сил, чтобы спасти от голода свое обескровленное королевство. Флоренция, лишь несколько месяцев назад казнившая Савонаролу и все еще не определившаяся с дальнейшими планами, враждовала с Венецией (на сей раз – по вопросу о том, к кому из них отойдет Пиза) и в то же время тайно симпатизировала Франции. Что до папы Александра VI, то Людовик без труда купил его благосклонность, предложив его сыну Чезаре (который как раз сменил наскучившую кардинальскую шапку на карьеру военного авантюриста) богатое герцогство Валентинуа и руку Шарлотты д’Альбре, сестры короля Наваррского. Лодовико Моро, заключивший сепаратный мир с Карлом VIII в 1495 г., уничтожил тем самым не только Лигу, но и саму идею свободной Италии – единственную основу, на которой подобный союз итальянских городов можно было бы воссоздать вновь. Более того, он настроил против себя Венецию, приняв турецкого посла, открыто встав на сторону Флоренции в пизанском вопросе и отказавшись пропускать венецианские войска через свои территории. Возможно, он возомнил себя вторым Висконти? Если так, то его ожидало горькое разочарование.
Все это было так и, без сомнения, сыграло важную роль в решении, принятом Венецией. Но было и еще кое-что. Имелась другая, куда более простая причина – жадность. Венеция не устояла перед соблазном расширить свои материковые владения до самой Пизы и Тирренских портов. Как обычно, республика показала, что умеет торговаться до последнего: переговоры в Блуа тянулись почти шесть месяцев. В итоге венецианцы добились своего. В обмен на 1500 тяжеловооруженных всадников и 4000 пехотинцев республике пообещали, что после низложения Сфорцы к ней отойдут город Кремона с прилегающими территориями и все города, замки и земли к востоку от реки Адда и далее на юг, вплоть до ее слияния с рекой По.
Вторжение французов началось в середине августа 1499 г. Армией командовал изгнанник из Милана, Джан Джакомо Тривульцио; Сфорца разорил его семью, так что у него были все основания стремиться к скорой победе. Перебив гарнизон Анноны, Тривульцио уже не встретил сопротивления ни в Валенце, ни в Тортоне, а осажденная им Алессандрия капитулировала всего через четыре дня. Стало очевидно, что у Лодовико нет шансов. 30 августа на улицах Милана вспыхнул бунт, в ходе которого был убит казначей Сфорца, а тремя днями позже он и сам бежал в Иннсбрук, оставив замок на попечение своему доверенному другу Бернардино да Корте. Не успел Лодовико уехать, как да Корте сдал замок французам за щедрое вознаграждение, и 6 октября король Людовик XII официально присоединил герцогство Миланское к своим владениям.
На этом история не кончилась. Найдя пристанище в Тироле, Лодовико ухитрился собрать внушительное войско (по некоторым оценкам, не менее 20 тысяч человек), вернулся в Милан в начале 1500 г. и даже сумел ненадолго захватить его. Но не прошло и двух месяцев, как фортуна вновь от него отвернулась. Лодовико не нашел средств расплатиться с наемниками и остался без армии. Попытавшись бежать под чужим именем, он почти сразу же был узнан и схвачен. На этом его карьере, шаткой и переменчивой, пришел конец. Лодовико Сфорца доставили во Францию, где он провел остаток своих дней в заключении и скончался в замке Лош в 1508 г.
29Двойная катастрофа(1499 –1503)
Передайте синьории, что их брак с морем расторгнут: настал наш черед.
Можно с уверенностью утверждать, что в последние два десятилетия XV в. дела Венецианской республики пошли в гору. После тяжелейших потерь, которые она понесла в турецких войнах 1460−1470-х годов, могло показаться, что Венецианская империя рушится; но в 1481 г., с приходом к власти миролюбивого Баязида II, перспективы внезапно изменились. В 1484 г. под власть Венеции перешли Ровиго и устье реки По, в 1488 г. – Кипр; после отступления Карла VIII из Неаполя республика приобрела три ценных порта на Апулийском побережье – Бриндизи, Трани и Отранто, а 10 сентября 1499 г. ее войска вступили в Кремону. Если бы только столетие на этом и завершилось… Но увы! Прошло лишь несколько дней с этого последнего триумфа, как новые известия повергли всю Венецию в траур. Близ острова Сапиенца – той злополучной юго-западной оконечности Пелопоннеса, где в 1354 г. республика потеряла практически все корабли в битве с генуэзцами, – ее флот снова потерпел поражение, еще более катастрофическое, и на сей раз – в сражении с турками. К материальным потерям добавились позор и унижение, потому что, согласно первым донесениям, главной причиной разгрома стали неуместные колебания, а то и откровенная трусость венецианского генерал-капитана.
Несмотря на мягкий нрав Баязида II (Макиавелли как-то заметил, что, появись у турок еще хоть один такой же султан, как этот, и Европа сможет больше не бояться османских амбиций), отношения между его империей и Венецией вот уже некоторое время назад начали портиться. Турецкие корсары разоряли далматинское побережье, доходя на севере до самой Истрии; два городка, подчиненные венецианскому городу Каттаро (ныне Котор), взбунтовались, а когда Венеция запретила им выбирать собственных правителей, обратились за покровительством к Османской империи; но, самое главное, миланские и флорентийские агенты убедили Баязида, что недавний союз венецианцев с французами будет направлен в конечном счете против самого султана. К концу 1498 г. Венеции пришлось направить в Высокую Порту специального посла, чтобы тот дал султану все необходимые разъяснения, а заодно собрал сведения о том, не готовятся ли турки к войне.
Доклад посла оказался неутешительным – войны не избежать. В апреле 1499 г. во главе военно-морского флота поставили шестидесятипятилетнего Антонио Гримани, который отказался от платы за свою службу и предоставил государству заем в размере 16 тысяч дукатов. Его примеру, как обычно, поспешили последовать другие патриотически настроенные граждане. Но притом, что сама Венеция начала готовиться к новой войне, со стороны ее правителей наблюдались невиданные прежде робость и нерешительность. Запросив указания, следует ли вступить в сражение с турками, как только он завидит их корабли, Гримани не получил ответа; никаких инструкций не пришло и тогда, когда он уже повел флот через Адриатику на восток. И когда дело дошло до столкновения, ему и трем его проведиторам пришлось отдавать и подписывать приказы самостоятельно.
Вторая битва при Сапиенце в действительности состояла из четырех сражений – 12, 20, 22 и 25 августа. В каждом из них венецианцы отважно бросались в бой (несмотря на значительный численный перевес османского флота – 260 кораблей против 170), а в первом и последнем некоторые их капитаны проявили настоящий героизм, в особенности Андреа Лоредано, командующий с Корфу, который присоединился к флоту по собственной инициативе, Винченцо Полани, в одиночку прорвавшийся сквозь турецкий строй и более двух часов сеявший панику в рядах противника, и Альвизе Марчелло. О последнем Малипьеро писал, что если бы его примеру последовали все, то, «как бог свят, весь турецкий флот оказался бы в наших руках». Но раз за разом – «от недостатка любви ко Христу и нашему отечеству, от недостатка храбрости, дисциплины и чести» – венецианцы упускали шанс на победу. В конце концов остатки венецианского флота, пришедшего в полное смятение, обратились в бегство, так и не сумев защитить от турок Лепанто, который вскоре был осажден с суши и с моря и вынужден сдаться.
В какой мере за этот позор республики был в ответе ее генерал-капитан, сказать трудно, однако после падения Лепанто требовался козел отпущения, и соотечественники тотчас стали требовать его крови. Венеция огласилась криками: