Во избежание фатального исхода из тюрьмы освободили адмирала Витторио Пизани (он попал туда после разгрома генуэзцами). Адмирал придумал затопить баржи и лодки, груженные камнями, в глубоких каналах вокруг Кьоджи и отрезать порт вместе с генуэзцами от материка. Таким образом, обе стороны блокировали друг друга. И те, и другие испытывали тяжелые лишения, но не уступали. Пока, наконец, венецианские корабли, возвращавшиеся с рейда в Средиземном море, не поставили точку в этом противостоянии. После тяжелых боев генуэзцы сдались. Генуя больше не тревожила Венецию, Тана успешно соперничала с генуэзской Каффой, пока Тимур не сжег ее зимой 1395 года во время похода на Дон и на Волгу. Этот разгром нанес венецианцам непоправимый урон. Масштаб их торговых операций сократился, и хотя Тана поддерживалась из Венеции до середины 70-х годов XV века, она так и не смогла вернуть себе былое значение центра, где собирались восточные и северные товары для регулярной отправки в Константинополь и в Венецию.
Константинопольская квадрига. II век н.э.
Как только войска Тимура ушли из Азова на Северный Кавказ, а затем и на Нижнюю Волгу, венецианцы поспешили направить в ставку хана консула Бланке де Рипа, которому было поручено возобновить торговые права Венеции. В Тане вместо города он нашел лишь руины. Но, получив от хана разрешение на новую застройку и возведение укреплений, венецианцы добились снижения пошлины с 3 % до 1,5 %, организовали уже съехавшихся в Тану купцов и наладили приток товаров. После потрясений, вызванных походами Тимура, они вновь оправились от потерь, но в последний раз. В XV веке город за каменной стеной был единственным очагом оседлой жизни в кочевой степи. Местное население поредело. Смуты в распадающейся Орде несли тревоги и опасности.
Венеция до последнего пыталась снаряжать торговые галеи в Азовское море. Но в 1460 году сенат уже не решился объявить торги и 91 голосом против четырех отверг внесенное предложение. На угасании Таны отозвалась и смена политики в самой Венеции. Один из выдающихся венецианских дожей Франческо Фоскари (1423–1457) решил, что Венеции недостаточно быть центром огромной морской торговой империи. Он упорно проводил политику расширения владений Венеции на «терраферме», на континенте.
В десятилетия его дожества материковая территория Венеции вобрала в себя земли от реки По на юге, озера Гарда на западе до Альп на севере и Далмации на востоке. Правда, цена этих приобретений оказалась велика. Венеция уступила гегемонию на море туркам, потеряв свою репутацию «царицы морей». Забота о заморских колониях, особенно об отдаленных вроде Таны, уменьшилась, а вместе с этим сузился размах торговли, которой все больше препятствовали турецкие военные успехи.
Китай, где у власти оказалась изоляционистская династия Мин (1368–1644), прекратил все отношения с Западом и положил конец торговле, которая процветала со времен Марко Поло. Роль Венеции как посредника между Средиземноморьем и Азией ослабла, торговали снова, как во времена Византии, местными продуктами.
В начале XV века большая часть прежней коммерческой деятельности в Тане замерла: сохранились лишь рыбные промыслы и торговля кожей и мехом. Торговля рабами также сохранилась, но постепенно попала в руки греков, армян и турок, хотя, по признанию венецианского купца Джакомо Бадоэра, несколько крупных партий понтийских рабов попали на Запад в 1430-х годах.
Завоевание османами Константинополя в 1455 году больше не позволяло венецианским кораблям проходить через Дарданеллы, а расширение Османской империи в 1461 году до порта Трапезунд – еще одной важной венецианской торговой базы – заблокировало всякую возможность торговых отношений с Русью и степью. Добило и без того чахнущую торговлю падение Каффы в 1475 году. Тогда же закончилась и история венецианской Таны.
Иосафат «Юсуф» Барбаро: доброжелательный наблюдатель
На излете существования Таны как венецианской фактории в 1436 году сюда приехал 23-летний венецианский нобиль и купец Иосафат Барбаро. Здесь он стал крупным местным рыбопромышленником, торговал жемчугом и драгоценностями. Вдали от дома он провел 16 лет, был свидетелем последних лет существования колонии, исследовал территории Приазовья и Северного Причерноморья и описал все в своем дневнике:
В 1436 году я предпринял свое путешествие в Тану, где год за годом и оставался в течение целых шестнадцати лет. Я объездил те области, как по морю, так и по суше, старательно и с любопытством.
Тана в XV веке была городом полностью венецианским, но, как всегда в колониях, имела довольно пестрое население, среди которого было немало татар, имеющих разрешение проживать внутри крепостной стены; их Барбаро определяет как «городских» (tartan della terra) в противоположность степным кочевникам. Обе общины сжились друг с другом, венецианцы в большинстве случаев научились говорить по-татарски. Барбаро тоже выучил татарский язык и завязал тесные связи с представителями ордынской знати. Это определенно помогло ему наладить контакты с допущенными в город татарскими купцами, называвшими венецианца понятным им именем «Юсуф».
Он мало рассказывал о приходивших в Тану судах из Венеции или из Константинополя: в XV веке торговое судоходство значительно уменьшилось, и жители Таны в основном промышляли тем, что разводили рыбу в устроенных по берегам реки peschiere. Барбаро владел пескьерами на Дону около места, называемого Бозагаз, и посещал их, поднимаясь вверх по реке либо на лодке, либо зимой на санях (zena) по льду.
С фондамента Скьявони отправлялись торговые корабли в Тану.
Тана жила в постоянной настороженности и беспрерывном наблюдении за степью и ее обитателями – татарами-кочевниками. Охранялся город строго. В периоды явной опасности ворота запирались, но и в спокойные дни через них входили и выходили в степь под контролем стражи и даже с разрешения самого консула. Барбаро подробно и с любознательностью естествоиспытателя описал быт и нравы кочевников.
Каждый из этих [наездников], когда он отделяется от своего народа, берет с собой небольшой мешок из шкуры козленка, наполненный мукой из проса, размятой в тесто с небольшим количеством меда. У них всегда есть с собой несколько деревянных мисок. Если у них не хватает дичины,– а ее много в этих степях, и они прекрасно умеют охотиться, употребляя преимущественно луки,– то они пользуются этой мукой, приготовляя из нее, с небольшим количеством воды, род питья; этим они и обходятся.
Одними из его наиболее заметных дипломатических и военных подвигов того времени были успешная миссия, в ходе которой он убедил татар не нападать на Тану, а также спонтанные вылазки в степь и сражения с черкесскими налетчиками.
Он охотно познакомился, а затем поддерживал дружеские отношения со знатным татарином – Эдельмугом. Барбаро подробно рассказал, какое впечатление произвело на него перемещение огромных масс людей и скота, как татары переправлялись через реку «безо всяких хлопот и с такой уверенностью, как будто они идут по земле», он детально описывал уклад кочевых народов степи:
Сначала шли табуны лошадей по шестьдесят, сто, двести и более голов в табуне; потом появились верблюды и волы, а позади них стада мелкого скота. Это длилось в течение шести дней, когда в продолжение целого дня – насколько мог видеть глаз – со всех сторон степь была полна людьми и животными: одни проходили мимо, другие прибывали. И это были только головные отряды; отсюда легко представить себе, насколько значительна была численность [людей и животных] в середине [войска].
Мы все время стояли на стенах (ворота мы держали запертыми) и к вечеру просто уставали смотреть. Поперечник равнины, занятой массами этих людей и скота, равнялся 120 милям.
Главное внимание он уделил не столько внутренней жизни колонии, а тем более далекой Венеции, сколько сильным и опасным соседям – татарам. От них зависело благополучие Таны. Понимая это, и консул, и все купечество старались заручиться благосклонностью татарских ханов, и Барбаро принимал в этом активное участие, используя свой опыт дипломата и коммерсанта.
Лишь только правитель остановился, они сразу же раскидывали базары, оставляя широкие дороги. Если это происходило зимой, то от множества ног животных образовывалась величайшая грязь; если же летом, то величайшая пыль. Тут же, немедленно после того, как были поставлены базары, они устраивали свои очаги, жарили и варили мясо и приготовляли свои кушанья из молока, масла, сыра. У них всегда была дичина, особенно олени. В их войске были ремесленники – ткачи, кузнецы, оружейники и другие, и вообще были все необходимые ремесла.
Если бы ты спросил меня: «Они, значит, бродят, как цыгане?» – я отвечу отрицательно, так как – за исключением того, что их станы не окружены стенами,– они представляются [нам] огромнейшими и красивейшими городами. В связи с этим [скажу следующее]: однажды, когда я находился в Тане, где над воротами была очень красивая башня, около меня стоял один купец-татарин, рассматривавший эту башню; я спросил его: «Не кажется ли тебе эта вещь замечательной?» Он же, взглянув на меня и усмехнувшись, сказал: «Ба! кто боится, тот и строит башни!» В этом, мне думается, он был прав.
Венецианский купец так сблизился с народом степи, что, вернувшись домой, помог освободить из плена двух незаконно захваченных на Риальто татар из Крыма, добился их освобождения, содержал их у себя два месяца и отправил за свой счет с ближайшим караваном обратно в Тану. Один из этих людей узнал в Барбаро незнакомца, уже один раз приходившего ему на помощь: «Ты дважды спас мне жизнь: один раз теперь, потому что, оказавшись в рабстве, я считал себя умершим, другой раз, когда горела Тана: ты тогда пробил пролом в стене, через который вышло много людей».
Барбаро также путешествовал по России, он побывал в Казани и Новгороде, у черкесов и грузин, «которые уже попали под власть “московитов”». Он рассказал в своих записях о множестве событий, в которых участвовал, в том числе описал свою экспедицию к предполагаемому кургану последнего корол